Curriculum vitae (СИ) - Васильев Сергей. Страница 10
– По мобилизации? – с надеждой выдавил из себя Григорий.
– Нет, зачем же? – пожал плечами рыбак, – доброволец.
– И чем же вам так Советская власть не угодила?
– А у меня к Советской власти претензий никогда не было, – опять огорошил курсанта дед Инги, – и не только у меня. У нас почти половина офицеров – красные латышские стрелки. Командир нашего полка – Вилис Янумс, охранял Ленина, в гражданскую командовал 2-ым пулеметным батальоном Красной армии. Командир нашего батальона – Петерис Лапайнис, орденоносец, за Царицын… Орден Красного знамени, конечно, не носил, а вот георгиевскими крестами перед нами, салагами, щеголял… Так что Советская власть ни при чем. Претензии у нас были лично к Сталину и его политике. Впрочем, сама Советская власть, кажется, это понимала и поэтому относились к нам совсем не так, как к власовцам. Тех сразу вешали. А латышские легионеры уже в 1946-м почти все вернулись домой. А ещё через семь лет, в 1953 м, Советская власть признала, что претензии к Сталину есть не только у нас, но и у неё самой…
Григорий почувствовал, что в его голове взорвалась ядерная бомба. Красных латышских стрелков, охранявших Ленина, кавалеров ордена Красного Знамени, водивших в бой батальоны РККА под Царицыным, он отказывался воспринимать, как добровольцев-эсэсовцев. Диссонанс был настолько велик, что верить на слово какому-то выжившему из ума прибалтийскому хрычу он даже не собирался…
– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил Распутин, чтобы хоть как-то нарушить неприлично затянувшуюся паузу.
– Да вот увидел я, как смотришь на Ингу, – прищурившись от дымящейся трубки, ответил рыбак, – и подумал – а вдруг жениться захочешь? Она-то на тебя с интересом поглядывает… Вот и решил, что должен ты знать всю правду о нашей семье до того, как влюбиться надумаешь, а не после…
Григорий почувствовал, как кровь хлынула к лицу…
Рыбак не спеша докурил, выбил о каблук пепел, аккуратно упаковал трубку в кисет и спрятал за пазухой. Неторопливо поднялся, повёл плечами.
– В общем, всё, что надо – сделал, всё, что хотел – сказал. Ингу ждать не буду, передай, что через два дня заеду, тогда и будет время посидеть подольше. Давай, командир, uz redzēšanos…
Старик ушёл твердой морской походкой, широко расставляя ноги, оставив Григория в жестоком душевном раздрае и полной уверенности, что он спит или сходит с ума. Невинные слова Айвара про необходимость малому народу прислоняться к победителю наполнились для него новым, зловещим смыслом, да и вся история Отечества вдруг предстала в непривычном доселе свете. Он ощущал просто физическую потребность непременно во всём этом разобраться, и как можно скорее….
Историческая справка:
Петерис Лапайнис, прапорщик царской армии 4-го Видземского латышского стрелкового полка. Охранял Ленина. В 1918 году вместе с другими стрелками поступил на советскую службу в Красную Армию, участвовал в Гражданской войне в России и был награжден орденом Красного Знамени за героизм. Вернулся в Латвию в 1923 м. После присоединения Латвии к СССР 11 июля 1940 года он был назначен на командирскую должность РККА и поставлен начальником Даугавпилской крепостью.
После начала Второй мировой перешел на сторону нацистов, командир II батальона 34-й полка 1-й дивизии СС. Латышский легион…
Имел следующие награды, не считая наград буржуазной Латвии:
– Георгиевский крест 3 и 4 степени.
– Орден Красного Знамени – за бои под Царицыным
– Железный крест 2 степени. – за бои у реки Великой…
Умер Петерис в 1990 году, успев поработать учителем в советской средней школе ЛССР. Похоронен на Братском кладбище в Риге. Для справки – в советское время (а 1990 год – еще СССР) на Братском кладбище хоронили СОВЕТСКИХ воинов. В частности – в 1958 году на Братском кладбище захоронили советских воинов, павших во Второй мировой войне, и бойцов партизанских бригад.
Вилис Янумс, прапорщик 4-го Видземского латышского стрелкового полка. Командир 2-го пулеметного батальона 15 армии РККА. Вернулся в Латвию в 1921 м.
А вот это – он же во время Второй мировой войны – Командир гренадерского полка 1-й дивизии СС. Латышский легион Ваффен СС.
16 марта 1946 года первый секретарь Компартии Латвии Я.Калнберзин и глава правительства В.Лацис обратились с письмом к заместителю председателя советского правительства В. М. Молотову, в котором писали о принудительной мобилизации в Легион и о том, что их соотечественники всячески уклонялись от нее, а поэтому с их осуждением после войны «большое количество семей граждан Латвийской ССР лишились своих кормильцев. На этой почве у оставшихся родственников, которые, в своем большинстве старики, женщины и дети, создалось подавленное настроение, которое со всей остротой проявилось на всех предвыборных собраниях в период избирательной кампании в Верховный Совет и до сих пор продолжает сильно волновать оставшихся многочисленных родственников. Учитывая, что отправка бывших легионеров в глубь страны вызвала отрицательные настроения среди населения Латвии и принимая во внимание, что Латвийская ССР весьма нуждается в рабочей силе… – не поселять в северных районах СССР, а вернуть в Латвийскую ССР к своим семьям и хозяйствам».
13 апреля того же года было принято Постановление СМ № 843-342сс «О возвращении на родину репатриантов – латышей, эстонцев и литовцев», оно предусматривало, что в течение 1946 года бывшие легионеры латышской, эстонской и литовской национальностей должны были быть освобождены и возвращены на родину. Служащих легиона других национальностей постановление не коснулось.
23 августа 1988 года. Балтийский путь [3]
Масштаб мероприятия Распутин оценил, когда сам попал в водоворот событий. Тут не могло быть никакой речи о самодеятельности. Всё организовывалось на крепком государственном уровне. Да по-другому и быть не могло. Расставить два миллиона людей в цепочку от Вильнюса до Таллина на расстоянии 600 километров самостоятельно не под силу было ни одной, даже очень массовой организации. Участников собирали по домам и подвозили автобусами, выделенными советскими и партийными организациями. Палатки с разнообразной бесплатной снедью и с великолепным пивом приятно дополняли летний пейзаж и создавали атмосферу домашнего праздника или дружеского пикника у обочины. Но больше всего Григория поразило количество иностранных туристов и корреспондентов. Казалось, что он за всю свою предыдущую жизнь не слышал так часто незнакомую речь, не видел такого количества кинокамер и фотографов с пестрыми наклейками иностранных новостных информационных агентств.
– Откуда? Из Москвы? – вздернул брови говорливый владелец пивной бочки, притулившейся у обочины. – Хорошо, что приехал посмотреть на нашу борьбу. Держи!
Распутин принял литровый стаканище, наполненный до краев пенным напитком, отхлебнул, кивнул в знак одобрения качества.
– Хорошая у вас борьба! Под свежее пиво с раками и воблой!
– Так всё для народа! – не остался в долгу колхозник. – Давай! За вашу и нашу Свободу!
Стоящая на крыле бочки магнитола щёлкнула, зашелестела, голос диктора скороговоркой начал диктовать какой-то текст и толпа вокруг Распутина моментально пришла в движение.
Координация мероприятия осуществлялась по государственному радио. Не было интернета и мобильных телефонов. На раскладных столиках, подносах с бутербродами, плечах активистов – радиоприемники ВЭФ, голос по радио передает: на таком-то километре пробка – лучше объезжать по другой дороге. Или: на таком-то километре не хватает людей. И тогда туда устремляются целые группы. Вот и Инга со своими подружками очень быстро унеслась в какую-то глухомань – затыкать брешь в цепи участников. Айвар остался. У него – другая ответственная задача. Он олицетворял единение армии с народом, поэтому был в форме, лучился благожелательностью и бойко общался с журналистом, задававшим вопросы с явным английским акцентом. Распутин тёрся рядом, скучал, пока не почувствовал горячее желание освободиться от части домашнего пива.