ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена. Страница 49

— Нет, — Водя даже с шагу не сбился, — это от того, что люблю тебя сильнее жизни.

И вот скажи аспид такое промолчала бы, с Водей мне было проще.

— А за что любишь-то? — спросила тихо.

— А кто ж его знает? — водяной плечами могучими пожал. — За все люблю. За глаза твои ясные, за улыбку, от которой на душе становится теплее, за сердце открытое доброе, за нрав неспокойный, за мудрость житейскую… Веся, я ежели перечислять начну, до вечера продолжать придется, а это вот уже плохая идея.

— Почему? — просто так вопрос задала, вообще не о том думала.

— Потому что за вечером следует ночь, — несколько раздраженно сказал Водя, — а ночь и объяснения в любви ведут к доказательству чувств любовных посредством дел, и вовсе не героических, а тех самых, сторонницей которых чаща твоя Заповедная является.

Поняла о чем он, промолчала.

Водя это к сведению принял, да и продолжил об ином:

— Ты же сама любила, Веся. И как, сможешь ответить на вопрос «за что»?

Он сейчас о Тиромире спрашивал, а я в сердце своем вовсе не Тиромира видела — охранябушка там был. Глаза его синие, аки небо летнее перед грозой, руки сильные, движения смелые, уверенные, и душа открытая, мне открытая… Он ведь ее только мне открыл, а я… И больно так стало, больно, что хоть вой. Прижалась сильнее к водяному, лицо у него на груди прикрытой рубахой парня деревенского спрятала, и даже дыхание задержала, пытаясь не сорваться, не дойти до слез.

— Я понял, — тихо Водя произнес, — все понял. Сердце свое магу отдала?

Всхлипнула я, и прошептала:

— Да. А как случилось-то это, и сама не ведаю.

Несколько минут Водя молча шел, а затем так сказал:

— Тот, кого любила раньше ты, он сколько — полгода к месту тому ходил, так?

— Так, — шепот мой тише течения воды был.

— Но он ведь… любил, Веся. И то не только русалки мои подтвердили, но и ведьмы речные, я даже морскую приволок, да и ее вердикт был неизменен. Маг светловолосый тебя любил, по тебе страдал, из-за тебя сердце его кровью обливалось. И ты ведьма, ты все это знала, но из лесу ни разу не вышла… ты так и не вышла. От чего, Веся? Прости, что в душу лезу, но знать хотел бы. А еще хочу знать, известен ли тебе самой ответ на этот вопрос.

Всхлипнула невольно, голову подняла, в глаза голубые как река горная взглянула, да и ответила как есть:

— Маги, Воденька, они другие. От чего так я не ведаю, может обучением им душу калечат, а может магия лишь в таких просыпается — кто их разберет? Да только душа у них черствая, а сердце, даже любящее, разум ледяной стужей вмиг заморозить способен. Магам одно надобно сильнее, чем жизни дыхание — сила. Ведь сила, это власть, а за власть любой маг убьет не задумываясь. И не важно — быстро убьет, одним ударом, или медленнее, забирая с каждым разом все больше и больше…

И соскользнули слезы с ресниц, а в памяти пронеслось страшное: «Давай, Валкирин, ты сможешь! Быстрее, Валкирин, поторопись». И я торопилась, себя всю отдавая, силой чуждой маговой разрывая сердце свое, отрывая от него по кусочку и вручая тому, кого любила беззаветно. Я ведь ведьма, если люблю то всем сердцем, без оглядки, без раздумий, без сомнений. Как в омут с головой, и светом остается лишь тот, кому свое сердце вверяю… пусть даже и разрывая его на куски кровоточащие… И ведь не поймешь, не догадаешься, не уловить той черты страшной, за которой тот, кого любишь беззаветно, с «Веся, осторожно, если не сможешь, то не нужно», переходит на «Давай, Валкирин, ты сможешь! Быстрее»…

Помолчала, грустно глядя в глубины водные, мы уж мимо валунов речных шли, значится болото скоро, а там и Выборг.

— Не хочу быть использованной, — слова сами сорвались. — Как мамочка моя, как дед. Не хочу судьбы такой. Не хочу я, понимаешь? Коли дам волю чувствам, не справлюсь я, не сумею, а доверия к магам нет и не будет никогда. И не одна ведь я больше, столько жизней на мне нынче завязано, за стольких ответственность несу… Не в праве я рисковать, нет у меня такого права! А лес… он ведь лечит, правда, Водя?

— И река… — добавил водяной тихо.

— И река, — согласилась я.

А Водя возьми да и еще добавь:

— Ты только учти, если топиться придешь, я ж уже все охальные мысли тебе высказал, так что, не взыщи, но воплощать начну.

— Это ты сейчас сказал, чтобы я утопленницей не стала? — спросила с подозрением.

Улыбнулся водяной, подмигнул похабно, да и признался:

— Весь, правду скажу — ты мне теплой и живой нравишься больше, а потому не забывай — река лечит, спорить не стану, но коли утопнуть решишь, в полной моей власти окажешься. Причем живой.

— Ой, напугал, дрожу вся! — не сдержала раздражения.

Улыбнулся широко, зубами белыми сверкнув, и решил:

— И пряник тоже куплю.

— С маком? — поддержала смену темы.

— И с маком, и с вареньем, и с чем душа твоя пожелает, душа моя.

Ну тут уж молчать не стала:

— Если я твоя душа, то все желания моей души, и твоя жаждет. И что ж, Воденька, себе тоже петушка на палочке купишь?

Скривился. Леденцы водяной не особо любил, и вообще не переваривал.

— Разве что своим поделишься, — выкрутился как смог.

— Не, своим не поделюсь, — решила я.

— Поделишься, — как-то с намеком водяной протянул. — У нас с тобой и лес и река имеются, что надобно, то излечат, а когда излечат, тогда зацелую тебя, Веся, всю.

— Чай устанешь всю целовать-то, — заметила скептически.

— Нет, — и очень серьезно на меня Водя посмотрел, — не устану. Никогда не устану.

И тут же улыбнулся широко, да и спросил провокационно:

— С какого пряника начнем?

Это мы уже почти пришли.

— С бусиков, — решила я, — начнем с бусиков. Рябиновые хочу!

***

На ярмарке в Выборге было весело. Мы появились аккурат к обеду, так что торговля потихоньку утихала, зато праздник разгорался, как и костер на широкой поляне в центре городища. Повсюду сновали разряженные парни и девушки, среди них под личиною мелькали русалы и русалки — в этом весь Водя, если уж дело происходит на его территории, за безопасность мою отвечает он. В прошлый раз до смешного дошло — приставил ко мне двух русалок, и те язвительно делали замечания по поводу каждого встречного-поперечного, дабы я ни на кого не засмотрелась, ведь меня водяной-де любит. Я в тот день исключительно из вредности каждому парню улыбалась призывно, аккурат до тех пор, пока заезжая торговка не попыталась мне сыр плесневелый подсунуть заместо хорошего. И я на нее, а она как встанет, сама громадная, руки в боки… вот тогда-то мне русалки и пригодились. В тот раз, пока они с бабой базарной препирались, я и фруктов, и трав, и спирта, и даже бутылочек нужных прикупить успела, а потом набрав семечек жаренных, сидела и слушала как ругаются.

Хорошо ругались, красиво, все вокруг слушали с интересом. Узнать то пришлось многое — про всю личную жизнь русалок, всем видившимся девушками простыми, да про то как они и по пастухам, и по табунщикам, и по кузнецам… такая насыщенная у них личная жизнь выходила, что по самым простым подсчетам им сейчас следовало не с бабой браниться, а спешно передвигаться путем перелета из одного сеновала в другой, причем и трех жизней при таком ритме не хватило бы, чтобы на этом самом сеновале задержаться хоть на минуточку. В общем все кто что-либо покупал у тетки той тут же взялись деньги пересчитывать, потому как поняли, что с математикой у женщины явно туго. Но опосля рот открыли потрясенные своей насыщенной перелетной личной жизнью русалки, и вот так все узнали, что тетка-то извращенка. Она и с рыбами, и с кракенами, и даже со всеми сразу. Все невольно обратили свои взоры на рыб, обалдело лежавших на прилавках у рыболовов, и подумали, что они крайне мало знают о жизни водоплавающих. Уже вскоре знали много. Так много, что рыбу в Выборге потом с месяц не покупали. Мне тогда русала ближайшего звать пришлось. Он как раз вовремя появился — торговка кинулась рвать русалкам волосы. Зря. Русал уносил их, гордых и с патлами торговки, под крики восторженной публики. А торговка готовилась — к ней выстроилась целая очередь из недавних покупателей, которые желали произвести обратный обмен товара на деньги. Я не досмотрела чем дело закончилось, мне в лес возвращаться уж надобно было, леший на опушке ждал.