Паранойя. Почему я? (СИ) - Раевская Полина. Страница 31

Думала я только об одном – как не сойти с ума в свой день рождения и новогоднюю ночь, ибо точно знала их Долгов проведет в кругу семьи.

Олька уже предупредила меня, что с этим у них очень строго, сокрушаясь, что снова не сможет отпраздновать со мной, но обещая первого закатить в мою честь такой праздник, что никому и не снилось.

Долгов молчал, словно не видел ни украшенных магазинов, ни снующих по улицам людей с елками наперевес, ни сладкого подарка, забытого, судя по всему, Дениской у него в машине. Делал ли он это нарочно или в самом деле настолько заработался, что потерял счет времени, я не знала. Спросить же не могла. Гордость не позволяла, да и страшно было услышать то, что я и так уже знала, хоть при этом не переставала надеяться на чудо. Мне очень хотелось, чтобы хотя бы раз кто-то, а точнее именно он, забил на этот чертов семейный праздник ради моего дня рождения

 Возможно, мама права, стоит устроить какую-нибудь вечеринку, попробовать отвлечься, чтобы не накручивать себя.

Хотя вряд ли это поможет. Мысли так или иначе будут возвращаться к Долгову. Да и настроения суетиться, и корчить из себя счастливую именинницу перед толпой малознакомых людей нет от слова «совсем».

Хорошо бы уснуть тридцатого декабря и проспать до середины января, пока все не угомонятся. Смотреть на воодушевленные лица было невмоготу.

В колледже друзья только и делали, что обсуждали предстоящий Новый год: кто где будет встречать, с кем отмечать, какое платье и от какого бренда наденет, что и кому подарит. Ажиотаж еще усиливал тот факт, что наступает новое тысячелетие – двадцать первый век, – а потому нынешний Новый год виделся каким-то по-особенному особенным, не таким, как всегда.

Надо признать, я тоже верила, что в этом что-то есть, равно, как и в дурацкой примете о том, что, как встретишь Новый год – так его и проведёшь, оттого на душе становилось поганей некуда, ибо к двадцать восьмому числу не осталось никаких сомнений, что проведу я праздник исключительно в компании Вдовы Клико, спрятавшись от всего мира в снятом для меня доме. Но я исправно делала вид, что жизнь прекрасна и, как обычно, безбожно врала: родителями, что поеду с Ильей кататься на лыжах в Шерегеш, друзьям – что буду нежится в термальных водах с родителями в Лейкербаде.

Я давила из себя натужные улыбки, с показным интересом слушала обсуждения новогодних нарядов, а дома со слезами упаковывала подарки, не чувствуя ни радости, ни предвкушения.

При Долгове я неизменно молчала и не поднимала больную тему. Мне не хотелось ничего обсуждать, выслушивать очередные объяснения и наверняка грандиозные обещания. На меня вообще напала какая-то апатия, и не хотелось ничего.

Поэтому последние дни я преимущественно проводила в своей студии и бездумно рисовала какую – то кубистическую хрень, натягивая на жопу глаз.

Вот и сейчас уже полчаса сижу в кресле-качалке у камина, и тупо разрисовываю тетрадь, пока Долгов расхаживает с телефоном в руке, скуривая одну сигарету за другой. Вид у него крайне раздраженный и измотанный.

–Короче! – устав слушать поток чьих -то аргументов, безапелляционно припечатывает он, отчего я вздрагиваю и невольно начинаю вслушиваться в разговор. – В ближайший квартал я хочу видеть пятнадцатипроцентную экономию затрат по всем предприятиям холдинга, включая управляющую компанию. Без снижения объемов производства, очевидно.

– But it’s absolutely impossible! – кричит кто-то в ответ и тут же следует мурлыкающий голос переводчицы. У меня даже закрадывается шальная мысль, а не той ли швабры, с которой Долгов таскался в начале осени, но жесткий ответ моего стального короля, как-то разом тушит все подозрения.

– Импосибл – найду другого управляющего, для которого посибл. Мне нужны свободные средства, все остальное – лирика. Всё, разговор окончен, работайте!

Даже не дослушав ответ, он бросает трубку.

– Суров, ты царь – батюшка, – резюмирую, поднимаясь с кресла.

 Серёжа, устало улыбнувшись, разводит руками, а у меня внутри начинает щемить от этой вымученной улыбки. И все мои переживания на тему Нового года и Дня Рождения кажутся такими по-детски нелепыми на фоне его взрослых проблем, в которых я ни черта не понимаю, и как следствие, ничем не могу помочь. Поэтому просто даю себе слово: как бы мне не было больно, обидно и невыносимо, что в Новогоднюю ночь он будет с семьёй, я стерплю. Просто, черт возьми, сожму зубы и стерплю!

– Сильно устал? – обняв его за пояс, прижимаюсь щекой к широкой, мускулистой спине.

Серёжа ласково сжимает мою руку, а после подносит её к губам и с чувством целует.

– Нет, котёнок, всё нормально. Башка просто немного гудит.

– Надо расслабиться.

– Расслабимся, Настюш. Кофе только выпью, – неправильно поняв, заверяет он, отчего у меня вырывается смущенный смешок.

– Я не про то, иди сюда, – тяну его к дивану и, сев, бросаю подушку у своих ног. – Садись на пол и клади голову мне на колени.

Сережа недоуменно приподнимает бровь.

– Давай, давай, тебе понравится, – воодушевленная своей идеей, подбадриваю его, а заодно и себя, надеясь, что Долгов не засмеет, и действительно получится немного разгрузить его голову.

Тяжело вздохнув, Серёжа все же следует моим указаниям и откинувшись, кладёт голову мне на колени. Я мысленно ликую.

– Умничка мой. А теперь закрой глаза, – шепчу, пропуская между пальцами его волосы. Серёжа послушно закрывает. Словно зачарованная любуюсь им. У него такие длинные, пушистые ресницы, что впору рекламировать тушь.

Начинаю неспешно массировать виски, и не в силах удержаться, целую в кончик носа. Мой уставший мужчина смешно морщится, вызывая у меня улыбку и прилив необъяснимой нежности. В это мгновение все отступает на второй план. Меня будто отпускает из тисков удушающей жалости к себе. Дышать становится легче, и кажется, что я смогу стерпеть многое, если не все ради таких странных, полных безмолвного единения минут.

Скольжу кончиками пальцев по нахмуренным бровям, разглаживаю лучики морщинок вокруг глаз, перехожу на подрагивающие веки и начинаю практику расслабления.

– А теперь представь, что все позади. Все трудности и проблемы, вся суета – все-все… Ты в том доме в Хэмптонсе.

Серёжа усмехается. Я же круговыми движениями оглаживаю скулы, идеально-выбритые щеки и, возвращаясь к вискам, умиротворяюще шепчу:

– Стоишь босиком на заднем дворе своего дома, вокруг которого на несколько километров ни души. Перед тобой открывается шикарный вид на Атлантический океан и розовеющий на горизонте закат. Тебя обдувает лёгкий, прохладный ветерок с привкусом соли… Вдохни его. Поглубже вдохни.

Серёжа со снисходительной улыбкой, втягивает с шумом воздух. А я, будучи в образе, стараюсь не смущаться и не обращать внимания на его уничижительные смешочки. В конце концов, что эта дубина, пашущая по двадцать часов на своём заводе, понимает в медитации и релаксации?

– А теперь размеренно выдыхаем, отпуская все проблемы и негатив. И снова… медленно, полной грудью вдыхаем влажный, солёный воздух. Задерживаем дыхание и на счет «три» потихонечку отпускаем все плохое. Почувствуй, как расслабляются мышцы лица, шеи, спины. Мышцы рук, ног…

Повторив дыхательную практику в течении десяти минут, я вижу, как Серёжа постепенно расслабляется. Прикусив губу от радости, тихо заканчиваю:

– Вот так… Мысли очищаются от суеты. Настроение поднимается. Тело наполняется энергией и силой. Тебе легко и хорошо, легко и хорошо, легко и…

– Очень хорошо, – отзывается он таким же умиротворенным шёпотом и с блажной улыбочкой, не открывая глаз, дорисовывает картинку. – Особенно, когда ты рядом. Стоишь передо мной на коленях и старательно делаешь глубокий минет.

Долгов открывает смеющиеся глаза, а я, опешив от возмущения, едва сдерживаюсь, чтобы не звездануть этому гаду по башке.

– Ты… у меня слов нет! Тебе про духовные практики, а ты – про сраный минет! С ума сойти! И я ещё на тебя – дурака время трачу?