Раскаявшийся муж (СИ) - Андерс Наташа. Страница 48

— Я был таким дураком, Брон. — Очень тихо произнес Брайс. — Я поселил тебя в этом аду вместе со мной и разрушил твою жизнь.

— Ты не разрушил мою жизнь, — запротестовала Бронвин, но он покачал головой, не веря ей.

— Говорить, что я слишком сильно любил тебя и поэтому все разрушил — чистое безумие, но я чувствую, что так и произошло. Я отравляю все вокруг. Я всегда это знал, и даже мысль о том, чтобы начать все сначала с тобой… — Он горько рассмеялся. — Я эгоистичный идиот.

— Ты любишь меня? — тихо спросила Бронвин.

Брайс моргнул.

— Что?

— Ты только что сказал, что любил меня в прошедшем времени, поэтому я спрашиваю: ты все еще любишь меня?

— Глупый вопрос, — проворчал Брайс.

— Это правильный вопрос, — отмахнулась она.

— Конечно, я люблю тебя, — почти выкрикнул он. — Дело не в том, что я тебя не люблю.

— Именно в этом, — прервала она его, махнув рукой. — Ты никогда не говорил, что любишь меня. Ни разу.

— Честно говоря, когда мы поженились, я и сам не знал, что люблю тебя. Я же говорил, что раньше никто не любил меня без причины. Я, черт возьми, не знал, что такое любовь! — На последних трех словах он повысил голос, но она лишь подняла брови.

— А теперь знаешь?

— Да, — прошептал он.

— Ну и..?

— Это… — Брайс запнулся и помолчал, прежде чем глубоко вдохнуть и продолжить: — Любовь — это тихие обеды, когда мало, о чем говорят. Это солнечные дни на пляже. Это видеть любовь в твоих глазах, когда ты смотришь, как спит наш ребенок. Это смотреть, как солнце восходит в твоей улыбке и садится в твоих слезах. Это удовольствие видеть, как ты ешь, спишь, учишься и играешь. Это маленькие, повседневные вещи, на которые никогда не устаешь смотреть: например, как ты заправляешь одну и ту же упрямую прядь волос за ухо двадцать раз в день. И это необыкновенные, изменяющие жизнь вещи, такие как видеть твою улыбку и мои глаза на лице нашей прекрасной маленькой девочки. Это знание того, что даже если ты отвернешься от меня навсегда, я уже стал лучше лишь потому, что ты была в моей жизни.

Бронвин наклонилась вперед и бесконечно долго смотрела в его серьезные голубые глаза, а затем обхватила заросшее щетиной лицо руками. Брайс доверил ей свою прекрасную, израненную душу, и она будет яростно ее охранять.

— Вот ты где, — прошептала она и улыбнулась краешком губ. — Я нашла тебя.

Брайс нахмурился.

Тогда она наклонилась, запечатлела нежный, как перышко, поцелуй на его губах, снова отодвинуться, чтобы он мог видеть ее лицо и добавила:

— Вот мужчина, за которого я вышла замуж.

Брайс удивленно распахнул глаза и с трудом сглотнул.

Бронвин видела, как он мужественно пытается держать себя в руках, как хочет оставаться сильным, но ее пристальный взгляд, казалось, полностью обнажил его душу.

Плечи Брайса дрогнули, и звук, который вырвался из груди при вдохе, походил на рыдание.

— Все в порядке. — Она ласково погладила его по щеке.

Глаза у Брайса наполнились слезами, он наконец отбросил защитные барьеры, которые создавал годами, и позволил себе заплакать. Он попытался отвернуться. Даже после всего, что он только что рассказал, его первым побуждением было пережить эту бурю эмоций в одиночку, но Бронвин не позволила. Она обняла его за шею и крепко прижала к себе.

Бронвин успокаивающе напевала так же, как когда утешала Кайлу, надеясь, что Брайс почувствует вибрацию в ее груди. Его рыдания были грубыми, неистовыми и выворачивающими наизнанку. Ей хотелось рыдать вместе с ним, но она должна была быть сильной ради него. Этот момент послужит катарсисом для замечательного мужчины, который так боялся позволить себе быть счастливым.

— Все в порядке, — шептала она ему в волосы. — Все хорошо.

Конечно, до хорошо было еще далеко. Бронвин все еще переваривала откровения Брайса о детстве. Но будь она проклята, если и дальше позволит ему думать, что он не заслуживает ее любви и считать себя монстром.

Казалось, прошло несколько часов, прежде чем рыдания наконец-то стихли. Брайс позволил себе еще мгновение отдохнуть в объятиях Бронвин, потом поднялся с колен, вернулся к окну и, застенчиво отведя взгляд, попытался разгладить безнадежно измятую рубашку.

Брайс снова закрывался от нее — Бронвин это видела, поэтому действовала без промедления. Она вскочила и встала прямо перед ним, не давая иного выбора, кроме как встретиться с ней взглядом. Бронвин понимала, что есть только один способ справится с этим и не растопить его хрупкую мужскую гордость.

— Ты идиот, — тихо сказала она.

Брайс растерянно заморгал.

— Как ты вообще мог подумать, что способен причинить боль Кайле или мне? — спросила она, закатывая глаза, чтобы выразить раздражение. — Мы несколько раз в прошлом серьезно ругались, но я никогда, даже отдаленно, не чувствовала угрозы от тебя.

— Я всегда уходил в разгар наших ссор, помнишь? Каждый раз, когда я чувствовал, что слишком злюсь, я сбегал, потому что боялся, что могу причинить тебе физическую боль.

— Помню, а ты помнишь, почему так злился на меня? — мягко спросила она.

Брайс беспомощно пожал плечами.

— Когда ты сказала, что беременна…

— Нет, — перебила его Бронвин, — тогда ты не злился. Ты боялся позволить себе надеяться и набросился на меня из-за этого страха. Я говорю о настоящем гневе. Тот, от которого в голове пульсирует и кровь закипает.

Он выглядел смущенным.

— Не думаю, что я когда-нибудь позволял себе так злиться на тебя, — признался он.

— Ой, пожалуйста. — Она фыркнула. — Я могу припомнить несколько случаев. Как в тот раз, когда я сказала Рику, что тебе нравится время от времени делать со мной маникюр.

— Ладно, признаюсь: тогда я сильно разозлился, — неловко признался он. — Что вполне оправданно. Рик так и не дал мне объяснить до конца, и он все еще подкалывает меня по этому поводу. Но это другое. Вряд ли я причинил бы тебе боль из-за такой мелочи.

— Да? Значит, твой отец никогда не бил тебя по пустякам? Например, из-за того, что ты случайно уронил часы в унитаз?

— Золотые часы, — пробормотал он.

— Это были всего лишь часы! — Она яростно рубанула воздух рукой. — Золотые, бриллиантовые, да какие угодно! Нельзя ломать руку трехлетнему ребенку. Что, если Кайла сделает такое? Ты ее ударишь? Сломаешь ей руку?

Брайс побледнел и замотал головой.

— Конечно, нет, — ответила за него Бронвин. — А еще я припоминаю случай во время нашего медового месяца. Я танцевала с Сашей Тисдейлом, а ты так взревновал.

— Ты все еще помнишь имя этого придурка? — недоверчиво спросил Брайс и в его глазах, как и тогда, снова вспыхнула ревность.

Бронвин довольно усмехнулась.

— Ну, он был очень хорош собой, — напомнила она.

Брайс нахмурился и стиснул зубы, так что желваки заиграли. Сейчас он как две капли воды напоминал гордого мужчину, которого Бронвин знала и любила.

— Брайс, ты совершенно обезумел от ревности тогда, и повел себя как собственник, но не как жестокий монстр. Конечно, я не эксперт, но из того, что читала о жестоких супругах, им едва ли нужен повод, чтобы спровоцировать насилие. Даже когда ты был на эмоциональном пределе, как тогда, ты наказывал себя больше, чем меня. — Она перешла на язык жестов: — «Просто не в твоей природе быть жестоким».

«Откуда ты это знаешь? Как ты можешь быть уверена?» — показал он.

В его глазах читалось мучительно сомнение, и Бронвин поднялась на цыпочки и поцеловала его.

— Потому что даже в тот вечер, когда ты был охвачен страхом и паникой, когда ты едва владел собой, я не боялась тебя, Брайс. Я никогда тебя не боялась.

— Мне так жаль, — прошептал он, закрыв глаза и опустив голову. — Мне очень жаль. Я…

Она остановила его нежным поцелуем. Брайс открыл глаза, и Бронвин закончила поцелуй с улыбкой.

— Я понимаю и прощаю тебя, Брайс. И я очень тебя люблю.

— Ты правда все понимаешь?

— Конечно, понимаю. Я не считаю, что наши проблемы вдруг взяли и испарились. Нам предстоит долгий и трудный путь, но думаю, что мы наконец-то можем двигаться вперед вместе.