Мрачные ноты (ЛП) - Годвин Пэм. Страница 33

— Неужели она... — Мамин вопрос звучит тревожно. Затем наступает осознание. — О нет, Эмерик.

До того, как мама стала проректором Леопольда, она была учительницей средней школы. Когда я был мальчишкой, миссис Лора Марсо была слишком хорошенькой, чтобы иметь уже сына с толпой поклонников-подростков, включая парней, с которыми я водился. Даже в свои пятьдесят с лишним лет она по-прежнему смотрит на меня с нежным выражением лица юной девушки, тепло улыбаясь.

Этот немигающий взгляд, проникает сквозь меня, потому что она знает. Я кое-что не договариваю.

Я поворачиваюсь к стойке и упираюсь руками в гранитную поверхность, плечи опускаются под тяжестью слов.

— Все кончено.

— Что именно? — наполненный беспокойством голос матери раздаётся позади меня.

— Садись, — велит не так ласково отец.

Я допиваю пиво, беру еще и сажусь на стул между ними.

— Она студентка последнего курса в Ле Мойн. — Я ставлю пиво на стол, прежде чем продолжить: — Когда она вошла в мой класс в первый день... клянусь богом, я подумал, что она учительница. — Провожу рукой по лицу и делаю еще один глоток алкоголя. — Она не похожа на старшеклассницу.

Мама перегибается через стол и кладет руку мне на запястье.

Родители не прерывают меня, когда я рассказываю о финансовом положении Айвори, о ее музыкальном таланте, о моих подозрениях в жестоком обращении, о визите к Стоджи и ее желании обучаться в Леопольде. Они обмениваются встревоженными взглядами, когда я упоминаю о поцелуе в парке и о своих последних пяти неделях ада. Я даже признаюсь, что ездил по улицам после частных уроков, пытаясь отследить ее путь до автобусной остановки. Но она никогда не пользуется одним и тем же путем, мне так и не удалось отследить ее.

Желание поделиться о самом важном и сокровенном одерживает надо мной вверх.

— Я отшлепал ее. На занятиях.

Их лица бледнеют, но никто не спрашивает, было ли это по обоюдному согласию. Доверие моих родителей ко мне безграничное, отчего становится легко выплюнуть последнее:

— Моя коллега застала нас, когда ученица сидела у меня на коленях. — Опять этот чертов Шривпорт. — Позже я шантажировал ее.

Мама тянется за вином, которое выпивает залпом.

Когда я встречаюсь с отцовским взглядом, он откидывается на спинку стула, снимает очки и протирает их складками рубашки.

— Каким образом?

— Тебе лучше не знать.

— Что ж, — мама встаёт и идет к стойке, чтобы наполнить свой бокал, — ты, определённо знаешь, как поиграть на нервах у общественного восприятия, но я догадываюсь, в кого это у тебя. — Она возвращается к столу, сверкая глазами в сторону папы. — Твой отец любитель шлепать...

— Мам, — стону я, — не начинай.

Она опускается в кресло, выражение ее лица становится серьезным.

— Ты говорил, она талантливая пианистка? Она заслуживает место в Леопольде больше, чем тот, кого ты хочешь, чтобы я протолкнула?

Несмотря на то, что мама на пенсии, она по-прежнему раз в месяц летает в Нью-Йорк на заседания правления. Даже после моего рассказа, я знаю, она придерживает место для одного из моих подопечных.

Сделка с Беверли мучает меня уже несколько недель. Айвори создана для Леопольда. Не потому, что она красива, искренна и её необходимо спасти. Она олицетворяет все вышеперечисленное собой. Но я в долгу перед ней, потому что она лучшая пианистка в Ле Мойн. — Без сомнения, она заслуживает это место. — Мне становится трудно дышать — Она невероятная.

— Ты в затруднительном положении. — Мамина рука находит мою и сжимает пальцы. — Я не завидую тебе, но, милый, если ты продолжишь с ней отношения, они не закончатся Шривпортом.

Я не совершал преступления с Джоанн. Наши отношения имели обоюдное согласие, они не являлись противозаконными. Но Айвори? Проступки между учениками и учителями не так просто взять и смести под ковер. Подобное пестрит в заголовках новостей. Даже самые лучшие адвокаты в мире не смогут спасти меня от обвинений, которые последуют, если нас застанут вместе.

— Ты должен сократить свои потери, сынок. — Отец надевает очки на нос, кладет руки на стол и наклоняется. — Бросай эту чертову работу, раз и навсегда покончи с Джоанн и, если придется, уезжай из штата. Дерьмо из Шривпорта может преследовать тебя до сих пор.

Мама качает головой.

— Фрэнк, не стоит говорить об этом. Наша семья наконец-то снова вместе в Новом Орлеане и...

— Нет, мам. Он прав. — Я встаю из-за стола и выливаю недопитое пиво в раковину.

Я уже безумно опьянен Айвори Вестбрук и не знаю, как долго ещё продержусь, не давая слабину.

Я могу сохранить работу, пытаться игнорировать это запретное влечение, в противном случае потерпеть неудачу, рискуя попасть в тюрьму. Или могу уйти из Ле Мойн, черт побери, избавиться от искушения, чтобы никогда больше ее не видеть.

Грудь сжимает боль от мучительной правды. Я знаю... Боже, помоги мне, я знаю, что мне нужно сделать.

Глава 19

АЙВОРИ

— Это ты во всем виновата!

Внутри меня все переворачивается от пронзительного крика матери и ненависти в ее темных глазах.

Я даже не знаю, в чем меня обвиняют. Сейчас середина ночи, и она ворвалась ко мне в комнату, включив свет и разбудив меня своим безумным воем.

Лежа на диване, на котором я всегда сплю, я подтягиваю ноги ближе к телу, сворачиваясь в клубок и прижимая Шуберта к груди.

— В чем? В чем моя вина?

Мама вернулась домой месяц назад, оплакивая парня, который ее бросил. Она плачет по нему до сих пор.

— Если бы не ты... — Она начинает шагать по гостиной и спотыкается о собственные ноги, дергая за стриженные пряди волос. — Чертова эгоистка!

Когда-то она была хорошенькой, пухленькой и соблазнительной, с радостным блеском в глазах. Но наркотики и горе высушили ее тело. При виде неё у папы разрывалось бы сердце.

Если меня не примут в Леопольд, если я никогда не найду выход из Трема, меня ждет то же самое? Всякий раз, когда я думаю о будущем, то вижу себя, навсегда прикованной к Лоренцо и его жестокости. Как я могла не пристраститься к наркотикам, чтобы избегать мучений от его прикосновений? Такое будущее пугает меня, но и закаляет. Я выберусь отсюда любой ценой.

Мама, спотыкаясь, идет по комнате, царапая свое впалое лицо, словно пытаясь убрать то, чего там на самом деле нет. Должно быть, она пришла в себя от того, что принимала. Все ее тело содрогается.

Она винит в этом меня. В своём несчастье. Я — причина, по которой она употребляет, причина, по которой бедна, причина, по которой не может найти работу или завести парня.

Полагаю, в каком-то смысле я виновата в ее страданиях. Мне хочется подойти к ней, обнять и утешить. Но она терпеть не может проявления моих чувств.

Позади дома раздаются шаги. Я утыкаюсь носом в успокаивающий кошачий запах Шуберта, стараясь выровнять дыхание.

Лоренцо и Шейн входят в гостиную, оба одетые в джинсы и футболки. Они куда-то собрались или откуда-то вернулись домой? Часы на столике показывают 3:15 утра. Я протираю глаза. Мне нужно быть готовой к учёбе уже через два часа.

Лоренцо отстраняется от мамы, когда Шейн подходит к ней, убирая руки с ее лица.

— Мам, прекрати. Ты делаешь себе больно. — Он поправляет бретельки ее ночной рубашки на костлявых плечах и сердито смотрит на меня. — Почему ты позволяешь ей проделывать это с собой?

Серьезно? Я сажусь, держа Шуберта на коленях.

— Я не собираюсь кормить ее наркотиками.

Лоренцо откидывается на противоположном конце дивана, с интересом наблюдая за мамой. Я провожу дрожащей рукой по шерстке Шуберта. Лоренцо ничего не предпримет. Возможно, он даже не посмотрит на меня.

Когда мама возвращается домой вся в слезах, её присутствие обеспечивает мне безопасность. Они с Шейном не верят моим обвинениям в том, что Лоренцо постоянно причиняет мне боль, но тот всегда ведет себя тихо в их присутствии. Я избегала грохота его мотоцикла по пути из школы, и он даже не прикасался ко мне с тех пор, как мама вернулась домой. Тем не менее, я ощущаю его нетерпеливое желание.