И одной любви достаточно (СИ) - Цветков Иван. Страница 59

— Это обычный игровой момент, — сухо говорил я. — Тактический фол.

— Твою мать, Ваня, это не большой футбол, — сказал Серёжа. — Ты пацану возможно ногу сломал.

— Ну, в жизни всякое бывает. Футбол — контактный вид спорта.

— Иди и живо извинись перед ним. И не надо мне закатывать глаза! — крикнул Миша.

— Ладно-ладно, мне вообще поебать, — сказал я и подошёл к пацану, которому помогали подняться его друзья. На ногу вроде опираться может, значит не перелом. Наверное. — Сори.

— Сори? И всё? — недоумевая спросил меня Костя.

— Да. А что ещё?

— Это даже не извини. Тебе было лень произнести на один слог больше? — поражаясь спрашивал Миша.

— Сори является привычным эквивалентом слова «извини».

— Слушай ты, привычный эквивалент, если тебя бросила Маша, то это не значит, что ты теперь должен срывать свою злобу на окружающих, ясно?!

— Что? Бросила Маша? — начали спрашивать друзья.

— Так, ну-ка захлопнули хлеборезки! Это, во-первых. Во-вторых, это имя отныне табуировано. И, в-третьих, — сказал я и взял небольшую паузу, — мне похуй. Просто похуй. Погнали уже отсюда.

И вскоре мы ушли с поля. Мои друзья ещё раз извинились перед парнем. Не знаю за что они извинялись. За повреждение или за моё поведение? Впрочем, это неважно. Меня уже всё заебало. 

— Вань, привет. Как дела? Как здоровье? — спросила Нина за обедом в столовке в нашей привычной студенческой компании.

— А? Здоровье? Нормально, — вяло ответил я.

— Всё точно нормально? Просто ты какой-то, ну, не знаю, не такой, как всегда.

— Да устал и всё. Ну и болел. У вас как дела?

— Да тоже нормально. Хотела вот сходить с Машей на аниме-сходку, вроде договорились, а потом обнаружила себя в чёрном списке. Ты что-нибудь знаешь об этом? — спросила Рината.

— Хм, пожалуй, знаю, — сказал я, подняв глаза.

— Мы все если что оказались в чс, — сказала Соня.

— Вы не поверите, но я тоже.

— Да? А что так? Поссорились?

— Ну типа, — ответил я.

— Ну ничего. Она ещё молодая, горячая, скоро одумается. Ты только не переживай. Я тоже такую херню творила в её возрасте. Так что послать любимого человека в чс — это ещё цветочки. Но опять же, ты не переживай, Маша любит тебя. Не накручивай себе, — сказала Нина.

— Ага, любит меня. Как же. Мы не поссорились. Мы расстались.

— Расстались? Что, прям совсем?

— Да. Совсем. Навсегда.

— Бля, это хуёво, — сказала Нина. — Это странно, ведь у вас всё было хорошо.

— Мне тоже так казалось. Но только казалось. Правда же не так приятна, нежели наши надежды, — сказал я и сделал паузу. Нет смысла скрывать от них прям всё, — она меня предала. Всё это время она пользовалась мной. Её нужен был парень-прицеп, чтобы возвыситься в глазах подруг. Социальный лифт, так сказать. Ах да, чуть не забыл, ещё она мне изменяла летом, как уехала в Питер. Якобы к отцу. Вот и конец романтической сказке. Не будет ни жили они долго и счастливо, ни двух ребятишек. Ничего не будет.

— Твою мать, Вань, нам очень жаль, — сказали девочки, и встав из-за стола обняли меня.

— Это паршиво. Очень.

— Да господи, что я сделал не так? Ну что? Не надо было помогать ей тогда подняться, не надо было везти в поликлинику, не надо было её ждать, не надо было проходить в гости, не надо было соглашаться на этот чёртов концерт, не надо было идти на её др. А самое главное не надо было признаваться в своих чувствах в новый год. У меня ведь была девушка. Прям почти. Но я отшил её в пользу этой стервы, — говорил я чуть не плача.

— Вань, ты сделал всё это. И сделал бы это вновь. Ведь ты полюбил её. В том, что она сделала нет твоей вины, — сказала Рината.

— Тебе надо забыть её. Да, я понимаю, что советовать в такой ситуации легко. Ты и сейчас, наверное, думаешь, что её хрен забудешь. Но её надо забыть. Вычеркнуть из своей жизни.

— Да, Генри Миллер, например, говорил, что лучший способ забыть девушку — написать о ней роман, — сказала Рина.

— Ага, я прям вот сейчас возьму и сяду писать чёртов роман. Я кто по-вашему, графоман? Тем более я писать нихера не умею. Сочинения всегда были между тройкой и четвёркой.

— Да это я как пример вспомнила.

— Да, я понимаю. Извините, что повысил голос. Просто это всё…

— Да, всё хорошо, мы понимаем, — сказала Рината. — Тебе сейчас нужно выговариваться.

— Спасибо девочки. Надеюсь хоть вы меня не предадите.

— Что? Что ты такое говоришь?

— Да блин, это опять я чушь несу. Просто теперь иногда кажется, что кто угодно может меня обмануть, предать, вонзить нож в спину.

— Не все люди такие Вань, не все.

Волк, решивший выть на Солнце на Луну. Интересно, что она действительно задумывала этим сказать? Может быть я Луна, а она волк. Ну а тот Даня типа Солнце. Она выла сначала на меня, а потом нашла не тусклую, пассивную и безжизненную Луну, а яркое Солнце в виде Дани. А выла сначала на Луну, чтобы быть как все в стае. Раз все воют на стаю, то есть у всех есть парни, то и я буду выть. Вау, какие всё-таки другие грани открываются, когда узнаёшь всю подоплёку создания.

— Ха, а я думал, что волк — это я. Что я выл на Луну, читай поклонялся злу, серости, а теперь вою на Солнце, то есть выбрал путь энергии, добра. Какая же чушь. Чушь! — крикнул я и кинул эспандер, который сжимал в руке, в картину. Рамка разбилась и десятки осколков стекла словно дождь упали на пол, — эх, опять стекло собирать. Достав полотно из рамки, мне хотелось одного разорвать всё это в клочья, как сделал я недавно с фотографией. Руки уже плотно схватились за центр картины, чтобы изничтожить это гнусное творение. Но… Но разве всё это имеет смысл? Уничтожение памяти о нашей жизни. Разве это что-то изменит? Разве это заглушит боль в моём сердце? Разве от этого мне перестанет хотеться покончить с собой? Нет, не думаю. Да и что дальше? Отправлять кольцо на переплавку? Часы сдавать в ломбард? «Моё счастье связано с тобой. Навеки.» Навеки… С тобой… Боже. Боже, если ты есть, то я больше не хочу. Не хочу любить. Забери у меня возможность любить, забери у меня эту боль. Ведь я верил в это. Я верил в то, что наше счастье связано друг с другом! Но всё это лишь игра, жестокая шутка. Розыгрыш от самой жизни. Ну что же, я надеюсь вам смешно. Сейчас она поди сидит с этим Даней, и они ржут надо мной как гиены. Что ж, имеют право. Кто запрещает им смеяться над хроническим неудачником и лузером, об которого все вытирают ноги? Правильно, пускай смеются. Ведь так мир и живёт. Всегда есть шуты, которые развлекают господ. И развлекают не всегда шутками, а порой и тем, что испытывают боль. Вот и я сейчас не более чем шут, над страданиями которого смеются. Смеются рыцарь и принцесса… Ну что за дурацкая хрень? Что за рыцарь с принцем? Эти поцелуи при комплиментах и обнимашки при хороших мыслях друг о друге… Господи, какая же эта жестокая игра! Неужели это и есть одна из тех игр, в которые играют люди? Игра на моральное уничтожение человека. Ладно, кольцо пускай отправляется в коробку из-под чайника. А картина обратно в тубус. Что у нас ещё? Куча фотографий, которые Маша решила распечатать, чтобы они остались на память. Лахта, каток, какой-то ресторан, масленица, которую мы праздновали у её мамы. Ха, Маша вся в муке. Кривляется. 15-ти летний ребёнок. Но мало кто способен посоперничать в жестокости с детьми. Дальше фотки с выпускного, дачи. Несколько десятков штук. Сжечь. Предать огню, как она поступила с моими чувствами и моим сердцем. Но вместо этого я бросаю пачку фотографий на дно коробки из-под микроволновки. Там им самое место. На дне коробки памяти.

От дальнейшего пребывания в рефлексирующей меланхолии меня отвлёк звонок в дверь.

— Кто? — вяло спросил я, подойдя к двери.

— Почта. Вам посылка, — сказал мужчина по ту сторону дверного глазка.

— А? От кого? — спросил я, открывая дверь.

— Вы ведь Иван Евгеньевич? Вам просили передать вот это, — сказал почтальон, вручив мне нечто средних габаритов, обернутое в подарочную бумагу.