Раскаявшийся муж (СИ) - Андерс Наташа. Страница 47

— Когда мы впервые встретились, — сказал он, и Бронвин облегченно выдохнула. Похоже, она почти потеряла надежду, что он начнет разговор без подсказки с ее стороны. — Ты так нервничала и боялась. Было понятно, что работа официантки совершенно тебе не подходит.

— Ты не должен был этого замечать, — сухо вставила она.

Брайс тихо рассмеялся.

— Однако, я заметил. Тебя выдавали глаза, дорогая. Ты была такой очаровательно неуклюжей. Возможно, худшая официантка из всех, что я видел. — Бронвин с видимым усилием заставила себя не отвечать, и Брайс улыбнулся чуть шире. — Видишь? Тебе это не понравилось. Твои глаза не лгут. Пьер не мог понять почему я так околдован тобой, а я, в свою очередь, не понимал, почему он не замечает самого очаровательного существа на свете. Как я уже говорил, я просто не мог держаться от тебя подальше. Я продолжал приходить в ресторан, и чем больше времени проводил с тобой, тем больше хотел, чтобы мы были вместе. Главная причина, по которой я сделал тебе предложение, вопреки тем жестоким словам, которые сказал тебе, заключалась в том, что я не мог представить свою жизнь без тебя рядом. Ты любила меня. Ты говорила мне это так много раз, и я так отчаянно хотел сказать это в ответ, но не мог. Я была так счастлив с тобой, но не думал, что умею любить. Я хотел, чтобы ты научила меня. Я хотел, чтобы ты сделала меня лучше.

— Прости, но я не понимаю. — Она покачала головой.

— Я не очень хорошо могу объяснить это. — Брайс прочистил горло. — Ты помнишь наш разговор в тот вечер, когда мы вернулись из океанариума?

Она кивнула и увидела, как Брайс с трудом сглотнул, прежде чем расправить плечи, словно готовясь к битве. Он, казалось, не мог встретиться с ней взглядом и, не отрываясь, смотрел на стену позади.

— Ты спросила, какое у меня первое воспоминание из детства. Тот случай с часами, о котором я рассказал… Отец причинял мне боль и до этого, но то воспоминание самое четкое. И я, конечно, помню каждый проклятый раз, когда это происходило вновь.

Брайс все еще не смотрел на нее и продолжал говорить ужасающим мертвым голосом. Бронвин была в шоке. Подсознательно она ожидала услышать нечто подобное, но теперь, не могла поверить.

— После рождения Ричарда… — Брайс никогда не называл брата Ричардом, но по какой-то причине эта формальность соответствовала серьезности разговора. — Мне пришлось сделать все, чтобы отвести от него гнев отца. Он и пальцем его не тронул. Я ему не позволял и постарался сделать так, чтобы Рик ничего не знал. Если бы этот ублюдок прожил дольше, я, возможно, не смог бы так долго оберегать Рика, но мне было тринадцать, когда он умер. Рику было десять лет. Он был еще достаточно мал, чтобы искренне оплакивать нашего отца. Наша мать навсегда осталась лишь оболочкой женщины. Она умерла за несколько месяцев до моего восемнадцатилетия, и всего через несколько месяцев после того, как у нее диагностировали рак яичников. Она даже не боролась, просто отказалась жить. В любом случае, после несчастного случая с отцом она замкнулась морально и эмоционально. Это я растил Рика, заботился о нем, следил, чтобы он ел и одевался как следует.

— Но я думала, что ваша семья богата, — ошеломленно пробормотала Бронвин, но Брайс не заметил. Она помахала, чтобы привлечь его внимание и повторила.

— Насилие в семье бывает не только у бедных. У матери были средства, чтобы забрать нас и уехать, но отец ее полностью подавил и запугал. Иногда, вспоминая детство, я ненавижу маму даже больше, чем отца. Она позволила ему причинить боль мне, причинить боль ей, и если бы не я, она позволила бы ему также причинить боль Рику. Это я не могу ей простить. Отец делал из нас образцовую семью кулаками. Он бил нас, заставляя подчиняться, бил за любую провинность или за то, что считал таковым. Но никогда и пальцем не тронул моего брата! — Голос Брайса задрожал от ярости. — Я был довольно крупным ребенком, и единственный раз я столкнулся с ним как раз перед его смертью. Он пошел за Риком, но я встал перед ним, лицом к лицу, и он отступил.

Бронвин представила испуганного мальчика, храбро противостоящего чудовищу в человеческом обличии, и до боли сжала кулаки, чтобы не закричать от этой страшной картины.

— После этого он избил меня только один раз, а потом погиб в ужасной аварии на яхте. Боже, я ненавидел его, и эта ненависть разрушала меня. Отец умер, но память об избиениях и словесных оскорбления осталась со мной и ела изнутри. Моя мать боялась собственной тени и была неспособна любить нас. Рик… Я был его старшим братом, он обязан был любить меня. Никто никогда не любил меня просто так… до тебя. Но я так и не поверил в твою любовь до конца. Я был убежден, что твои чувства изменяться, если узнаешь о том, как я позволил отцу бить меня, о том, каким я был трусом. Как бы ты смогла уважать меня, если бы узнала, как я уползал от него, как умолял его остановится, как не раз обмочился от страха и боли… — Голос Брайса сорвался на последних словах.

Бронвин видела, как исказилось его лицо, когда он пытался совладать с эмоциями, и, не утирая льющихся по щекам слез, потянулась к нему.

Брайс отпрянул и встал, чтобы подойти к окну. Он не хотел, чтобы она прикасалась к нему. Не хотел, чтобы она жалела одинокого, обиженного ребенка, которым он был, и эмоционально отстраненного и психологически травмированного мужчину, которым он стал.

— Я чувствовал, что не заслуживаю тебя, — сказал он, стоя к ней спиной. — Но, как я уже говорил, я просто не мог держаться от тебя подальше. Я продолжал давать обещания самому себе, но только для того, чтобы нарушить их и провести еще немного время с тобой. Когда я сделал тебе предложение, то думал, что смогу сохранить твою любовь и не причиню боли. Боже, каким жалким я был!

Он принялся расхаживать перед окном, как лев в клетке, сжимая руки в карманах сшитых на заказ брюк.

— В ту ночь, когда ты сказала, что беременна… — Брайс поморщился, словно это воспоминание причиняло ему боль, затравленно поглядел на Бронвин и снова отвернулся. — Я словно сошел с ума. Я запаниковал. Я не мог быть отцом, не с моей наследственностью. Что, если я ударю нашего ребенка, что, если я начну бить тебя? Моя мать говорила, что отец никогда не прикасался к ней до моего рождения. По ее словам — я стал катализатором всего этого насилия. Что, если бы я был таким же? Что, если рождение нашего ребенка вызвало бы во мне такую же реакцию, и я причиню вам боль? Я не мог вынести этой мысли, но все равно глубоко ранил тебя своими дикими несправедливыми обвинениями. Слова могут ранить хуже кулаков. Я знал это, но все равно не мог остановиться. Я сам не верил в чушь, которую нес. Однако был уверен, что в конце концов ты возненавидишь меня за то, что пришлось бросить учебу из-за беременности. — Он покачал головой и снова сел на диван. — Это будет звучать как какое-то неубедительное, глупое оправдание, но когда я велел тебе уйти, то хотел просто дать себе время подумать и перевести дух. Я не хотел, чтобы ты уходила из дома, Брон, только из ванной. Я почти сразу понял, как глупо себя вел, ведь я заботился о Рике практически с рождения и ни разу не причинил ему вреда. Но в тоже время, откуда мне было знать, что вдруг когда-нибудь что-то выведет меня из себя? Как я мог доверять себе?

Бронвин снова зажала рот, пытаясь заглушить рыдания, но слезы удержать не могла. Ей хотелось подойти к Брайсу, но знала, что он не позволит, пока не выговорится до конца. Его эмоциональная рана была вскрыта, но гной, который так долго копился внутри, должен был истечь, прежде чем начнется заживление.

— Я как раз собрался рассказать тебе все, — продолжал Брайс тем же отрывистым тоном, который характеризовал весь его монолог. Он метался между прошлым и настоящим и просто излагал мысли, когда они приходили ему в голову. — Но вдруг услышал, как завелась твоя машина. Я запаниковал, что ты можешь пострадать, бросился за тобой и попал в аварию. Мне показалось, что я видел тебя там. Видимо, подсознательно я сделал тебя предательницей, потому что это дало повод ненавидеть тебя. Мне нужно было это оправдание, потому что, зная, что я виноват и в твоем уходе, и в своей глухоте, я бы просто сошел с ума. Однако я никогда не переставал искать тебя. Не только для того, чтобы узнать о ребенке, но и чтобы убедиться, что вы оба в порядке. Мне было так стыдно за свое поведение, что я даже скрыл твою беременность от Рика и Пьера. То, что я сделал, было совершенно непростительно, и Пьер и Рик без колебаний дали бы мне это понять. — Брайс посмотрел на нее и поморщился, увидев слезы. Он отошел от окна, опустился на колени прямо перед креслом и положил руки на подлокотники, как бы запирая Бронвин, но она не чувствовала себя в ловушке. Отнюдь. Она чувствовала себя… освобожденной.