Сковородка судного дня - Коростышевская Татьяна "фантазерка". Страница 4

– Адичка, – шепнула у плеча тетка Гражина, – ты что-то видишь?

Я ждала: в зале было несколько голодных приблуд. Одна из них оседлала Франчишку мясникову, прижалась к ней: похоже, сосала девичье жаркое томление, другая сидела на шее Петрика, парень трясся от ревности. Злыдни мелкие и почти не опасные, но их здесь, если этот болтун-Марек действительно чародей, быть не должно.

– Тетечка ошиблась, – наконец вздохнула я.

Но тут Франчишка подошла к музыканту, изогнулась, чтобы грудь ее оказалась перед длинным носом Марека, стала промокать его лоб платочком, и Петрик не выдержал, бросился в драку.

– Ах, нет, ошиблась как раз я. Он нам подходит, – сказала я Гражине.

Приблуда Франчишки улепетнула за два шага до музыканта, вторая не успела. Подручный мельника стремительно боднул головой соперника, злыдня развеялась, коснувшись мага. Гармоника жалобно всхлипнула, Петрик работал кулаками, Франчишка визжала. Кто-то предлагал раздвинуть столы, чтоб освободить место. Шутка ли, настоящая драка.

– Почтенные горожане! – сказала я очень громко, тетка прибавила гулкое эхо и поток ледяного воздуха, она это умеет. – Попрошу все ваши разногласия решать вне моего заведения.

В звенящей холодной тишине я спустилась по лестнице.

– Панна Моравянка…

Я подошла к драчунам, Марек смотрел на меня так, будто на моей голове росли рога: почти с ужасом, держался за живот. Наверное, успел туда получить.

– Адель! – пискнула Франчишка. – Выгони Петрика, запрети ему к тебе в трактир приходить!

Я посмотрела себе под ноги, передвинула носком туфельки осколок пивной кружки:

– Два талера за битую посуду.

Петрик отдал деньги Госе, он почти остыл, как обычно и бывает с жертвами злыдней. Пока она на шее у тебя сидит, твоя злоба бурлит, учетверяется, а потом просто наваливается слабость. Он бы и с дракой дело замял с удовольствием, да гонор не позволял. Многие гости уже выходили на улицу, чтоб занять лучшие зрительские места. Франчишка со своим платочком хлопотала вокруг чернявого, он разогнулся, но выглядел, как будто его довольно долго колотили по голове сковородкой, и он еще не понял, что перестали. Его черные как ночь глаза смотрели на меня, почти не мигая.

– Это дуэль, – сообщила я с улыбкой, – и вам, вельможный пришлый пан, придется в ней участвовать.

Он моргнул, улыбнулся:

– Дуэль? За честь прекрасной дамы?

Франчишка примерила на себя это звание и осталась довольна:

– Ты сразу в живот бей, у Петрика там слабое место.

Марек отмахнулся:

– Прекрасная Адель…

– Панна Моравянка, – поморщилась я, – не нужно панибратства, пан пришлый.

– Прекрасной панне работник не нужен?

Анджей, поправляющий мебель в пустеющей на глазах зале, прислушивался к разговору, я на него посмотрела и вздохнула:

– Скоро понадобится. Только работник, а не щеночек избитый. Поэтому пусть пан сначала непокалеченным останется, а после, когда заживет, мы и поговорим.

– А если пан пришлый в дуэли победит?

Победит? Петрик его в полтора раза выше и вдвое шире в плечах, он на мельнице такие тяжеленные мешки таскает, что ему ничего не стоит этого чернявого надвое переломить.

– Если это произойдет, – сказала я торжественно, – место ваше. Двадцать талеров…

Марек не дослушал, как будто деньги его не интересовали, развернулся на каблуках и пошел к двери.

– Какая же ты, Аделька, зараза!

Франчишка шипела, тесня меня за стойку, ее шею опять оседлала злыдня, она болтала ножками, бормотала девице на ухо:

– Разлучница! Она и Петрика пыталась увести, и хороводной королевой в том году стала, и в позапрошлом тоже. В патлы ей вцеплюсь! Рожу расцарапаю!

Франчишка думала, что это ее мысли, но я-то слышала. Пальцы привычно сомкнулись на ручке моей фамильной сковородки. Моравские колбаски, славные на весь Лимбург и далеко за его пределами, вполне обычные, ни в фарше, ни в оболочке секретов нет, исключительный и неповторимый вкус им придает приготовление на этой самой сковороде. Те колбаски, что на ней сейчас жарились, я сбросила в блюдо и, когда соперница потянулась к моим волосам, махнула сковородой над ее макушкой. Злыдня развеялась, Франчишка испуганно взвизгнула, решив, что я собиралась ее огреть.

– Мы на дуэль смотреть будем? – спросила я спокойно, возвращая посуду на огонь. – А то вдруг она быстро закончится и наших мужиков другие панны разберут?

Тетка Гражина басовито хохотнула:

– Нашего не разберут, он уже совсем наш.

Панна мясникова этого не слышала, она уже расталкивала людей за порогом. Мне толкаться не пришлось, гости вежливо расступились. С крыльца я увидела, что Петрик, голый по пояс, встряхивает кулачищами, приятели трогают уважительно его бицепсы и улюлюкают. Марек тоже разделся. Худой, жилистый, крепкие плечи, вопреки ожиданиям не хлюпик, на смуглом животе выделяются квадратики мускулов.

– Откормить бы не помешало, – протянула тетка жалобно. – Адичка, неужели ты позволишь этому громиле-мукомолу нашего мужика калечить?

Я фыркнула. А что я могу? Никогда такого не было, чтоб женщины в мужские разбирательства совались. И сегодня не будет.

Марек встретился со мной взглядом, улыбнулся. Хорошие зубы, жалко, что Петрик их ему проредит. Нос, наверное, тоже своротит.

– Между ног не бить! – провозгласил пан Рышард, его чудом уцелевшая гармоника болталась на плече и повизгивала мехами. – До первой крови!

– Ну уж нет, – взревел Петрик. – До победы! И чтоб проигравший извинился и поклялся на панну Богуславну мясникову не зариться.

– Хочешь, я тебе это прямо сейчас пообещаю?

– Струсил?

Марек затягивал в хвост волосы, его руки были подняты, корпус открыт. Петрик бросился к нему, занес кулак и упал от быстрой подножки.

– Дерешься как баба!

– Да что ты, милый, – рассмеялся чернявый, – я еще и не начинал. Вставай, продолжим.

Он уже справился с волосами, но стойку принимать не торопился. На поясе болтались пустые ножны. Тарифские мужчины ножи в карманах носят, в специальных карманах. И штаны у пришлого не наши: узкие, длинные, заправленные в кожаные сапоги.

Скоро стало понятно, что Марек – опытный боец. Он уходил от ударов, быстро менял положение, его кулаки не сокрушали, жалили соперника. Помощник мельника запыхался, стал много пропускать. От прямого в челюсть пошатнулся, с трудом устоял на ногах. У него по подбородку текла кровь, глаз заплыл.

– Адичка, – отвлекла меня от зрелища тетка Гражина, – сходи к старой Агнешке, пора.

Сковородку я брать не стала, потихоньку пересекла площадь, здороваясь со встречными знакомыми. На улице Княжей народа уже не было, я ускорила шаг. Дверь агнешникиного домика скрипнула, хозяйка ждала меня в спальне. Празднично одетая старушка лежала на узкой кроватке, сложив на груди руки. Она не дышала. Я присела рядом:

– Вельможна пани подготовилась?

– Чтоб не говорили, что Агнешка покойная грязнулей была, – прошелестело из угла.

– Никто не скажет…

– А что скажут?

– Скажут, мастерицей была, каких мало, хозяйкой хорошей, чистюлей…

С каждым моим словом призрак хозяйки выступал из теней. Юбка в пол по старой моде, крахмальная блузка топорщится кружевами, жилетка расшита речным жемчугом и стеклярусом, волосы аккуратно, волосок к волоску, причесаны и скреплены жемчужным гребнем.

– Ступайте, бабушка, – сказала я, – в чертоги пана нашего Спящего, обещаю на девятый и на сороковой день о вас вспомнить, и через год.

Агнешка улыбнулась:

– А вижу-то как хорошо теперь! Красавицей ты, Адель, у матушки выросла. Передать чего пани Мораве, как встречусь?

– Скажите, справляюсь пока.

Старушка помялась:

– Уйду. Племянник похоронит, у нас договорено все, наследство, дом ему достанется. Еще одно, Моравянка, хлопец мой, постоялец-чародей… Приюти, пока он невесту свою найдет.

– Обещаю.

Это слово стало финальным, больше Агнешку в этом мире ничего не держало. Она ушла, растворилась в воздухе туманом. Я вытерла слезы. Жизнь всегда заканчивается смертью, ничего в этом удивительного нет.