Тридцать дней до развода (СИ) - Хаан Ашира. Страница 10
По-честному. Выдержать тридцать дней аскезы и вернуться к ней очищенным и свободным.
Начать наши отношения по-настоящему с нуля, без шлейфа прошлого и без налипшей грязи.
Но я всего лишь человек.
Я знаю, что моя женщина пахнет теплом и утром, что у нее нежные пальцы, смущенная улыбка, самые мягкие в мире губы, самое громкое на свете сердце — я слышу, как оно бьется.
Я знаю, какая она — настоящая. Но я ничего не знаю о том, что ее такой сделало. Как она стала такой? Может ли она расхохотаться во все горло, а не только кусать губы? Запрыгнуть на меня с разбегу — о, думаю, может: она так лихо меня поцеловала!
Какие книги она читала в детстве? Какие любит цветы? Чем занимается вечерами?
Хочу узнать, как она стонет в постели, какой ее первый взгляд из-под ресниц с утра, плачет она в ПМС или швыряется посудой, в чем ходит по дому, когда болеет.
Мне кажется, я полюблю даже то, как она фальшиво поет в душе.
Потому я топчусь в коридоре, затягивая момент, когда надо развернуться и уйти, и судорожно ищу повод остаться. Но и она меня не гонит.
— Почему ты не позвонил? — вдруг спрашивает она. — Перед тем как зайти. Ты чуть не застал Светку.
— Я подождал, пока она уйдет, — признался честно.
— Серьезно? — Ее глаза округляются, а рот превращается в идеальную «О». — Ты…
Сталкер? Псих? Преследователь? Она вызовет полицию?
— Сумасшедший!
— Я же тебе говорил, я нормальный, у меня даже справка есть, — смеюсь я. — Я не знаю твоего телефона, Даш, представь себе. Мне кажется, это пора исправить.
— Только чтобы ты в следующий раз не топтался на холодному ветру! — строго говорит она, протягивая ладонь, и я вкладываю свой смартфон в нее. — А написал сообщение. Не пришлось бы приходить.
— Тогда отдай! — возмущенно говорю я и тянусь к ее руке. Даша отдергивает ее и отскакивает в сторону, настукивая пальчиками по экрану. — Лучше приду лично!
— На! — Даша протягивает телефон мне обратно с довольной улыбкой. Коварно обхитрила меня! Дала свой номер под угрозами!
Я накрываю ее ладонь своей… и больше не могу ее отпустить. Меня снова как будто примагничивает к этой девушке. Кто ее создал такую? Идеальную ловушку для Богдана Чернова?
Но и она стоит, как завороженная. Не убирает руку. Вот мы два идиота!
— Даш, скажи, а в Москве уже не принято гостей чаем угощать? — интересуюсь между делом. — Законы вежливости не в моде?
— Ой! Прости! — Она правда смущается. — Это же квартира Светки, я не очень чувствую себя хозяйкой. Проходи, конечно же. Думаю… — Она как будто делает над собой усилие, чтобы это произнести. — Она будет рада, если застанет тебя, когда вернется.
— Надеюсь, этого не случится… — бормочу я, проходя за ней на кухню.
Даша развивает бодрую деятельность: включает чайник, начинает вытирать со стола, хлопать дверцами шкафчиков, доставая то какие-то конфеты, то засохшие до состояния дерева сушки. Я не говорю о том, что сам мог бы принести угощение, — гость, блин. Но и не останавливаю ее, потому что смотреть на эту суету приятно. И сидеть здесь, на теплой кухне, тоже очень приятно. Как будто моя новая жизнь с ней уже началась.
Ей-богу, после концерта в ЗАГСе, а особенно после ЗАГСа, я заслужил небольшой перерыв в боевых действиях. Оазис посреди радиоактивных пустошей, где бегают мутанты и зомби и только отвернешься — откусывают половину жопы.
Даша ставит передо мной огромную чашку чая и за мгновение до того, как высыпать в нее ложку сахара с горкой, вдруг спохватывается:
— Ой, а ты сладкий пьешь? Я почему-то решила…
— Сладкий, — киваю я. — Три ложки. Все правильно. Сядь уже, Даш.
— Ты мое кресло занял, — с легким оттенком недовольства и улыбкой, прячущейся в уголках губ, говорит она.
— Не беда, — заявляю я и, перехватив ее поперек живота, усаживаю к себе на колени. — Здесь места хватит всем.
Она замирает.
Только сердце снова бьется так, что я слышу.
Кладет руки мне на плечи.
Кончиками пальцев поглаживает шею с боков, и я едва удерживаюсь, чтобы не начать урчать, — что-то внутри само по себе гулко вибрирует, рождая тяжелую низкую дрожь.
Но я не издаю ни звука, даже стараюсь не дышать, чтобы не спугнуть ее.
Потому что она так смотрит на мои губы, что, кажется, сейчас сама нарушит свои правила, и лучше бы мне не напоминать ей о реальности, пока она готова поддаться слабости.
Как завороженная, она наклоняется ко мне — медленно, невыносимо медленно, так что сторонний наблюдатель и не заметил бы этого движения. Но я ощущаю каждый миллиметр, на который сокращается расстояние между нами. Да ладно миллиметр — что там после него? Микрометр? Вот даже его ощущаю.
В груди растет ощущение бешеного восторга — даже если бы я хотел сейчас вдохнуть, я бы не смог.
Ну же, ну…
Но меня срывает слишком рано. Притяжению становится невозможно противиться, и я сжимаю ее теплое тело руками и преодолеваю последние сантиметры между нами, накрывая губами губы.
И она… отшатывается.
Пытается вскочить, но я держу ее крепко.
— Нет, Богдан! — вскрикивает.
— Ты же обещал! — упрекает.
— Пожалуйста… — плачет.
Не помню: обещал?
Но мольбу в ее голосе вытерпеть не могу.
— Не буду… — шепчу тихо куда-то в волосы, накрывая рукой затылок, когда она утыкается лицом мне в плечо. — Если ты так хочешь. Только не убегай. Посиди со мной.
Я знаю, как будет ломить пах от этих посиделок: я помню свои шестнадцать-восемнадцать, когда мы тискались на лавочках вечерами. Хотя даже тогда можно было целоваться до одури, до головокружения.
Все равно. Не мальчик, потерплю.
— Посмотри на меня… — прошу.
Она поднимает голову, и я снова с трудом могу вдохнуть.
— Ты такая красивая, — говорю. Но эти слова не передают того ощущения, что гнездится у меня в груди. Захватывающего дух восхищения.
Ведь что такое женская красота? Гладкая кожа, большие глаза, пухлые губы, тонкий нос, высокие скулы — все эти банальные черты, которые тиражируют на обложках журналов и рекламных плакатах. Но, конечно, все женщины неуловимо отличаются друг от друга, и даже идеальные черты у всех выточены чуть-чуть по-разному.
Только одну Дашу, кажется, неведомый резец выточил так, что именно у меня останавливается сердце, когда я на нее смотрю. Все те же глаза-губы-нос-скулы-кожа, но почему-то только от нее не отвести глаз.
— Ты тоже… — вдруг говорит она, с не меньшим жадным вниманием рассматривая меня. — Очень, очень красивый.
И легкими пальцами очерчивает мой лоб, щеки, нос, линию челюсти, смешно шипя, когда колется о щетину. Рисует касаниями мое лицо — я закрываю глаза, чтобы насладиться этой лаской. Самой настоящей.
Тоже запретной, если подумать. Что там поцелуи — вот это по-настоящему интимно, то, что сейчас между нами происходит в тишине чужой кухни, пока на столе безнадежно остывает чай.
Последнее касание она оставляет на кончике носа и звонко смеется. Я открываю глаза и смеюсь тоже — а потом стремительным движением чмокаю в кончик носа ее саму.
И делаю крайне невинный вид. Что? Кто? Никто не целовался!
— Богда-а-ан! — возмущается она.
— Что-о-о-о? — передразниваю я, улыбаясь.
Теплое щемящее счастье в моем сердце так непривычно, что на секунду я даже задумываюсь: это ведь ненормально — чувствовать собственное сердце? Может, так и начинаются инфаркты?
— Давай договоримся, правда, — просит Даша. — Я… буду с тобой. Обещаю. Когда ты будешь свободен.
— Спасибо, — абсолютно серьезно говорю я, глядя в ее темные глаза с золотистыми прожилками. Они похожи на драгоценные камни — блеском, глубиной, неумолимой твердостью, что сверкает в них.
— Никаких поцелуев.
— Согласен, — киваю я, хотя совершенно не согласен.
— Никаких рук в неприличных местах.
— Мммм… А какие неприличные? — строю дурачка, начиная скользить ладонями по ее телу. Здесь мягко, тут упруго, там — невыносимо притягательная впадинка, а как горячо сейчас… Ух, как сносит голову!