Не он (СИ) - Джиллиан Алекс. Страница 7

— Элинор, успокойся! Хватит! Прошу тебя!

— Где мои сын и дочь? Говори! — как обезумевшая рычит Элинор, с безумной силой впечатывая Тэмзин в стену. — Я сама отвезла их тебе этим утром!

— Мы не виделись больше месяца, Лин! Ты пропустила последний сеанс.

— Какой к черту сеанс? Где мои дети?

— У вас с Крисом нет детей, Элинор, — четко выговаривает Саммерс, тем самым загоняя по рукоятку нож в агонизирующее сердце Лин. — Это одна из причин, по которой вы с Крисом обратились ко мне четыре года назад. Помнишь, Элли?

— Ты врешь. Врешь! — задыхаясь кричит Элинор, ударив Тэмзин затылком о стену. — Ты знаешь, что я была беременна Джонасом, когда произошла авария. Я чудом выжила и …

— Выжила только ты, — глядя в глаза Лин, уверенно произносит Тэмзин Саммерс. — Ребенок родился мертвым.

— Нет… — отшатнувшись, Элинор отрицательно мотает головой. Грудную клетку разрывает от боли, гнева и ярости. Это ложь. Ложь. Нелепая, дикая, жестокая.

— Мне так жаль, Элли, — Тэм шагает вперед, собираясь заключить Лин в объятия. — Позволь мне помочь…

— Ты свихнулась! — выплёвывает Элинор и, вновь вцепившись в лацканы элегантного пиджака Тэмзин, снова встряхивает ее, как тряпичную куклу. — Я убью тебя, если ты что-то с ними сделала, — яростно обещает Лин и, оттолкнув лживую суку, резко направляется к двери.

Идти оказывается очень тяжело. Тело кажется чужим, неуправляемым. Элинор потряхивает от слабости, каждый шаг дается с болью, усиливая головокружение. Пару метров и остановка, чтобы отдышаться. К горлу подкатывает тошнота, сердце разбивается о ребра с каждым новым ударом.

— Это ненормально, что меня так накрывает, — вслух рассуждает Лин. — Успокоительное! Да. Они чем-то накачали меня.

Оказавшись в коридоре, Лин дает себе секунду, чтобы передохнуть, и, придерживаясь за стену, продолжает идти вперед. Необходимо добраться до детской. Она не сумасшедшая. Это Саммерс обезумела. Тэм всегда мне (ей) завидовала. В глубине души Лин чувствовала, что Саммерс хотела бы оказаться на ее месте, и не раз замечала, как она смотрит на Криса.

— Элли, что ты творишь? Приди в себя! Куда ты собралась? Ты едва держишься на ногах. — за спиной раздается стук каблуков Тэмзин.

— Пошла к черту, дрянь. Ты не получишь мою семью, — не оглядываясь, агрессивно отзывается Элинор.

— Я хочу помочь тебе, Лин. Послушай меня…

— Заткнись, сука, — рявкает Элинор, распахивая дверь в детскую.

Застыв на пороге, женщина издает истошный вопль, взрывающий барабанные перепонки. В голове раздается скрежещущий треск, и она сгибается от дикой боли в затылке, висках — везде. Ноги подкашиваются, и Элинор падает на колени. Глаза слезятся от дикого напряжения, пока она с ужасом обводит взглядом расставленные вдоль стен незаконченные идентичные портреты. Их так много. Не меньше дюжины. На всех одно и то же мужское лицо с недостающими деталями.

Вместо кроваток малышей и стеллажей с одеждой и игрушками — полки с кисточками, красками, чистые холсты и мольберт у центрального окна, на котором закреплена последняя законченная работа. Не дыша Элинор смотрит в изображённые на портрете глаза цвета ртути, в глубине которых клубится тьма, пожирающая ее сознание. Туман становится гуще, опутывая ее, словно кокон. Голова взрывается от переговаривающихся голосов.

«— У меня не выходит! Не получается!

— Ты слишком спешишь.

— Я боюсь не успеть.

— Мы все этого боимся, Эль. Каждая прошедшая секунда становится прошлым. Расслабься и позволь времени течь сквозь пальцы, и, поверь, тогда все получится.»

— Хватит! Замолчите! — отчаянно умоляет Элинор. Она бьет себя по щекам, пытаясь проснуться, но ничего не происходит, только звон в голове усиливается, прогоняя голоса. Ее выворачивает наизнанку прямо на белый мраморный пол комнаты.

— Я этого не рисовала! — хрипит она, почувствовав, как чьи-то сильные руки тянут ее вверх. — Я не рисовала!!!

— Это твой подарок, Эль. Твой подарок для меня, — произносит низкий мужской голос из ее кошмара. — Ты очень старалась успеть и нервничала, что у тебя не выходит.

— Нет, нет, — всхлипывает Элинор и перестает дышать, прочитав надпись в уголке написанного портрета: «Самому важному человеку в моей жизни». Это ее почерк и роспись, и стиль, но она точно знает, что не притрагивалась к краскам после рождения Джонаса. Да она уверена в этом, черт побери, как в том, что человеческий организм не выживет без кислорода.

— Он идеален, Элинор. Я никогда не сомневался, что у тебя невероятный талант, — теплое дыхание раздувает волосинки на ее затылке, горячие ладони крепко сжимают талию, разворачивая Лин на сто восемьдесят градусов. Ее воспалённый взгляд останавливается на лице с портретов, которыми завалена детская, и, отчаянно всхлипнув, она проваливается в спасительную темноту, безвольно повиснув в руках незнакомца, притворившегося ее мужем.

Когда она снова открывает глаза, спальню заливает яркий солнечный свет. В приоткрытое окно залетают звуки улицы. Шелест ветра и безмятежное пение птиц. Утро. Может быть, даже полдень. Приподнявшись на локтях, Элинор оглядывается по сторонам, отмечая, что движение не приносит физического дискомфорта. Головная боль ушла, чего нельзя сказать о той, что терзает сердце.

Она помнит все, что происходило в последние сутки. Безумие, которому нет ни малейшего объяснения. И хотя она проснулась в своей постели, в любимой шёлковой пижаме, а на прикроватной тумбочке стоит остывающий кофе и блюдце с круассанами, она уже знает, что это новое пробуждение не принесет ей спасение от жутко-реального сна. Она в западне. Своего разума или тайного замысла человека, решившего превратить ее жизнь в ад.

— Привет, Элли, — личный дьявол появляется, стоит ей упомянуть его в своих мыслях.

Проглотив яростное желание запустить в ублюдка чем-нибудь тяжелым, она молчит, до скрежета стиснув зубы, удостоив чужака только полным ненависти взглядом. Сукин сын вырядился в спортивные штаны и футболку ее мужа.

Больной придурок. Это не сработает.

Он абсолютно не похож на Кристофера несмотря на то, что они носят один размер. У Криса средне-русые волосы, голубые глаза и бледная кожа, мгновенно обгорающая на солнце, а когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки, в которые она безоглядно влюбилась много лет назад. Никто не отнимет у нее эти годы, никто не заставит усомниться в их общих воспоминаниях.

— Ты проспала восемь часов. Тэмзин считает это хорошим знаком. —чужак оставляет дверь приоткрытой, проходя внутрь. Его улыбка пустая и холодная. Нельзя сыграть то, что не чувствуешь.

Это не он. Не он.

А значит, ей нужно понять его мотивы, чтобы решить, как действовать дальше, как вернуть своих детей и настоящего мужа, а еще необходимо разобраться, как этот урод связан с Тэмзин, и какого черта она ему помогает.

— Не хочешь разговаривать? — вкрадчиво спрашивает мужчина.

Лин отрицательно качает головой. Смяв в кулаках пододеяльник, с небьющимся сердцем она наблюдает, как он неторопливо приближается. Бесшумно, словно змея, или паук, или любая другая мерзкая тварь. Безмятежно улыбается, присаживаясь на край кровати. Протянув руку, мужчина убирает выбившийся локон за ухо Элинор.

— Как ты себя чувствуешь, Элли? — его вкрадчивый неторопливый голос опутывает невидимыми вибрациями, сбивает с толку. Это похоже на гипноз или наваждение.

— Мне нужен мой телефон, — выдавливает из себя Лин и, не выдержав напряжения, отводит взгляд в сторону.

— Он здесь, в тумбочке, — чужак открывает ящик, и Элинор недоверчиво смотрит на лежащий внутри гаджет. — Снова будешь звонить в полицию? — с ноткой усталости уточняет он, когда Лин жадно хватает мобильник.

Разблокировав экран отпечатком пальца, она листает журнал вызовов. Последний звонок с телефона был сделан вчера в семь часов вечера. Лин звонила Тэм, чтобы напомнить про игрушку дочери. Полицию она вызвала при помощи часов.