Патологическая анатомия (ЛП) - Каррэн Тим. Страница 18

Уже не в первый раз его писательский разум начал размышлять о возможности того, что он попал в ад. Потому что он участвовал во множестве сражений, но никогда не видел ничего подобного. Не видел ничего подобного, что полностью разобрало бы землю и снова собрало ее воедино, как пазл, в котором не хватает половины кусочков.

Так как какое-то время он ничего не слышал, он заполз в грязную канаву и позволил себе закурить, позволил своим нервам успокоиться, а сердцу – вернуться к своему ритму. Он, наверно, ползал кругами. Лучше подождать. Прислушаться. Все обдумать. Организовать отступление, когда придет время.

Конечно, это было разумное военное мышление.

Он пролежал там какое-то время, грохот орудий теперь раздавался где-то вдали, война перешла к более плодородной добыче.

Тихо.

Да, внезапно стало неестественно тихо. Не было слышно ни звука, только эта странная тишина, как будто кто-то щелкнул большим выключателем.

Крил уже проходил это раньше, на многих полях сражений и во многих войнах.

Обычно в самые глухие ночные часы над траншеями взрываются снаряды, и в течение нескольких шокирующих, вызывающих мурашки по телу мгновений ты задаешься вопросом, не умер ли ты. Что, если снаряд с визгом обрушился на твое укрытие и разнес тебя на мелкие осколки. Говорят, что невозможно услышать, как в тебя попадает снаряд и, вероятно, в этом есть доля правды, но иногда тишина бывает намного хуже, чем обстрел.

На Ничейной земле, за периметром и проволочными заграждениями, просто... не было ничего. Ни крыс, роющихся в мусоре, ни воющей стаи диких собак. Никто не двигался. Не было даже дождя. Это было жутко, тихо, выжидающе. Как будто что-то прячется в темноте, готовясь прыгнуть и вцепиться тебе в горло. И хотя была тишина, у этой тишины было свое собственное качество. Величина, объем, вес, который можно было почувствовать под тяжестью ветра, который давил, как каменная плита над открытой могилой.

Это никогда не длилось больше часа или около того, а часто и намного меньше, но пока это происходило, было невозможно не чувствовать, как оно собирается вокруг тебя. Невозможно не прислушаться к нему, чтобы узнать, есть ли что-то там, что-то, скрывающееся во мраке с пустым лицом... Или, может быть, услышать мягкий стук его сердца или звук его дыхания.

Суть заключалась в том, что, как бы долго это ни продолжалось, он знал, что органы чувств становятся очень чувствительными, и твой разум начинает уверять, что он слышит то, чего не могут уловить уши: разлагающиеся тела, крысы, вылизывающие шерсть, мухи, откладывающие яйца, личинки, вырывающиеся из сладко-тошнотворной мякоти падали.

Крил тяжело дышал.

Он ненавидел это.

Как будто вся Фландрия чего-то ждала, напрягшись, свернувшись в тугой безмолвный клубок.

Дрожа, он закурил еще одну сигарету, и звук его зажигалки эхом разнесся в ночи с такой громкостью, как будто сама физика воздуха стала каким-то образом... ненормальной, вывернутой наизнанку.

Подожди, просто подожди, парень, потому что оно надвигается, и ты знаешь, что оно надвигается. Что-то должно произойти. Приготовься.

Теперь над землей сгустился совершенно белый туман, который, казалось, поднимался из кратеров, пробоин от снарядов и неровных канав. Сначала он в панике подумал, что это газ, но газ никогда не был таким идеально белым, цвета свадебного кружева. Примерно в то время, когда он докурил сигарету, он начал слышать звуки там, в поле. Похоже на шепчущие голоса.

Были ли это люди, такие же как он, крадущиеся, или...

Он слышал, как по грязной земле ступают ноги, шлепают по лужам, погружаются в грязь и снова поднимаются. Далеко-далеко, и они двигались в его направлении. Сглотнув, он почувствовал внезапную тяжесть в груди, холодное покалывание в позвоночнике и что-то вроде электрического тока в костях.

Теперь ближе.

Он их не видел, но знал, что они там. Он почувствовал запах гниения, теплый и дрожжевой, но он мог исходить откуда угодно, из дюжины непогребенных мертвецов. Это не означало, что... то, что было снаружи, не было человеком. И все же – все же – он был уверен, что то, что пришло на зов, не было потерявшимися солдатами, ползущими по разрушенным остаткам траншей.

Это было что-то другое.

Что-то, что было не отступлением, а... охотой.

Он услышал звук, совсем рядом, как будто кто-то дышал через нос с быстрым хриплым вдохом. Звук, похожий на то, как кто-то принюхивается, словно животное, пытаясь учуять добычу, идущее по следу.

Крил почувствовал жар, а потом холод во всем теле. Его кожа покрылась каплями пота, и в животе что-то скрутилось от страха.

Что-то приближалось к нему.

Он скоро это увидит.

Оно приближалось со стороны горы.

А потом он действительно увидел это и, возможно, он смотрел на это в течение некоторого времени, потому что там, на вершине хребта, в почти идеальной полосе лунного света было то, что он сначала принял за высохшее мертвое дерево, уходящее корнями в землю... но оно двигалось и выглядело, во всяком случае, как марионетка: скелет, сломанная кукла, скрученная в талии, голова низко опущена на одно плечо, волосы как вялая паутина, конечности свисают, как живые палки.

Оно принюхивалось.

- Где ты прячешься? - раздался женский голос, переходящий в визгливый сухой скрежет, как будто железом скребли по бетону. - Я знаю, что ты там... Я чувствую твой запах.

Ее лицо было обесцвеченным и бескровным, изрытым кратерами и осунувшимся, как темная сторона луны. Он видел ее глаза - горячие, цвета тлеющих углей - сканирующие пейзаж, ее пальцы подергивались, когда принюхивалась.

- Здесь, - сказала она. - Я чувствую его запах... Он здесь.

Вокруг нее поднялись фигуры. Дюжина, потом две дюжины – призраки, дети-призраки, чьи лица в лунном свете казались белыми, как светящиеся бумажные фонарики. Куклы в рваных саванах, сквозь которые торчат перекладины из блестящих костей, их шепчущие голоса были чуть тише жужжания мух.

- Найдите его! - приказала женщина.

Они погрузились в туман, как пловцы, погружающиеся в воду, только они не исчезли. Они стояли на четвереньках, обнюхивая землю, как гончие, ползли вниз, как муравьи, по склону холма. Крил, охваченный безграничным ужасом, смотрел, как они приближаются, двигаясь, как неуклюжие насекомые, извергая густые глотательные звуки.

Несколько человек прошли совсем рядом с ним, и дело было не в том, найдут ли они его, а в том, когда его найдут. Это было оно. Все висело на волоске, и он болезненно осознавал этот факт. Погибнуть от обстрела или пули снайпера – это одно, но быть убитым этими... этими детьми – это совсем другое. Он будет раздавлен до костей. Они будут сосать его кровь и костный мозг, плавать в его внутренностях и купаться в крови из разорванных артерий.

В отчаянии он попробовал самый простой трюк из описанных в книгах. Его рука нашла камень, который был совершенно гладким, потертым, как будто он пролежал на дне реки много-много лет. Он почувствовал его вес в своей ладони, взвешивая его. Он бросил его через плечо со всей силы и услышал, как тот ударился обо что-то, а затем всплеск.

Из тумана вынырнула дюжина голов, увитых мухами.

- Там! - позвала старая ведьма с гребня. - Вот он где!

Она присоединилась к погоне и прошла в пяти футах^[8] от него. Когда все они скрылись в тумане, он взбежал на гребень и спустился с другой стороны; бежал, спотыкаясь и переплывая затопленные воронки от снарядов. Он бросился вниз и упал на промокший труп, который превратился в хлещущую белую жижу под ним. Вонь была едкой и зловонной, но он не осмеливался закричать.

Ибо издалека он услышал каргу:

- Найдите его! Приведите его ко мне! Я хочу Крила! Он один из наших...

18. Блиндаж

Когда Крил очнулся, на нем были чьи-то руки. Человеческие руки. Лицо в тени сказало ему: