Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий. Страница 59
Вокруг казаки выводили татар по двое, по трое, и с ними сурово говорил Перещибка, а рядом стоял, ухмыляясь, Демид.
Николай же пребывал в замешательстве. Он, со своим гренадёрским ростом, никогда не ходил в вылазки и теперь не знал, как подступиться к заданию. Идти предстояло в светлое время — как прятаться, как укрываться от разъездов? Пожалуй, начать стоило с того, что разузнать где они сейчас. Солдат попросил у Перещибки его трубу и двинулся на башню.
Когда проходил второй этаж, у постели больного уже никого не было.
— Федька! Етить твою мать! Федька!
Но никто не отзывался!
— Олег! Язви тебя в душу!
И парень скоренько выглянул из кухни.
— Подъедаешься?! Вот вытянуть бы тебя по хребту плетьми! Ты почему отошёл от господина капитана?!
Спокойный обычно Николай разошёлся не на шутку, а Олег, в другой раз оробевший бы, нынче глядел хоть и смирно, но с хитринкой, с этакой задорной искрой в глазах.
Откуда искра вскоре выяснилось — в кухоньку за чем-то зашла молодая казачка, а красная как помидор Олеся выскочила.
— Та-ак… а ну-ка бегом наверх, и чтоб сидел подле господина капитана неотрывно! Ишь какой дролечка выискался.
Олег покраснел, кивнул и бросился исполнять.
Николай поднялся на башню. Почти что весь горизонт уже был заполнен серыми, дымными облаками, и лишь вдалеке виднелись просветы. Тревожное зрелище, а тут ещё господин капитан занедужил…
Лагерь выглядел покинутым — ни часовых, ни вообще какого-либо движения. Разъездов тоже не видать, хотя те могли и в высокой траве затаиться. Николай вглядывался в разнотравье с четверть часа, но так никого и не выискал.
— Ну что ж… — пробормотал он в усы. — Без пригляда-то отчего ж не пройти.
Он спустился, в двух словах рассказал Перещибке о предстоящем деле и одолжил у него потёртый и выцветший кафтан. Переоделся, привязал к одному из брёвен тына верёвку, сунул за пояс пару пистолетов и, перекрестясь, стал спускаться.
Ничто не помешало ему ступить на землю, и он, пригибаясь, побежал к высокой траве, клочками росшей между проплешинами выпасов.
Добежал, сел и осторожно коснулся.
— Пороша, Пороша, — позвал потихоньку.
Крапива кольнула пальцы, и из воздуха явилась полудница.
— Зачем зовешь, зачем тревожишь? Вы дали мне вспомнить, но память — это только мука.
— Прости, коли в чём перед тобой виноваты. Не со зла Олег за тебя помолился, помочь хотел. И нынче я к тебе — за помощью.
— Что ж, говори.
— Недужен наш командир, просит твою хозяйку прислать отвар чудодейственный, а лучше — ту мастерицу, что отвар готовит, Прасковью.
— Передам, — сказала полудница и начала истаивать.
— Постой! Хочу помочь тебе, да не знаю, как. Хочешь, снова поговорю с твоей хозяйкой?
— Уж я просила… гневалась она, грозилась… не отпустит добром.
Николай задумался. Что сделает ведьма, если служанка взбунтуется? И может ли она взбунтоваться? Не узнаешь, пока не проверишь.
— Добром не хочет, а коли провинишься ты, воспротивишься ей?
— Как же? Я… не могу.
— Чего тебе бояться? А доброе дело сделать можешь. Освободи крестьян в селе, дай им дорогу!
— Не знаю…
— Ведь там и детишки есть малые, чьи-то сыны и дочки, худо им будет.
Полудница встрепенулась и глянула на Николая остро.
— Согласна! — крикнула она, но после успокоилась. — Только в село мне хода нет, ты их отпустить должен.
— Добро! Но не сдюжить мне одному, позволь друзей позвать.
— Друг твой уже здесь. — Она указала на кого-то сзади.
Николай обернулся и увидел неподалёку схоронившегося Фёдора. Он бы его не заметил, кабы не указка — тот тоже был без мундира, в крестьянской одежде, но с тесаком и ружьем.
— Э-э-э… — замешкался Николай. — Ты погоди, Пороша. Послание-то передай, а уж после.
— Передам, ждите. — Полудница исчезла.
— Федька, Федька, — негромко позвал солдат, но тот не спешил подходить.
Тогда Николай сам пробежал к нему.
— Ты что тут делаешь? Я тебе что приказал?
Фёдор молчал и только смотрел волком, что вовсе на него не походило.
— Сейчас вернётся полудница, и мы с тобой пойдём на вылазку в деревню, понял? Да говори же!
— Понял.
— Освободим крестьян, а после ты расскажешь господину капитану, зачем сюда вылез.
Фёдор не ответил, а через мгновение вернулась Пороша, и они, не таясь, пошли за ней. Сделали, казалось, всего шагов пять, а уже перед ними появились огороды.
Николай резво перемахнул плетень, пробежал вдоль стены избы и глянул на улицу. Никого, только дома печально молчат распахнутыми дверями.
Солдаты вернулись на зады и стали пробираться огородами, но от дома к дому везде одна картина — тишина и запустение.
— Где же люди? — сам себе сказал Николай.
Господин капитан рассказывал Перещибке, что их сгоняли к центру деревни, и теперь солдаты находились поблизости, домахв трёх от центра, но никаких признаков людей рядом не было. Одновременно с этим Николай чувствовал, что пленники где-то здесь, недалеко, только их не видно.
— Морок… — потерянно проговорил он.
Что делать с таким колдовством, он не знал.
— Проклятое колдовство, бесовщина, — впервые подал голос Фёдор. — Сжечь бы всех этих колдунов да по ветру развеять.
— Сжечь? — повторил Николай.
А что, если и в самом деле подпалить какой-нибудь дом. Пожар заставит сторожей вывести людей на улицу.
Он поднял с земли приставную лестницу и поднялся к сеннику под крышей.
— Эй, ты это чего? — окликнул его Федор. — Всё село спалишь.
— Сиди смирно и не галди.
Николай достал огниво и стал высекать искры. Да, была опасность большого пожара, потому что с полей дул ветерок, но другого пути Николай не видел. Вскоре сено занялось.
Так же задами солдаты отбежали к окраине села и стали наблюдать.
Сперва ничего не происходило, только от подожжённой избы валил серыми клубами дым. Но едва пламя разошлось и взметнулось горой, провалив крышу, как на улице показались двое татар. Они выбежали из хаты через дорогу, осмотрелись и стали заполошно кричать и махать руками, призывая своих. Всего сторожей оказалось семеро, и пленников они держали в разных домах.
Николай с Фёдором глядели во все глаза, а сторожа живого товара решили тушить пожар. Они вывели несколько дюжин женщин и устроили передачу воды от колодца. Дело продвигалось плохо, ветер, пусть и слабый, раздувал пламя и носил искры во все стороны, так что татарам пришлось выводить на улицу и остальных.
— Идём ближе, — распорядился Николай. — Их семеро, у меня два выстрела да у тебя один, потому стреляем и бежим в дом.
Фёдор проворчал что-то себе под нос. Лицо его, осунувшееся и бледное, было, однако, решительно.
— Я стану в дверях с твоим ружьем, а ты перезарядишь пистолеты. Понял?
— Понял.
— Двинулись.
Перебежками, прячась за углами домов, за бочками и кустами смородины, солдаты приблизились к горящей избе. Пожар заливали с улицы, но один из сторожей отошёл поглядеть — не тлеет ли крыша у соседнего дома и столкнулся с солдатами нос к носу.
Николай был готов к встрече и выстрелил, не раздумывая.
«Чик», — стукнул боёк, но выстрела не последовало, осечка.
— Дошманнар!* — завопил татарин и схватился саблю.
Он вытянул её и уже замахивался, когда Фёдор достал его длинным уколом в живот. Татарин упал, а солдат добил его, приколов сверху в сердце.
В этих простых, человеческих, врагах Фёдор увидел средоточие всех своих бед, и в нём проснулась та боевая решимость, которая есть в каждом ветеране.
Солдаты выбежали на улицу, и Николай выстрелил в ближайшего татарина, теперь удачно, а Фёдор рванулся со штыком наперевес к двум другим.
— Ур-ра! — закричал он, и Николаю ничего не оставалось, как вторить ему:
— Ур-ра!
Охранники растерялись и отпрянули. Двое ближайших побежали прочь, но с другой стороны улицы спешили ещё трое. Они расходились в стороны, собираясь охватить чужаков с боков и изрубить саблями. Но в ружье у Фёдора оставалась пуля, и когда против него встал, играя клинком, татарин, он застрелил его и сам стремительно напал на соседнего.