Curriculum vitae (СИ) - Васильев Сергей. Страница 43
– Сто к одному, что и через год никому не удастся вытеснить русских из Косово… – отчеканил Григорий так громко, что на него обернулись все, находившиеся в столовой. Спор моментально затих, а Распутин, нацепив одним движением форменный берет с кокардой в виде стилизованного взрыва и цифрой “2” под ним, вышел не оглядываясь.
– Таким образом, – закончил свой импровизированный доклад командующий французскими силами в Косово генерал Бернар Куш, – мы договорились разместить российский военный миротворческий контингент в зонах ответственности Германии, Франции и США. Россия оставляет за собой контроль над аэродромом Слатина, но позволяет его использовать силам НАТО, а российские представители вводятся в штаб KFOR. Кроме вооруженных сил, российское командование развертывает в районе аэропорта военный госпиталь и службы обеспечения. Американские, французские и немецкие военнослужащие будут прикомандированы к российским подразделениям для обеспечения связи и взаимодействия. В связи с этим просьба к командирам всех войсковых соединений – представить список своих подчиненных, владеющих русским языком и командировать их в распоряжение штаба для направления в русские подразделения в качестве переводчиков и делегатов связи. Ответственным за эту работу с русской стороны назначен майор Ежов.
– Чёртушка, воскрес!
Лёха крепко схватил Распутина двумя руками, как будто боялся, что сейчас отпустит его, и однополчанин растает, улетит, исчезнет в балканской буйной зелени.
– Все больницы, все морги обыскали, весь криминал перетрясли – как в воду канул…
Он держал его за плечи, а по щекам текли слёзы. Огромные, скупые, счастливые тем, что их никто не сдерживает, они могут вырваться наружу и бороздить запыленные щёки, скатываясь к жёстким складкам уголков губ.
Григорий, долго репетируя свою речь, примеряя, что и когда скажет Ежову, уже ничего не мог и не хотел, но чувствовал, что и его глаза переполняются влагой, руки предательски дрожат, и бормотал одеревеневшим языком одну и ту же фразу:
– Командир!.. Живой!.. Слава Богу… Командир…
Они увиделись еще на общем собрании и уже не сводили друг с друга глаз, автоматически выполняя протокольные функции, майор – отвечая на задаваемые вопросы, капрал – переводя его ответы штабным офицерам французского контингента. В конце концов, Ежов подхватил папку с французскими инструкциями и циркулярами, предназначенными для ознакомления, безапелляционно заявил, что продолжить диалог сможет только после ознакомления с документами, потребовал переводчика, не дожидаясь решения французского визави, схватил Распутина за руку и утащил в свой штабной кабинет, развернутый в гостинице рядом с аэропортом. Потребовал никого к нему не пускать и не соединять, закрыл дверь на ключ и только тогда позволил себе обнять легионера так крепко, что вытеснил из души Григория все опасения и сомнения прошедшей ночи.
– Всё, что угодно, мог ожидать, но только не такой финт ушами, – качал головой Ежов, слушая одиссею Распутина. – Теперь я понимаю, почему тебя не смогли достать эти уроды…
– А ты?
– А что я?
– Ты смог их достать?
Ежов опустил голову.
– Да считай, что нет… Оружие по этому каналу больше не поступало. Крыс в нашем штабе в Чечне исчез в ту же ночь. Все ниточки оказались обрублены – никого взять не удалось. Личности работавших в Москве армдилеров до сих пор не установлены.
– Ну, одну личность, положим, я знаю, – ответил Гриша, рассказав про гелендваген и его пассажиров.
– Значит, Бамбуровский, – помрачнел Леха. – Боюсь, что он нам сейчас не по зубам. Аппарат министра обороны. Можно считать, у Христа за пазухой…
– Почему нельзя?
– А что мы ему предъявим? Заявление дезертира-эмигранта, что видел его рядом с домом Потапыча?
– Дезертира-эмигранта, значит? Ну спасибо, командир!
– Айболит, не кипятись! Тебе же не реверансы от меня нужны, а взвешенные продуманные действия, не так ли? А они – результат тщательной и честной рекогносцировки, где жопу принято называть жопой, даже если это звучит неприлично. А то получится, как в анекдоте – “явления такого нет, а слово – есть”!
– Хорошо тебе в твоём статусе так небрежно-назидательно…
– Так ты у нас тоже не раб на галерах. И зарплата у тебя больше отечественной генеральской. А то, что на душе кошки скребут, так не у тебя одного… Ты думаешь, приятно называть своим главнокомандующим пьяное непросыхающее мурло? Морщишься? Вот то-то же… Ну, ничего…
Ежов пружинисто поднялся со стула, покопался в бездонном ящике своего стола, выудил плоскую бутылку коньяка “Мартель”.
– Вот, союзнички одарили. Давай выпьем за моё спасение тобою и твоё неожиданное воскрешение. Подумаем на трезвую голову, что делать дальше…
– Неужто всё так плохо? – напряженно спросил Григорий после ритуала жертвоприношения Бахусу.
– Ещё вчера – да. Всё было бес-про-свет-но, – раздельно проговорил Ежов. – Тошно настолько, что готовы были выйти на Сенатскую площадь и открыто объявить о своем неподчинении этой шайке, по какой-то ошибке называемой правительством России. И пусть расстреливают из пушек, как декабристов… Но сейчас появился свет в конце тоннеля. Пусть не надежда, а скромный её лучик…
– И что же явилось источником оптимизма?
– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы все вместе вдруг избавились от иллюзий и увидели настоящее лицо “наших западных партнёров”. Ведь у нас было столько надежд в отношении “дружеского” Запада. А потом эти бомбардировки…. У многих открылись глаза. Стало понятно, кто будет следующим и что даже в плен брать никто нас не собирается. А вместе с этим пришло понимание, что баксолюбов нужно срочно убирать из власти, чтобы спасти если не себя, то хотя бы своих детей. Сейчас правильные ребята доводят до кое-кого ультиматум: или идешь в тюрьму за разрушение страны, или, передав власть, можешь мирно умереть в своей постели, окруженный родными и почестями. Есть такая песенка: все тебя любят, когда ты мертвый. Нас не любят, потому что мы живые. Пусть и с приставкой “полу”. Разрушив Сербию, НАТО, не желая и не понимая того, как разрядом тока, запустил почти переставшее биться сердце умирающей страны. Разворот самолёта Примакова над Атлантикой закрыл для нас „лихие девяностые“. Начинается что-то новое, а что – зависит в том числе и от нас с тобой.
– А от меня-то что зависит? Как и чем я могу помочь, находясь за тысячи километров на нелегальном положении в рядах как раз того самого НАТО…
– Согласен, – кивнул Ежов, – возвращаться тебе опасно. Во всяком случае под своей фамилией. Придется пока оставить всё, как есть. А насчет того, что ты в НАТО… Так это хорошо, – и майор, подмигнув Распутину, улыбнулся такой знакомой улыбкой Лёхи-взводного.
Они попытались разобраться во французских скрижалях, но настроение было не бумажное. В итоге – плюнули, и Распутин повез друга, на правах старожила, показывать услуги местного общепита. Несмотря на то, что оба любили баранину, единогласно было решено отдать предпочтение сербской кухне. Товарищи заняли один из трех столиков в абсолютно безлюдном крошечном кофане на берегу речки с непроизносимым названием, не переставая обмениваться новостями.
– Да знаю я всё это, – устало отмахнулся Ежов от рассказа Распутина про последнюю разведку. – Сербских женщин от 10 и до 60 насилуют и убивают, мужчин подвергают процедуре осмотра «на предмет обнаружения признаков принадлежности мусульманской вере». Если таковых нет – вырезают половые органы… А сколько посаженных на кол, зажаренных заживо, сброшенных в стволы шахт… Но самое омерзительное во всем этом, что боевиков-садистов подвозят на броне к сербским сёлам англичане и американцы, да еще и следят, чтобы сербы не сопротивлялись. При попытках вооруженного отпора жёсткую зачистку проводят сами НАТОвцы… А потом опять запускают косоваров – завершить начатое.
– Зачем им это? – Григория передёрнуло от омерзения.