Первым делом (СИ) - Тамбовский Сергей. Страница 20

Это хорошо, подумал я, что меня здесь за порядочного члена коллектива держат. Народу на демонстрацию собралось не так, чтобы гигантское количество, но под сотню гавриков набралось. Я поставил свой агрегат на табуретку, заботливо вынесенную из цеха Николаем, и откашлялся.

— Уважаемые товарищи! — так начал я свою коротенькую речь, — вашему вниманию предлагается миниатюрный вариант подъёмного устройства, предназначенный для подъёма и перемещения по воздуху одного человека. Можно назвать его «персональный вертолёт». Устройство состоит из одноцилиндрового двигателя внутреннего сгорания, к которому прикреплён двухлопастной пропеллер, а также вынесенного в сторону хвостового винта. Запуск осуществляется тросиком, а управляется всё это дело вот этой педалью. Можно начинать? — спросил я у старшего, коим тут был Камов.

Тот без лишних слов кивнул головой, и тогда я лихо крутанул стартёр, аккуратно держа пилу на вытянутой руке, чтобы винтом не зацепило. А потом аккуратненько начал нажимать на педаль регулировки, добавляя оборотов…

Да всё кончилось неплохо… соотношение крутящих моментов я, конечно, не очень точно подобрал, поэтому покрутить-то меня покрутило, но очень умеренно, контроль за происходящим я сохранял. Направление перемещения в воздухе тоже поддавалось изменению примерно так, как я и задумывал. А вот приземление оказалось, мягко говоря, весьма посредственным — плюхнулся я, если честно, очень сильно, отбив себе ноги и задницу. Ладно, что сумел как-то сгруппироваться, а то бы и кости переломал. Оба пропеллера, конечно, сломались от удара о землю, но если брать в целом, впечатления у собравшихся от моего опыта были скорее положительными.

— Ну надо ж, какие таланты в нашем народе произрастают, — выдал своё резюме Камов, а Миль добавил, — надо его в мой отдел перевести, пригодится.

А ещё у меня случился отдельный инцидент, связанный с девушкой Варварой — когда я собрал остатки летательного устройства и потащил их в свою мастерскую, ко мне подошёл здоровый такой и накачанный комсомолец в юнгштурмовке, я его первый раз видел, и сходу выдал такое:

— Слышь, ты, лётчик с зоны, — сказал он, сплюнув через редкие зубы, — ещё раз увижу тебя рядом с Варей, все кости переломаю. Те, что целыми у тебя остались после посадки.

И он гулко заржал, радуясь своей незамысловатой шутке, а я ответно сплюнул (ну не всё же остальным в меня плевать, я тоже отвечать умею) и сказал следующее:

— Тя как зовут-то, костолом?

— Ну Афанасием, — буркнул он сквозь зубы.

— Афоня, значит… вот что я тебе отвечу, Афоня — Варвара девушка взрослая и вполне дееспособная, давай не будем за неё решать, кого ей выбирать и почему… а рядом с ней мне иногда просто необходимо находиться, потому что мы в одном цеху работаем, так что рядом нас увидеть ты каждый день сможешь.

Афоня немного подзавис от большого количества незнакомых слов, но скоро нашёлся:

— Я те всё сказал — пеняй, короче, на себя, если чо!

Парнишка он был весьма крепкий и хорошо скоординированный, как я успел заметить, так что хлопот с ним, если чо, не оберёшься, со вздохом подумал я, неся обломки своей конструкции в мастерскую…

Инновации

Забрал меня, как и обещал, в своё подразделение Михаил Леонтьевич Миль — оно занималось проектированием чисто вертолётных схем, в отличие от камовских отделов, где допиливали и оттачивали автожиры. Посадили меня чертить варианты трансмиссии — главный редуктор/муфта сцепления/редуктор рулевого винта и тому подобное. Черчение нам очень неплохо в политехе преподавали, так что давалось мне это пространственное видение достаточно свободно, все три проекции и аксонометрию влёгкую выдавал.

Но это была ещё не вся моя работа — периодически главный объявлял авралы, тогда весь милевский отдел бросал свои текущие дела и присоединялся к отладке автожиров А7-бис, первую партию которых необходимо было сдать приёмной комиссии в конце июля месяца. Михаил Леонтьевич был одержимым своей профессией, этим словом его обычное состояние описывалось довольно полно. Про вертолёты и на околовертолётные темы он мог говорить часами и сутками, а в моём лице он нашёл благодарного слушателя и поддакивателя.

— Понимаешь, Веня, — сказал он мне как-то в перекур, — будущее, оно за чисто винтокрылыми машинами, а автожиры это так… переходный этап… но необходимый переходный этап, его не перепрыгнуть.

— Я слышал, — скромно заметил я в ответ, — что в Америке и в Германии геликоптерам уделяют очень серьёзное внимание.

— Да, конечно, мы же не в безвоздушном пространстве живём, идеи носятся в воздухе, кто их первым воплотит в металле, тот и на коне будет, — отвечал мне Миль, — а что ты конкретно слышал про Америку с Германией?

— В Германии этим делом занимаются Фокке, ну тот самый, который в паре с Вульфом, и Флетнер, у последнего результаты вроде бы получше, потому что Фокке упёрся в тупиковую поперечную схему, у которой будущего не просматривается, — напряг свою память я, — а про Америку вы, наверно, и сами всё знаете, там Игорь Иваныч Сикорский рулит, наш бывший соотечественник. Готового к полётам прототипа у него пока нет, но ожидается он очень скоро.

— И откуда ж у тебя, интересно знать, такие сведения? — подзавис с удивлённым взглядом Миль. — На зоне что ли вместе с каким конструктором сидел?

— Ага, — ухватился я за брошенную подсказку, — фамилию свою он мне, сами понимаете, не называл, но о воздухоплавании готов был говорить часами… вот как вы примерно, — польстил я конструктору.

— Поликарпов? — начал думать Миль, — Григорович, Бартини, Мясищев, Петляков, Чаромский? Как он выглядел-то?

— Давайте не будем об этом, Михаил Леонтьевич, — твёрдо прервал его я, — мне вспоминать своё лагерное прошлое очень не хочется.

— Хорошо, об этом не будем, — согласился он, — давай тогда о том, что он тебе ещё говорил, этот неизвестный конструктор.

— Об этом пожалуйста… кстати нам на обед пора, — услышал я удары об рельс, — пойдёмте поедим, заодно и побеседуем.

— Пойдём поедим, — повернулся Миль к выходу. — Заодно и поговорим.

Столовка здесь размещалась в отдельно стоящем дощатом сарае, кормили не сказать, чтобы вкусно, но калорий для жизнедеятельности хватало. За отдельным столом в дальнем углу здесь сидел высший управленческий персонал, как сказали бы через пятьдесят лет, а конкретно там сейчас один Камов имелся в наличии. Он весело помахал нам обоим, приглашая к себе в соседи — мне вообще-то по распорядку полагалось сидеть в другом углу, но тут на такие мелочи смотрели сквозь пальцы. Взяли на поднос пустые щи и картошку с рыбой и присоединились к Камову.

— Вот, Николай Ильич, — сказал Миль, плюхаясь на свободную табуретку, — послушай, что молодёжь у нас говорит.

— И что говорит у нас молодёжь? — справился Камов, допивая свой компот.

— Молодёжь говорит, — вступил я в разговор без лишних предисловий, — что немцы с американцами нам скоро составят серьёзную конкуренцию в вертолётостроении.

— На Сикорского намекаешь?

— Угу, именно на него. А ещё на Флетнера, у него прорывной экземпляр уже на выходе имеется.

— Слышал что-то такое… — отвечал Камов, — у него ещё, если я не ошибаюсь, соосная схема, два двухлопастных винта в разные стороны вращаются.

— Точно, — подтвердил я, — а вот у Сикорского применяется классическая схема, Воут у него неудачный получился, а вот R-4 вполне себе… в серию скоро пойдёт.

— И откуда ж ты это знаешь? — хитро прищурился Камов.

— Сидел он с одним авиаконструктором, — сказал за меня Миль, — на зоне на своей. От него и слышал.

— Так… — задумался Камов, — Григорович, Надашкевич, Косткин, Корвин-Кербер?

— Не представился он, — отвечал я, — а так-то его Володей все называли.

— Ну ладно, это действительно неважно… а что ещё тебе говорил этот Володя?

— Про автомат перекоса винтов много рассказывал, — немного подумав, я решил слить такую информацию, — а ещё то, что автожиры это очень нишевое и неперспективное направление, уже не самолёт, но ещё и не вертолёт, что-то вроде земноводных-гермафродитов… не мальчик и не девочка, а что-то среднее. Ведь главное преимущество вертолётов какое?