Зайтан-Бродяга (СИ) - Слобожанский Илья. Страница 39

— Забудь. — Отмахнулся Серёга, поглядывает в сторону яра, высматривает. — А вон и врушка собственной персоной. Ты это, ну. — Вертит головой Серёга, топчется на месте. — Хороший ты мужик Бродяга. И не жених. — Улыбка до ушей, глаза горят, радуется. — Бродяга, дружище. — Обнял меня прижал к себе, хлопает по спине. Отстранил и спрашивает. — Я пойду?

— Иди. — Гляжу ему в спину, а сам думаю. Вот как жизнь всё перекрутила, переиначила. Зверья зубастого боюсь, а лезу к ним в зубы. Страшусь как бы в Тихом камнями не завалило, а в проломы и трещины голову засовываю. В болоте каждый шаг может стать последним, второй день мокну и ничего. На девку залез и сбежал. Вот и выходит — боюсь я её больше чем Тихого, зверья и болота вместе взятых. Почему?

Присел на травку, выложил из торбы бусы и замотанные в лопухатого мешочки шипаря, отложил в сторону, пусть мешочки просохнут. Три штуки осталось. Почему больше не срезал? Ну да, на лопатины позарился. И где они теперь?

Умастил мешок под голову, обнял винтовку и прилёг. Хорошо здесь, жучки стрекочут, бабочки с цветка на цветок перелетают, птицы щебечут. Плывут тучи, толкают друг-дружку пузатыми боками, гонит их ветер, подгоняет.

— Чего это ты отлёживаешься? — Слышу Карлухин голос, задремал я малость. — Чудит твоя девка. Морду разрисовала.

— Пусть чудит. — Повернулся на бок, положил винтовку, спать хочется.

— И то верно. Пускай чудит. — Согласился Карлуха. — Бродяга. — Толкает мелкий в плечо, нет от него покоя.

— Чего нужно? — Спросил не оборачиваясь.

— Мы идём к схрону или нет?

— Идём.

— Так пошли. Хватит дрыхнуть. — Потянул Карлуха за мешок, хочет забрать подушку.

— Отвяжись.

— Чего это я должен отвязываться. Неохота мне по ночи гулять? — Нудит Карлуха. — Зверьё этого только и ждёт.

— Нет здесь зверья.

— Как это нет?

— А вот так. Нет и всё тут. — Поднялся, побросал в торбу пожитки, винтовку на плечо и побрёл по пояс в траве.

— Ты куда!?

— Куда нужно. — Проворчал себе под нос и ускорил шаг. Надоели все, хочу побыть один.

Иду, бреду не оглядываюсь. Впереди пригорок, кусты большие раскидистые. За ними шалаш, бывал я здесь с дядькой Толганом. Внизу под пригорком озерцо, вода в нём красная. После дождей оно разливается, рыба гуляет. Дядька запруды ставил, подолгу мы с ним рыбачили, рыбу сушили.

Шалаш покосился, завалились жерди. Бросил под провисшую крышу ружьё, привалил торбой. Кострище поросло травой, и только бревно лежит такое же чёрное, как и прежде. Уселся на бревно смотрю на шалаш, носком ботинка траву притаптываю. Заросло кострище, трава до колена, едва видны штыри под казан. Некому наводить порядок.

— Грустишь? Вспоминаешь? — Спросила девка и присела рядом. Ходит она бесшумно, подкралась я и не услышал.

— Как нашла? Выследила? — Посмотрел на неё, нет рисунков, умылась. Времени прошло всего ничего, неужто к озеру успела сбегать?

— А ты подумай. — Положила голову мне на плечо, вздохнула.

— И когда ты всё успеваешь? — Спросил, а сам боюсь пошелохнуться, не хочу потревожить. Пахнет от неё травой ландышицей. Вдыхаю осторожно, не хочу, чтобы заметила.

— Дурак ты Бродяга. — Сказала и поднялась. Встала напротив, запустила ладошки в мои волосы, прошлась по ним как гребёнкой. — Не нужно меня бояться, врут болотники.

— Я и не боюсь.

— Боишься ещё как боишься. — Хохотнула игриво, перепрыгнула через кострище и побежала вниз. — Догоняй Бродяга! Айда проверим запруду!

Вскочил, зацепился ногой за штырь и грохнулся. Растянулся на траве, лежу и думаю — откуда о запруде знает?

— Я всё о тебе знаю. — Склонилась, протянула руку. — Неловкий ты. На ровном месте падаешь.

— Нуда, падаю. — Согласился, чего отпираться? Поднялся сам, без её помощи. Кто она вообще такая? Мной и Серёгой вертит как хочет. Почему не ухожу, терплю её издёвки?

— Спрашивай. — Присела на бревно, сорвала цветочек, разглядывает. — Расскажу всё что смогу.

— Откуда ты свалилась на мою голову. — Отряхиваю штаны, вытираю колени. Измарался, кострище хоть и старое, но золы в нём не убавилось.

— А сам не знаешь? — Хохотнула девка. — Вы меня с чердака выкурили.

— Ты же всё позабыла. — Присел на траву, смотрю с прищуром. — Наврала?

— Нет, и не гляди так. — Бросила в меня цветочком, надула губки. — Поцелуй помнишь?

— Нет. — Соврал, не краснея. Разве такое можно позабыть? — Как тебя звать?

— Кхала. — Потупила взгляд, глядит на обмотки.

— Откуда о запруде знаешь?

— Да так. — Пожала плечами. — В Тихом, ты женщине помог. Спрятал в своей лёжке. Помнишь?

— Помню. Не молодая, хроменькая. Года два назад это было. Разве такое забудешь? В Тихом, да ещё и по ночи мужика редко встретишь, а тут женщина.

— Это моя. — Кхала улыбнулась. — Моя знакомая. Мы тогда вдвоём были.

— Шутишь? Не было тебя, я бы запомнил.

— Айхула в тени спрятала. Тень укрывает, за ней не видно.

— Что за тень?

— Прости Бродяга, не могу сказать. Пока что не могу. Может, когда-нибудь потом?

— Договорились. — Кивнул и призадумался. Тётку, ту что в лёжке укрыл почти не помню. Лицо позабыл. Странна тётка, одна в Тихом, да ещё и ночью. Попросила воды, сделала один глоток, брала флягу полной, вернула пустую. Угостил вяленным мясом, полез за сухарями, мяса уже нет.

— Всё верно. — Кхала потёрла щёчки. — Я съела. И воду допила тоже я.

— Погоди. — Смотрю ей в глаза. Не моргает, глядит на меня. — Я же ничего не говорил. Мысли читаешь?

— Совсем чуть-чуть. Это так интересно.

— Знаешь всё о чём я думаю?

— Да. Всё-всё. Даже то, что мне не нравится.

— А другие? Ты и про них всё знаешь?

— Нет не всё. Обрывки прошлого. Думают они о разных глупостях. Кто о чём.

— А что Вы делали в Тихом? На площади, стая рвачей охотится. Охотилась.

— Ну да. Ты, с Мишкой Вольтанутым, вы их перебили.

— Ты и об этом знаешь?

— Да. — Кхала улыбнулась кончиками губ, указала пальчиком на шалаш. — Можно?

— Валяй. — Поднялся и прошёл к бревну, неудобно сидеть на траве.

— Фу. Какая мерзость. — Из шалаша возмущается Кхала. — Зачем ты эту дрянь с собою носишь?

— Сама ты. — Сказал и запнулся. — Мешочек шипаря полезная штука.

— Может и полезная, а воняет гадко. — Подошла, протягивает мне жестяную банку. Ту самую в которой чёрная мазь. — Помнишь?

— Помню. И что?

— Думай Бродяга, думай. — Улыбается, ямочки на щеках. — Твоя банка?

— Угу. Наша. — Щёлкнула меня по носу и вернулась в шалаш, прячет в мешок банку.

— Почему сразу не рассказала?

— А ты бы поверил? — Встала у меня за спиной, положила руки на плечи. — Ты и сейчас не до конца веришь. — Прошептала в самое ухо.

— Зачем убежала? Там у болота. Я из куста едва вылез, спасибо мелкий помог.

— Испугалась. Болотники память стёрли. Всё позабыла, кто я и что я? — Ткнулась носиком в мой затылок и прошептала. — Когда увидела всё то, что видел ты. Грязь, слизь на каменном полу. Верёвки и себя в луже. — Обняла меня Кхала, прижалась. — Прости Бродяга. В моих мечтах, наша встреча выглядела иначе.

— В каких мечтах? Какая встреча?

— Сейчас это уже не важно.

— Наверное ты права. — Потянул Кхалу за руку и поцеловал куда дотянулся. В шею. — А знаешь. Когда я тебя первый раз увидел. — Договорить не успел, закрыла мне ладошками рот.

— Думаешь ты нам сильно понравился? Вылез из своей лёжки худой, лопоухий.

— А сейчас?

— Глупый вопрос. — Взъерошила мне волосы, присела рядом. — Спасал ты меня дважды. Айхулу приютил, укрыл на ночь. Не встречала я таких как ты. Гадкие людишки живут в наших краях, о себе только и думают.

— Я такой же.

— Нет, не такой. Рассказать про Цыньку Курносого, Валеру Пастушка, Лузьку Грудастую. Не прошёл мимо, помог, спас. И это ещё не все. Продолжать?

— Перестань. — Сказал строго. — Ничего такого я не делал. Помог — это ещё не спас. Цынька месяц как сгинул в Тихом, одни только ботинки и остались. Сожрали его. Пастушок свалился в яму, больше его не видели. Лизька ушла к вольным, о ней ничего не знаю.