Южный поход (СИ) - Тыналин Алим. Страница 53

Свалка получилась преизрядная. Я вонзил штык в одного из членов петербургской шайки, а он заорал, повис на острие и все пытался достать меня саблей.

Те трое моих сослуживцев здорово помогли. Через несколько мгновений после начала схватки я с удивлением узнал их голоса. Это оказались мои недавние сотрапезники, Вася Бурный, Миша Ломайло и Жабий Нос. Вот уж кого я меньше всего ожидал увидеть в роли моих спасителей, особенно Ломайло.

Благодаря своей богатырской стати Миша быстро навел порядок. Да и Вася, тоже далеко не хилого телосложения, неплохо работал увесистым дрыном, который он вырвал из изгороди. Жабий Нос больше путался под их ногами, но, по крайней мере, отвлек на себя несколько противников.

Сначала эта славная троица нанесла существенный урон команде неугомонных агентов, парой-тройкой ударов уложив их всех рядышком на пыльной грешной земле. Затем они взялись за недружественных горожан и те вскоре разбежались по переулку, придерживая руками ушибленные места.

А потом игры кончились, потому что проклятый изворотливый Иваныч пощекотал Мишу саблей и сделал ему огромную дыру в животе.

Я и Жабий Нос бросились на помощь Ломайло, а Вася подбежал к Иванычу. Они сражались на саблях и по переулки разносился бешеный звон, а мы осторожно опустили Мишу на землю. Крови натекло столько, что все вокруг превратилось в жижу.

— Вот колдун ты чертов, заговорил все-таки вражеское оружие, — задыхаясь, сказал мне Миша. — Двадцать лет служу, ни царапины, а тут за пару мгновений все кишки наружу.

— Все будет хорошо, — сказал я ему. — Я сейчас тебя исцелю колдовством.

Послышался удар и звук падения тяжелого тела. Мы оглянулись и увидели невообразимое зрелище: посреди ворочавшихся на улочке и обезвреженных душегубов упал Вася Бурный, а целехонький Иваныч удирал от нас в боковой переулок. Неужели этот кровопийца и с Бурным умудрился справиться?

Подбежав к Васе, я обнаружил, что он лежит без сознания, но целый и невредимый. Иваныча уже и след простыл. Миша нещадно захрипел и мы снова кинулись к нему.

— Эх, колдун, так и не сказал ты, откуда явился, — прошептал Ломайло, сжимая мне руку с невиданной силой. Его глаза чуть ли не вылезли из орбит.

Я наклонился к его уху и прошептал:

— Я явился из будущего. Из две тысячи двадцать второго года.

Миша посмотрел на меня и хрипло засмеялся. Изо рта у него потекла кровь, а смех сменился стоном. Затем он затих и перестал дышать.

— Кончился дядя Миша, — тихо констатировал Жабий Нос. — А я с ним только что за одним столом сидел, жареный рис кушал.

— А я с ним только что повздорил не на шутку, — заметил я. — А он мне жизнь спас.

Неподалеку закричали люди. Оказывается, горожане, устрашенные зрелищем драки, вызвали ближайший патруль. Им оказались казаки, верхом на конях. Они помогли упаковать помощников Иваныча и отвезти их в место дислокации Суворова.

Вася Бурный к тому времени вполне очухался. Они наняли повозку и увезли тело Ломайло. Я поглядел им вслед и вместе с казаками поехал к командующему. Покой сегодня мне только снился.

Я ехал по улицам Туркестана в легком ступоре, не замечая низеньких заборов и домов, людей в халатах и осликов, носивших на себе вязанки дров. Наших солдат попадалось не так уж и много, видимо, их уже собрали на постой. Насколько я знал Суворова, он не задержится в городе надолго, а пойдет дальше, оставив здесь гарнизон дружественных казахов.

Когда мы приехали к полководцу, он как раз приехал с экскурсии по святым местам Туркестана, где осмотрел старинные мавзолеи.

— Да что же такое творится, — сказал он, увидев меня с пленниками. — Сколько ж можно аглицким агентам попадаться, Виктор? Опять они здесь набедокурили?

— Еще как, — заверил его я и рассказал, как погиб Ломайло.

Суворов нахмурился и гневно поглядел на пособников шпиона.

— Помню Мишу, как же не помнить. Огонь боец, в польскую кампанию голыми руками врагов ломал, недаром прозвище Медведь. Эй, почто человека хорошего зарезали, душегубы?

Пленники мрачно сидели на земле, а один, что принял меня за малахольного, почесал здоровенную шишку на макушке и пробурчал:

— Оно и есть, Медведь, чуть мне башку не проломил.

— В чем умысел ваш паскудный состоял? — спросил Суворов. — Чего ради за Стоиковым, моим избавителем, гонялись по всей России? Это вы воду баламутили в степях кайсацких?

Пленники продолжали молчать, тогда адъютант полководца, Петр Стрельцов, ожег ближайшего плетью и закричал:

— Молчать вздумали, псы подколодные?

Суворов поморщился, телесные наказания не входили в число его любимых развлечений. Стрельцов продолжал хлестать пленника, а тот пытался прикрыться руками и я крикнул:

— Хватит!

Адъютант порывисто оглянулся на меня. Глаза кровью налились, ноздри раздуваются.

— Они нашего офицера убили, их не то, что отхлестать, повесить надо на суку.

— Хватит бить связанного человека, — повторил я. — Он и так нам все расскажет.

— Молчат ведь, собаки! — закричал Стрельцов и снова замахнулся.

— Тихо, Петр! — приказал Суворов. — А этим людям даю последнее предупреждение. Или говорят про замыслы или расстрелять их. Немедленно. Ну?!

Пленники упрямо молчали и тогда Суворов крикнул:

— Адъютант, увести пленных и расстрелять. Немедленно.

Стрельцов ухмыльнулся и ткнул пленника плетью.

— Вставай, псина мерзкая. Выходите по одному, а ты первый пойдешь.

Пленники начали подниматься. В домик, где поселился главнокомандующий, вошел полковник Чернышев и майор Скляренко. Второй адъютант, Кушников, молча приблизился к арестованным и помог подняться.

Подойдя к двери, тот, что принимал меня за безумца, развернулся и бросился назад. Он шел первым и чуть не сбил остальных с ног.

— Куда? — заорал Стрельцов и полез за саблей.

Кушников рванулся наперерез пленнику, но его вмешательство не понадобилось. Приговоренный к казни упал на колени, ткнулся лбом в пол и запричитал:

— Не вели казнить, ваше сиятельство! Дай слово молвить, все скажу, как на духу!

— Пусть говорит, — разрешил Суворов.

Остальные пленники стояли у порога и их тоже подвели ближе.

— Смотри у меня, пес смердящий, — пригрозил Стрельцов саблей, когда пленник поднял голову и с надеждой поглядел на генералиссимуса. — Ежели вздумаешь шутки зубоскалить или небылицы брехать, прямо здесь зарублю.

— Все скажу, как на духу, — заверил пленник, потряс головой и закашлялся.

— Дайте ему воды, — приказал Суворов. — И посадите их всех на лавку.

Вместо стульев и скамеек в доме были грубо сколоченные табуреты. Несколько штук адъютанты принесли с улицы, хотя Стрельцов и ворчал, что «жалким псам» оказывают слишком много чести.

— Самый главный у нас Никодим Иванов Иванович, — жадно выпив воды, начал пленник. — Он, я вам скажу, страшный человек. Может, даже и не человек вовсе, а прямиком бес из преисподней. Для него человека погубить, что мужика, что бабу, что ребятенка — плевое дело, вот, как воды выпить. Мы все под ним в страхе ходили, любого мог прикончить. Нас раньше пятеро с ним было, так он двоих зарезал у всех на глазах, за малую провинность.

— На кого он служит? — спросил Суворов. — Кто ему деньги дает?

— Не знаю я, ваше сиятельство, крестом клянусь, хлебом и кровью! — истово сказал пленник и попробовал перекреститься связанными руками, но Стрельцов снова на него замахнулся. — Вестимо мне, что он встречался с иноземными людишками, вроде бы немчура или аглицкие какие-то. Не могу знать, он завсегда сам ходил, нас не брал.

Суворов помахал ладонью перед носом и закрыл глаза, будто бы пленник нечаянно испортил воздух:

— Помилуй Бог, немогузнайку поймали, дальше своего носа ничего не ведает. Ну, давай, дальше рассказывай. Что он за нами гнался-то, от самой столицы? Вернее, вы даже не гнались, а вечно вперед вырывались. Кстати, как это нас умудрились опередить?

Пленник сглотнул и продолжил:

— Ваше сиятельство, у Иванова кошель золотом набитый, он еще с самого Петербурга сменных скакунов вперед отправил. Знал, что путь в степи лежит.