ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена. Страница 26
— Нельзя стоять и смотреть, как она гибнет! — срывается на крик Водя. — Почему ты пошел на это, леший? За что с ней так?
Промолчал мой леший. Думала, поступит как умный, отвечать вообще не станет, а он возьми да и скажи:
— Она ведуньей-призрачной по Гиблому яру пошла, призрачной — неуязвимой, да только ничего на ней не было, ни амулетов, ни артефактов, а во яру нашелся кто-то, кто и по призраку удар нанести сумел. Я не знаю кто, водяной, знал бы сам руками порвал — на части мелкие искромсал.
«Тебе нельзя, — прошептала шелестом камыша, — нельзя туда, лешенька, не ходи»…
Ночь…
День…
День…
Ночь…
Слышу шаги. Это странно. Просто Водя он по воде приходит неслышно, разве что плеск воды раздастся. Леший же вообще беззвучно появляется, а тут шаги? Откуда? Избенка эта на самом краю болота, по суше к ней не дойти не добраться, топь вокруг. Забрел кто? Но случайных путников в лесу моем нет.
— Я кровь чувствую, — слышу голос, что сорвался да сиплым вдруг стал. — Леся, что с ней?!
«Леся?» — зову мысленно.
Чаща не отвечает, и мне страшно от этого. Не слышит меня, что ли? Или зов слишком тихий стал?
— Хватит срамные картинки показывать, уж поверь я в этом деле получше тебя разбираюсь. Где она, Леся? И почему кровью пахнет в воздухе?
Что происходит?
«Леся!» — зову из последних сил.
— Прекрати, про уговор помню, и лешего держи подальше, при нем я делом родопродолжательным заниматься не буду, учти.
Делом родопродолжательным? Что?!
— Это дом? Она что там? Какого дьявола?
Хруст веток, словно кто-то с дерева на дерево перепрыгнул, да содрогнулся домик мой, от тяжести неожиданной. После кто-то на порог спрыгнул и в избушке раздалось потрясенное:
— Веся…
И шаги быстрые. И ладонь к щеке прижалась, и дыхание к губам, и голос дрожащий:
— Веся, жизнь моя, свет мой, счастье мое, что же ты? Что с тобой? Весенька!!!
И еще что-то. Слова быстрые, голос срывающийся, вопросы без ответа остающиеся, да руки, стремительно по телу скользящие. Руки, под подол рубашки нательной пробравшиеся, да до груди не притронувшиеся — все понял он, едва к ребрам прикоснулся.
— Да что б тебя, Веся! — рык, от которого вся избушка болотная содрогнулась.
И, кажется, вспыхнул круг алхимический.
***
Больно…
Чьи-то руки деловито и быстро касаются кожи под грудью, а надо мной раздается голос:
— Еще на миллиметр выше, и я тебе шею сверну! — и голос знакомый такой.
Даже почти родной. Очень родной…Точнее был когда-то почти родным…
— Лорд Агнехран, вы сами сказали, что магией нельзя. Понимаю ваши чувства, но не мешайте мне выполнять мою работу.
Убийственная тишина в ответ и вдруг сдавленное, полное отчаяния:
— Что это? Как в принципе можно было получить подобные повреждения? Кто мог сотворить такое? Как?!
Чьи-то руки все туже перебинтовывают, я чувствую влагу пропитанных гипсом бинтов, но мне уже даже не холодно.
— Сложно сказать, — ответил тот, кто был ближе, кто касался меня, — повреждения и на физической оболочке, то есть как вы сами имеете возможность наблюдать — на теле, так и на не физической. Удивительно, что она все еще жива. Добавьте к этому полнейшее истощение. Сколько она не ела?
Пауза и хриплое:
— Я не знаю. Я нашел ее лишь спустя полторы недели.
— Но о ней заботились, — уверенно заявил чужой голос.
— Да уж, зззззаботились! — прорычал охранябушка.
И я улыбнулась невольно.
А это заметили.
— Веся! — другие руки, теплые, родные, нежные, дрогнувшие при прикосновении к щеке. — Веся, ты слышишь меня?
— Да… — хотела было ответить, да лишь шепот вышел хриплый.
— Веся, — лицо ладонями обнял, лбом ко лбу прижался, — Веся…
Я глаза открыла, в его глаза синие посмотрела, что рядом были, близко-близехонько, да и спросила сразу:
— Где я?
Смотреть трудно было. Глаза открытыми держать тоже трудно, но я держала, и я смотрела. В омуты его синих глаз смотрела через силу, и ответ ждала напряженно. Он это понял. И хоть отвечать не желал, а и лгать не стал.
— Ты у меня, — сказал прямо.
И я глаза закрыла. Вздох каждый с трудом давался, перебинтовали меня туго, крепко накрепко перебинтовали.
— Господин, закончил я, — произнес целитель.
— Свободен, — хрипло произнес лорд Агнехран.
Звук шагов по каменному полу, скрип дверей железом окованных, щелчок засова стального, свист ветра за окном.
— Верни, — я и глаза открытыми держать не могла, а разговаривать то ж еще сложнее, — меня лешему верни… прошу тебя.
А он вернулся лишь к кровати, сел — матрас под его весом прогнулся, к щеке прикоснулся, да и произнес вдруг зло, ожесточенно:
— А взамен ты мне что, собратьев да товарищей мне из мертвых поднять предложишь, да, Веся?
Горькая усмешка по губам скользнула, а на ответ сил у меня уже не было.
— Хочешь сказать — не могла поступить иначе? — зло архимаг спросил. — Или хочешь поведать, что внезапно из нормальной ведуньи подлой ведьмой стала?
И глаза я все-таки открыла и на него посмотрела. Маг бледным был. Ни сурьмы вокруг глаз, ни темного крема на коже, да и волосы не собраны идеально, волосок к волоску тугим хвостом на затылке, а кое-как, и пряди черные на лицо небрежно падали.Но он от этого только краше был, и роднее, и ближе.
— Кто он тебе? — спросила прямо. — Кто тебе аспид, лорд Агнехран?
Промолчал охранябушка, ничего не сказал.
— Три варианта у меня было, — говорю с трудом, голос едва слышен, — первый — убить его. Второй — солгать, пусть и подло. Третий… себя под удар подставить. На третьем варианте и остановилась, как видишь.
Видел. Все видел. И во взгляде его боль плескалась.
— Лучше бы убила, — произнес хрипло.
— А не могу я… убивать… Не мое это… Верни меня лешему, маг.
— Нет!
Улыбнулась, глаза закрыла и прошептала:
— Добром прошу — верни.
Промолчал. А моя улыбка горькой стала, совсем горькой.
— Аспида тоже добром просила… — прошептала, чащу из последних сил призывая, — да, видать, без толку вас, магов, добром просить…
И застонал он. Как раненный зверь застонал, ладонь мою схватил, к губам прижал и прорычал хрипло:
— Стой! Веся, остановись! Пожалуйста, прекрати! Я понял. Верну, сейчас же верну, свои силы не трать, если не ради себя, то ради меня хотя бы!
И остановила я зов. Даже не знаю, почему остановила. Ведь знаю что он маг, что веры ему никакой, что добра от него ждать не следует, а все равно остановила.
Потянулся охранябушка, на руки легко подхватил, на миг к губам моим прижался да и спросил:
— Прямо лешему передать?
— Да… — прошептала почти беззвучно, — на траву нельзя, в Сосновый бор нельзя… лешему только, мне земли касаться нельзя…
— Понял, — почти беззвучно ответил маг.
— Спасибо… — едва слышно выдохнула я.
Из последних сил выдохнула.
***
Ветер в лицо.
Потом солнце, лучики солнечные сквозь ветви деревьев…
Гул земли, скрип дерева, и рык лешеньки:
— Маггггг!
Ничего ему Агнехран не ответил, продолжил стоять там, куда принес — на самой окраине леса Заповедного, но прежде чем отдать меня лешему, ему и сказал:
— Ребра сломаны.
Молча леший меня у мага забрал, молча да бережно, с осторожностью великой, и лишь опосля того, как к себе прижал, архимагу и ответил:
— Аспида за то благодари.
«Лешинька, не надо о том…» — попросила мысленно.
Да леший меня слушать не стал.
— Сррразу сказал тебе, маг, беда с тобой, беда за тобой, беда над тобой. Ты — беда. И тебе о том ведомо, Агнехран-маг.
Промолчал архимаг, ничего не ответил, но и не ушел — рядом стоял. Молча, но стоял.
И смягчился леший, сказал устало:
— Там, в Гиблом яру, есть то, ради чего последняя ведунья его своим лешим пожертвовала. Что-то, с чем чаща Заповедная не справилась, от того ведунья и отдала почитай сердце свое, половину себя.