Безумство (ЛП) - Харт Калли. Страница 30

Моя рука дрожит, когда я набираю пятизначный код, который Митч, медсестра, которая может петь, но не может танцевать, дала мне, когда сказала, пойти и принести себе чертово одеяло со стойки снабжения на третьем этаже; я долго отказывалась ходить после того, как меня приняли, и её жестокость из милосердия, вкупе с замораживанием задницы в моей комнате ночью, были единственными вещами, которые заставили меня двигаться.

Семь... три... восемь... ноль... ноль…

Я так близка к тому, чтобы ударить кулаком по воздуху, когда маленький зеленый огонек в верхней части клавиатуры щелкает, и из замка доносится жужжащий механический звук. Сработало, черт возьми. Протоколы безопасности больницы должны быть намного жестче. Коды доступа должны регулярно меняться или, по крайней мере, варьироваться от одной секции здания к другой. Но я не жалуюсь.

Торопливо пропуская Холлидей через дверь, я следую за ней, стараясь придать своему лицу спокойное выражение. Если бы кто-то действительно обратил на это внимание, они могли бы спросить, почему две девочки-подростка, одетые в форму болельщиц, позволили себе войти в запретную зону, но никто, черт возьми, не пикнул.

Психиатрическое отделение отличается от других отделений, в которых я бывала в больнице. Во-первых, здесь нет ни одного отсека с занавесками вокруг них, задернутыми для уединения. Мы оказываемся в длинном, широком коридоре с бледно-голубыми стенами. По обеим сторонам коридора расположены двери с прикрепленными к стенам маленькими белыми дощечками, на которых подробно представлена информация о пациентах и статистика, а также вся необходимая информация о лекарствах.

Запах хлорки, подавляющий все остальное, здесь отсутствует. Плюшевый, толстый кремовый ковер под ногами создает ощущение, что мы идем по коридору пятизвездочного отеля, а не по отделению психической помощи государственной больницы.

— Должна признать, здесь намного лучше, чем я себе представляла, зная, куда мы направляемся, — бормочу себе под нос. — Боже, они здесь ставят фоновую музыку?

Холлидей пискнула, чуть не врезавшись мне в спину в попытке держаться поближе.

— Папа всегда говорил, что фоновая музыка создана для того, чтобы сводить людей с ума, — говорит она.

Я вынуждена согласиться. Нежные звенящие фортепианные ноты на мой вкус слишком снисходительны. Я бы, наверное, подожгла это место и сожгла его дотла, если бы мне пришлось слушать эту чушь весь день напролет.

— Давай. Она там, дальше, — говорит Холлидей, бросаясь дальше по коридору.

— Я думала, тебе запретили здесь появляться.

— На прошлой неделе мне разрешили посидеть с ней полчаса. Зен очень разволновалась, когда я заговорила о школе, и они выгнали меня. Вот тогда-то ее мама и сказала, чтобы я некоторое время не возвращалась.

Мы доходим до самого конца коридора, и Хэл останавливается перед последней дверью справа. Конечно же, на белой доске рядом с дверью написано имя Зен, вместе с несколькими звездами и улыбающимися лицами, которые, вероятно, должны были сделать все это каким-то образом менее страшным.

Риск самоповреждения.

Периодические истерики.

Кататонические интервалы.

Когнитивно-поведенческий терапевт: доктор Рамда-Патель (по вызову)

100 мг «Золофта» каждые 6 часов.

«Нембутал» по мере необходимости.

Ближайшие родственники: Анджела Макриди 360 545 1865 (мать)

Они пытались посадить меня на антидепрессанты после моей последней встречи с Джейком. Первые несколько ночей в больнице я просыпалась с криком каждые несколько часов, задыхаясь, как будто мои дыхательные пути снова были перекрыты, и доктор Киллингтон рекомендовал «Золофт». Я согласилась, даже не задумываясь об этом, желая попробовать все, что угодно, если это означало, что лицо Джейка исчезнет из моей памяти. Однако лекарства сделали меня вялой и туманной и заставляли меня потеть как сумасшедшую. Лекарство также вызвали бессонницу вместо того, чтобы помочь мне уснуть. Я отказалась принимать их всего через несколько дней. Врачи заставили маму объяснить мне, что лекарствам нужно время, чтобы осесть в моем организме, и что обычно эти побочные эффекты со временем рассеиваются, но я стояла на своем. Это чувство, такое отрешенное от мира, не стоило бы того, даже если бы лекарства помогли мне уснуть.

— Как ты думаешь, они ее заперли? — спрашивает Холлидей, глядя на дверную ручку так, словно это ядовитая змея.

— Сомневаюсь. Это же не тюрьма. — Но я все же колеблюсь. Может быть, они заперли ее здесь. Если врачи считают, что она может причинить себе вред — а это действительно так, если она пыталась покончить с собой — то почему бы им не держать ее под замком? Если Зен сумеет добраться до крыши и спрыгнуть с нее, это будет плохая новость для больницы. Однако? когда я нажимаю на ручку, дверь легко открывается и распахивается. Там, на кровати под окном, Зен, с невероятно коротко остриженными волосами, крепко спит под темно-фиолетовым одеялом, опираясь на толстые, пушистые подушки, которые, как я знаю по собственному опыту, не являются больничными. Должно быть, мама принесла ей кое-что из дома. Плакаты на стенах, стилизованные семейные фотографии в серебряных рамках на подоконнике, милые плюшевые слоны на ночном столике; стопка книг на столе у стены: все эти маленькие штрихи делают комнату менее стерильной, но также заставляют думать, что Зен, возможно, переехала сюда на обозримое будущее.

Телевизор, вмонтированный в стену, включен на какую-то мыльную подростковую драму, громкость понижена. Холлидей стоит у кровати Зен, ее взгляд бегает туда-сюда по ее неподвижной, почти безжизненной фигуре, и меня пронзает острый укол ревности.

Хэл никогда не навещала меня в больнице. Она и Зен, конечно, были друзьями, но они никогда не были так близки, как Холлидей была со мной. Выражение чистого страдания на ее лице теперь заставляет меня хотеть кричать на нее за то, что она отсутствовала, когда я нуждалась в ней.

— Она выглядит такой уставшей, — шепчет Холлидей. — Может, нам не стоит ее будить?

Это правда. Фиолетовые тени под закрытыми глазами Зен заставляют ее выглядеть измученной, даже в состоянии покоя. Я помню недели, последовавшие за той ночью, в ванной мистера Уикмена. Я только и делала, что спала. Я запиралась в своей комнате так часто, как только могла, отказываясь общаться с окружающим миром. Погружалась в забытье, которое предлагало мне бессознательность, и делала все, что было в моих силах, чтобы остаться в этом состоянии. Спать по восемнадцать часов в сутки, отключаясь от реальности, было гораздо легче, чем смотреть ей в лицо. Однако депрессия влияет на людей по-разному. Зен может страдать бессонницей и вообще не вырубиться без лекарств.

— Давай посидим и подождем немного, — говорю я, подходя к окну.

Я на грани срыва и ни за что не смогу расслабиться. Если не считать моего собственного времени здесь, я с ужасом жду момента, когда Зен проснется. В последний раз, когда я ее видела, она дралась с Розой Хименес, которая пригоршнями отпиливала её великолепные афро, сводя между ними давно назревший счет. Мне было жаль Зен, но я также чувствовала, что она заслужила это. Я решила, что она заслужила наказание, которое ей преподнесли на глазах у всей школы, из-за того, как она обходилась со мной по приказу Кейси. Ее упорная погоня за Алексом заставила меня презирать ее даже больше, чем я уже презирала, и казалось, что пришло время карме вскочить и укусить Зен за задницу. Тогда я еще не знала, что она подверглась такому же насилию со стороны Джейка, как и я. Когда узнала, что он и его придурочные дружки сделали с ней, моя первоначальная реакция на эту информацию все еще вызывает у меня глубокий и мучительный стыд. На одно ужасное мгновение я снова подумала... так ей и надо.

Она знала, что он сделал со мной, и избегала меня за это.

Она издевалась и изводила меня вместе со всей школой, но ничего не сделала, чтобы заглушить боль, которую они причинили мне.