ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена. Страница 47

Но это я узнала опосля, а в тот момент мы бежали.

Сначала на конюшню наемную, где я планировала лошадь взять, да только следуй я своему плану и первый же пункт его, стал бы последним — на конюшне маги появились быстрее нас. Порталом перенеслись, сходу мой следующий шаг просчитав. Кевин их первым увидел, мне рот ладонью закрыл, да быстро за сарай уволок. Там, стоя и с ужасом прислушиваясь к приказам, которые Ингеборг своим подчиненным, спешно вызванным раздавал, мы начали думать о том, что делать дальше. Я хотела на север. В тот лес, что близ деревушки моей, из которой я родом стоял. Домой я хотела. Хоть и осталось от того дома одно название, а хотела домой. Глупое желание, глупое и предсказуемое — Ингеборг туда сходу десяток своих приближенных отправил. Такой дурой как в ту секунду, я себя больше никогда не чувствовала.

«Давай на восток, — сказал тогда Кевин, — оттуда к морю, а как его пересечем, так нам уже никто страшен не будет».

И я согласилась. Я просто не знала, что в этот момент Кевин рискнул своей жизнью ради меня.

«Motabilem spatio» — заклинание перемещения.

Сильное, выпивающее мага почти досуха, сжигающее изнутри, отбирающие все силы. И когда мы переместились, Кевин упал. Рухнул как подкошенный, а в груди его словно угли тлели, в сумраке ночном то видно было даже не магу. Вот только жертва была напрасной — это Кевин был простым магом, а вот Ингеборг нет. И то на что Кевин отдал почти все силы, Ингеборга даже не пошатнуло — они увидели портал, проследили, и вышли на холме в ста шагах от нас в тот момент, когда я пыталась хоть как-нибудь спасти Кевина. Архимагу простой маг не соперник, я тогда это наглядно увидала. И ведьма не соперник тоже. Никогда не забуду, как сияющий магическим щитом Ингеборг неспешно направился к нам. Не спеша, спокойно, размеренно, даже слегка с ленцой, уверенный, что жертвам деваться некуда.

Это стало его главной ошибкой — он шел слишком медленно.

Он дал нам несколько минут, и мы использовали каждую крупицу отведенного времени.

«Веся, убей меня…»

Сколько раз в ночи я просыпалась с криком, преследуемая этими словами.

«Веся, убей меня… Ты знаешь многие из наших заклинаний, убив меня ты войдешь в силу и станешь частично магом. Используешь «Motabilem spatio» и перенесешься отсюда. Убей меня, Веся, это наш единственный шанс».

А Ингеборг шел, я уже видела даже ухмылку на его лице, мерзкую победную ухмылочку…

Она застынет, едва архимаг увидит кинжал в моей руке.

Она окаменеет, едва я всажу его в грудь Кевина.

Она исчезнет совершенно, когда я, входя в силу, произнесу вовсе не «Motabilem spatio», заклинание по которому найти меня могли, а пришедшее в сердце внезапно — «Земля-матушка, я чиста перед тобой, защити да укрой». И вздыбилась земля, вспарываемая колючим ядовитым терновником, загудел потревоженный лес, отвечая на зов мой, да явилась мне Силушка Лесная, и вопросила мужским голосом «Кто ты, дитя крови испившее, маг али ведьма?». «Я никто», — тяжело мне те слова дались, но ведьма я, сердцем чувствовала ответ правильный. И сказала тогда Лесная Силушка: «Повторяй за мной, дева лесная. Отныне и на веки вечные, клянусь лес свой защищать живота не жалея, мир людской позабыв, от сути своей отрекаясь».

«Нет! — воскликнул Кевин. — Веся, нет, не…»

А я повторила. Слово в слово. Кинжал из груди мага не вынимая, потому как знала — пока он там, у Кевина еще есть шанс остаться живым.

Что было дальше, помню смутно — на меня сила ведуньи лесной водопадом обрушилась, сбивая с ног, обрушив на меня знания леса, тысячи голосов его обитателей, ощущение каждой пяди земли, как собственной кожи. Как с ума не сошла в миг тот не ведаю, может от того, что кинжал держала, да боялась потревожить неловким движением, а может потому, что чаща Заповедная уведомила «Хозяюшка, это не наша территория, бежать надобно, тропу призывай».

И я призвала. Вот так и исчезли мы, как под землю провалились. И сколько не искал Ингеборг, сколько не рыл ту землю Тиромир, да сколько магов опосля них не приходило — а отследить перемещение не смог никто. И никто, ни единый маг да архимаг, на лес захолустный что неподалеку был даже не глянул. Ну лес и лес, когда-то был Заповедным, теперь уж давно никому не нужный, так что не заподозрили. А я вот зато научилась глазами птичьими видеть тогда, все следила за поисками, боялась, что догадаются, что найдут, и тогда не сумею я спасти Кевина…

Не нашли…

И не спасла…

Спустя два месяца похоронила я Кевина. Спустя полгода перестал приходить на то место, откуда исчезли, Тиромир. В последний раз пьяный явился. И так пьяный, да еще и с бутылкой едва початой в руках. Проклинал меня словами последними, потом выл, просил вернуться, просил простить, просил о том, чтобы жива была, и тут же клялся убить, как найдет. А я смотрела на него издали и больше не чувствовала. Ничего не чувствовала. Пусто было. И весны не осталось. Только боль. За те два месяца, что Кевина спасала, да не спасла, осталась лишь боль утраты. Страшная боль.

После смерти Кевина, одно уберегло меня от мыслей самоубийственных — водяной местный жутким охальником оказался. Когда к Заводи подошла, обреченно в темные глубины вглядываясь, да уже подбирая валун, с коим тонуть буду, Водя из воды вылез, и обрадовался мне знатно. Ой, как обрадовался. На берег присел, и давай расписывать мне, девице скромной, что и как делать-то со мной будет, опосля того, как утону я, и окажусь в полной его власти. От того остался Водя в тот раз с синяком да валуном, а я, красная аки маков цвет, назад в избенку свою обветшалую вернулась. А потом я нашла лешего и тот тоже жить не хотел. И меня не хотел видеть совсем. Ничего не хотел он, смысл в существовании своем потерявший. И тогда я предложила ему к местной Заводи сходить, да о том, что все мысли самоубийственные водяной лечит на раз. И леший, что по-началу слушать то вообще ничего не хотел, выслушал меня внимательно. Затем встал, изо пня в здоровенного хранителя леса превращаясь, и пошел к водяному, разбираться по-мужски. Так у Води второй синяк появился. А у меня дом и друзья-соратники — родные, верные, одним делом сплоченные, болью в прошлом не обделенные. На боль и горе судьба наша не поскупилась совсем.

А еще у меня осталось зеркальце. Маленькое, круглое, серебряное. Зеркальце, в которое я лишь один раз заглянула, а больше никогда не загляну. Никогда. Как и в глаза моего охранябушки. Никогда… Никогда больше.

Аспид заворочался, во сне руку протянул, меня отыскать пытаясь, я свою навстречу протянула, он едва прикосновение ощутив, сжал, и вновь в сон погрузился. Но вдруг вздрогнул и прошептал хрипло да сонно:

— Ты уходила? Почему-то чувство такое, будто тебя потерял.

Потерял — слово верное.

— Нашел уж, — грустно ответила я.

— Нашел, — улыбнулся аспид и заснул вновь.

Нет, Агнехран, не нашел и не найдешь никогда. Ты меня потерял. Навсегда потерял. Но узнаешь ты о том не сегодня, не завтра и даже не послезавтра. Ты не узнаешь об этом до тех пор, пока не закончится война, да не расплачусь с тобой кровью и кровом. А вот после… не узнаешь тоже, потому что я говорить не стану. Не смогу. Ты просто больше не увидишь меня никогда. И однажды ты проклянешь меня так же, как проклял Тиромир… и все закончится.

— Веся…- хриплый стон.

— Я рядом, спи.

***

Аспид в себя на четвертый день пришел. Я с ним все время была. Когда жар поднимался — льдом, принесенным Яриной с горных вершин обкладывала, когда от боли хрипел — снадобьем отпаивала, когда проснуться пытался по щеке да плечу успокаивающе гладила — успокаивался.

Наутро четвертого дня Агнехран открыл глаза. Поглядел в потолок, припоминая, где находится, затем резко голову повернул, на меня посмотрел.

— Проснулся уж? — спросила, взгляда избегая, да поднимаясь с матраса. — Вот и замечательно. А то как ни зайду, ты все спишь и спишь. Но, раз проснулся, значит уж можно времени не терять и делом заняться. Тут вот еда, тут вода, сменная одежонка коли понадобится вот там на валуне. А я пошла, недосуг мне.