Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил. Страница 64
— Версаль — не место для девицы.
— Если бы я вышла замуж, то перестала бы быть девицей.
— Может быть, — предложил Ив, — если бы ты вернулась в Сен-Сир…
Мари-Жозеф постаралась сдержаться. Если она даст брату понять, как ужаснул ее такой план, он решит, что она сошла с ума. И возможно, не ошибется.
— Мадам де Ментенон велела всем наставницам постричься в монахини. Вот почему мне пришлось уйти.
— Возвращайся. Посвяти себя Господу.
— Я никогда не приму монашества.
Внезапно их перебил звон и бряцание тяжелых золотых монет. Великолепная в своем гневе, Халида, широко размахнувшись, швырнула на пол пригоршню луидоров. Монеты покатились и запрыгали по ковру, застучали по дощатому полу, бренча, убежали в угол.
— Я сама себя выкуплю. Если этого недостаточно, я заработаю еще.
Надменная, словно придворная дама, Халида облачилась в новое роскошное платье синего, оттенка индиго, шелка. В иссиня-черные волосы она вплела длинную нить блестящего жемчуга.
— Откуда все это? — поразился Ив. — Откуда у тебя это платье и драгоценности?
— От мадемуазель, от мадемуазель д’Арманьяк, от мадам дю Мэн, от королевы Марии!
Ив подобрал монеты.
— Я подумаю о твоей просьбе… когда ты раскаешься и вернешься к истинной вере.
Мари-Жозеф выхватила у него монеты и стала насильно пересыпать в ладони Халиды.
— Это твои деньги и твоя свобода, никто не посмеет их отнять!
— Все равно будет по-моему! — крикнул Ив и выбежал из комнаты.
— Он не со зла, — сказала Мари-Жозеф. — Он просто…
— Он просто наслушался дьявола, который хочет обратить в рабство всех турок. Христианского дьявола, папу.
Люсьен с трудом взбирался по Королевской лестнице. У него болела спина. Он предпочел бы сейчас скакать верхом на Зели, но ему предстояло слушать чтение дневников маркиза де Данжо, в которых скрупулезно отмечалось все касающееся его величества, и наблюдать за реакцией короля.
Мушкетер с поклоном распахнул перед ним дверь в покои мадам де Ментенон.
Его величество, сидя в кресле, тихо беседовал со своей супругой, а та кивала в ответ, склонившись над очередным вышиванием. Люсьен не стал разглядывать гобеленовую ткань у нее в руках: ему не хотелось созерцать очередную сцену сожжения.
— Здравствуйте, месье де Кретьен, — поприветствовал адъютанта его величество. — Кантен, бокал вина господину де Кретьену.
Люсьен поклонился королю, благодарный за знак столь милостивого внимания.
— И поставьте бокал месье де…
Однако лакей не успел выполнить повеление его величества; его отвлекли шум и возмущенные крики за дверью. Кантен бросился унимать буянов.
— Неужели это месье де Данжо?! Быть не может! — воскликнул король.
— Месье, я не пропущу вас! — раздался голос Кантена. — Его величество уединился со своими советниками.
— Вы хотите сказать «со своей любовницей»? Пропустите меня!
Месье прорвался мимо стражников, но тут дорогу ему преградил великан и силач Кантен, с гневно встопорщившимися усами. За спиной месье, на лестничной площадке, в ужасе замер месье де Данжо, помедлил секунду, осторожно попятился и был таков.
— Пропустите моего брата! — приказал его величество Кантену, подчинявшемуся ему одному.
— Сударь, положите конец этому фарсу! — Месье ворвался в апартаменты мадам де Ментенон, громко топая под стать рассерженному цирковому пони, такой же растрепанный и смешной.
— Фарсу, братец?
— Почему до меня доходят сплетни, что мой близкий друг женится на провинциальной выскочке из колоний?
— Возможно, потому, что ваш «близкий друг» не счел нужным сообщить вам об этом? — предположила мадам де Ментенон.
— Вы же видели, как я соединил их руки…
— Для танца!
— …и не стали возражать, дорогой братец.
— Дорогой братец?! — Голос герцога Орлеанского чуть было не сорвался на крик. — И вы можете так ко мне обращаться?! Вы вознамерились похитить у меня самое дорогое, мое единственное утешение, мою единственную отраду! Прямо у меня на глазах, нимало не стесняясь моим присутствием, вы отдаете его руку…
Люсьен желал бы оказаться за тридевять земель. Он невольно стал свидетелем отвратительной сцены и знал, что этого ему не простят.
«Как посчастливилось месье де Данжо, — размышлял он, потрясенный эмоциональным взрывом месье. — Его вознаградят за то, что он опоздал на пять минут».
— Но вы же одобрили кандидатуру мадемуазель де ла Круа, — возразил его величество. — В конце концов, она из числа ваших приближенных.
— Приближенных моей жены! Я ни в чем не обвиняю мадемуазель де ла Круа, она не интриговала против меня. Все это задумали вы! Вы свели их, вы лишили меня расположения Лоррена!
— Я даровал его вам, — произнес Людовик, внезапно потемнев лицом, — и я же отниму его у вас, если такова будет моя воля! Я дарую его той, кому пожелаю.
— Он никогда не покинет меня, он воспротивится, я…
— Филипп!
Людовик вскочил и стал трясти брата за плечи.
Месье пораженно ахнул. Люсьен ни разу не слышал, чтобы его величество обращался к брату по имени; возможно, и месье никогда не называл по имени его величество.
— Я стремился лишь защитить вас, дорогой брат. Я люблю вас. А если Лоррен женится…
— Я не нуждаюсь в вашей защите.
— Вот как, в самом деле?
— А Лоррену не нужна жена!
— Но ее присутствие убережет его… и вас… от обвинений в…
— Он заводит одну любовницу за другой, и я не возражаю!
Никто не рискнул спорить, хотя все присутствующие неоднократно становились свидетелями того, как Лоррен дразнит его, публично оказывая знаки внимания каждой новой возлюбленной; все присутствующие неоднократно видели, как месье страдает от ревности и отчаяния.
— Не принуждайте его вступать в брак. Он единственный человек на свете, который меня любит.
И тут поднялась мадам де Ментенон.
— Любит?! — воскликнула она. — И вы смеете называть это любовью?! Ваше поведение позорно, греховно! Его величество постоянно вас защищает. Если бы не ваш августейший брат, вас давно сожгли бы на костре, и вашего любовника вместе с вами!
Месье вскинул кулаки, отталкивая брата и с ненавистью и отчаянием воззрившись на мадам де Ментенон.
— А вы… — вскрикнул месье, — вы хотите отдать ей моего возлюбленного, чтобы она не отняла вашего!
Мадам де Ментенон бессильно опустилась на пол. Людовик в ужасе обернулся к ней:
— Мадам, это ложь!
— Не отрицайте, сударь, она прельщает вас, — продолжал месье, — своей красотой, своим умом, своей невинностью. Неужели вы думаете, что она способна вернуть вам юность?
— Удалитесь, брат! — повелел Людовик.
— Охотно! Верните мне только мою кавалерию. Мы с Лорреном будем сражаться за вас, как Александр и Гефестион. Возможно, я буду убит, как Патрокл…
— Имейте достоинство сравнивать себя с Ахиллом!
— …и вы избавитесь от меня…
— Нет. Это невозможно.
— Вы не поручаете мне никаких дел государственной важности, вы не даете моему сыну возможности проявить себя, а теперь…
— Убирайтесь! — крикнул его величество.
Месье рванулся с места и сам распахнул дверь, стеная от отчаяния.
— Да как он может обвинять меня в предательстве?! — возопил его величество. — Как мне спасти его? Как ему помочь?
И тут он заплакал. Его слезы заструились на узорный паркет. Он задыхался, пытаясь вновь овладеть собой, но лишь зарыдал громче; его стоны гулко отдавались в пустом зале.
— Идите ко мне, дорогой мой, — прошептала его супруга, — идите ко мне.
Король упал на колени, спрятав лицо на груди у мадам де Ментенон. Она прижала его к себе, утешая, уговаривая, и злобно воззрилась на Люсьена.
Не дожидаясь разрешения его величества, Люсьен поклонился, пятясь, отошел и спасся бегством.
Мари-Жозеф скакала на Заши мимо мраморных статуй, возвышающихся над Зеленым ковром. Благодарная судьбе даже за минуту покоя, она заглядывала в лицо каждой, завидуя их безмятежности и невозмутимости.