Основной инстинкт - Истерхаус Джо. Страница 7

Глава четвертая

На следующее утро все, кто явился в кабинет Уокера, имели по экземпляру книги Кэтрин Вульф «Любовь и смерть». Ник был весьма равнодушен к литературе и плохо разбирался в ней. Он редко заглядывал куда-ни будь, кроме полицейских отчетов и «Сан-Франциско Кроникл», но он почувствовал талант автора и обратил внимание на то, с какой скрупулезной тщательностью она описала убийство. Пока Ник читал ночью роман, он больше десяти раз возвращался к первой странице, где были обозначены его исходные данные. Там, к сожалению, черным по белому было написано, что книга вышла в свет за полтора года до убийства Джонни Боза. Отражающее жизнь или, точнее говоря, воспроизводящее смерть произведение.

Вся команда, включая Толкотта, собрались в конференц-зале. К ним присоединились Бет Гарнер и ее пожилой коллега доктор Ламотт. Он не работал в Управлении, и полицейские, присутствовавшие в комнате, настороженно поглядывали на него, как на любого человека без погон со стороны.

Бет Гарнер с уважением представила его.

— Доктор Ламотт преподает патологию психопатического поведения в Стэнфорде. Я думаю, было бы целесообразно обратиться к нему с просьбой о консультации по интересующему нас вопросу. Сама я не занималась специально этой проблемой.

— Доктор Ламотт, — спросил Толкотт таким тоном, будто собирался завести против него дело, — вы не будете возражать, если я задам вам один вопрос?

— Я для этого и пришел сюда, капитан.

— У вас есть практический опыт работы в правоохранительных органах?

Все полицейские в комнате подумали одно и то же: «А у тебя есть?» Уокер переводил взгляд с одного подчиненного на другого в надежде, что никто не выскажет это вслух.

— Я член специальной команды психологов, работающих при министерстве юстиции.

— А, — сказал Толкотт. — Неплохо-неплохо. Один ноль в пользу доктора, подумал Ник. Уокер взял инициативу в свои руки.

— Доктор Гарнер ввела вас в курс дела. И нам всем будет интересно выслушать ваше мнение.

— На самом деле все очень просто, — сказал Ламотт, будто выступая с лекцией перед группой студентов-выпускников. Здесь существует две версии. Одна: автор этой книги сама осуществила убийство, описанное ею с ритуальной точностью.

— Имеет ли к этому какое-нибудь отношение социальная принадлежность, благосостояние, положение в обществе или воспитание писательницы? — допытывался Толкотт.

Ламотт улыбнулся.

— Безумие не знает классовых границ, капитан.

— Какова другая версия? — спросил Уокер.

— Тоже очень простая и тоже никак не связанная с социальным положением убийцы: какого-то читателя книга глубоко потрясла, и он решил воплотить в жизнь события, описанные в ней. Это могло быть вызвано естественным или подсознательным желанием навредить автору книги.

— Ну, а что вы скажите о жертве? Об убитом? — спросил Моран.

— Он сказался всего лишь козлом отпущения. Если главной целью убийцы было опорочить писательницу, то он просто следовал сюжету ее книги, чтобы навлечь на нее подозрение. Подвергнуть суду общественности, может быть…

— Ну, а что, если убийство совершила писательница? — Ник в упор смотрел на доктора, будто не вполне доверяя ему. — С чем мы имеем дело, если автор воплотила в жизнь собственный замысел?

Пожалуй, этот вопрос ничуть не удивил доктора.

— В любом случае мы имеем дело с глубоко расстроенной психикой. Трудно определить, какой уровень жестокости порождается психологическими дисфункциями, но с точки зрения врачей, подражательное убийство гораздо легче поддается объяснению.

— Ну, а что вы скажите об авторе книги, — упорствовал Ник. — Что если это сделала она?

— Тогда вы имеете дело с дьявольски изощренным созданием, — уверенно сказал доктор. — Эта книга писалась долгие месяцы, и только потом была опубликована. Преступление, совершенное на бумаге, слишком опережает нынешнюю трагедию.

— Хорошо, если преступление совершено на бумаге, — проговорил Ник Карран, — зачем осуществлять его еще и в реальной жизни?

— В случае, если мы имеем дело с нормальным человеком, он бы удовлетворился, написав книгу, более чем удовлетворился. Нормальному автору достаточно выплеснуть фантазию на бумагу и предложить свой труд на суд читателей. Нормальному автору. Но в данном случае ни о какой норме и речи быть не может. И в отношении самого преступления, и в отношении его подражательного аспекта.

— Это уж точно, — заметил Андруз.

— Преступление планировалось автором задолго вперед, и затем она совершила задуманное. Это указывает на один неоспоримый факт: речь идет о психопатическом навязчивом поведении, если иметь в виду не только само убийство, но и использованный прием упреждающей защиты.

Казалось, последние слова Ламотта поняла только Бет Гарнер. Пять полицейских тупо смотрели на медицинское светило. Гасу Морану было плевать, если его сочтут за тупоумного полицейского.

— Иногда я не отличаю дерьма от конфетки, док, — с усмешкой сказал он. — О чем вы только что сказали?

— Она задумала свою книгу как алиби, — объяснила Бет Гарнер. — Я правильно поняла вас, доктор Ламотт?

— Совершенно верно, — ответил он.

— Она написала книгу, чтобы иметь алиби, — сказал Гас. — Значит она спланировала все черт знает как давно и затем однажды сказала себе: «Ну вот, сегодня я прикончу Джонни Боза». Я правильно понял?

— Механизм включения психопатического поведения еще требует специального исследования, — легко сказал доктор Ламотт.

— Доктор говорит научным языком, — пояснила Бет Гарнер. Бет явно упивалась ученостью Ламотта. — Писательница, предположим, говорит: «Вы думаете у меня не хватит мужества убить кого-нибудь точно так, как я описала в своей книге? Я не решусь сделать это, поскольку буду знать, что подозрение полицейских тут же падает на меня?»

— Да? — Ник проигрывал все варианты. — А что, если это не автор? А что, если кто-то прочитал ее книгу и сказал: «Вот это мысль!»

— Тогда я вам не завидую, — сказал доктор Ламотт.

— Не надо забывать, доктор, то, что нам вообще мало кто завидует?

— Потому что вы имеете дело с человеком, столь одержимым навязчивой идеей, что он или она.,.

— Она, — сказал Харриган, — уж это мы выяснили.

— Очень хорошо, — сказал Ламотт, — она настолько одержима своей идеей, что желает убить невинную или, по крайней мере, случайную жертву, лишь для того, чтобы свалить вину на автора книги.

— Но для чего?

— Откуда нам знать. Нам только точно известно, что в таком случае идет о личности, испытывающей глубочайшую навязчивую ненависть к писательнице, и абсолютно ни во что не ставящей человеческую жизнь.

Гас Моран кивнул.

— Понятно, док. Вы хотите сказать, что мы столкнулись с редкой бешеной бабой, у которой совсем крыша поехала. Как тут ни крути, а все сводится к одному.

Доктор Ламотт не смог оставить последнее слово за полицейским, да еще за полицейским с таким специфическим способом выражения мыслей, как у Гаса Морана.

— Давайте просто скажем так — вы имеете дело с очень опасным и очень больным человеком.

— С психопаткой, — пояснил Гас. — С сумасшедшей.

— Да, если хотите, — согласился доктор Ламотт.

— Хочу, — сказал Моран. — С сумасшедшей.

— Ну, есть для вас что-нибудь новенькое? — спросил Ник Карран, вспоминая ее глаза.

— Хорошо, — сказал Уокер. — Доктор Ламотт, разрешите от имени управления поблагодарить вас за помощь.

— Всегда к вашим услугам, лейтенант.

— Ник, Гас. Нам нужно встретиться с обвинителем.

Помощник районного прокурора, Джон Корелли, — грузный, заплывший жиром, вечно раздраженный из-за неблагодарной работы в районной прокуратуре, отнюдь не пришел в восторг, увидев Уокера в компании других полицейских. Убийство Джонни Боза во всех его трагических подробностях заполнило страницы газет и выплеснулось на экраны телевизоров. И не только здесь, в Сан-Франциско. Телесети и другие крупные средства массовой информации Нью-Йорка и Лос-Анжелеса оповещали о случившемся. Ничто так не привлекает читателей и не подогревает интерес к прессе, как сенсационное убийство. И для карьеры обвинителя наступает звездный час, когда идет расследование сенсационного убийства, но только в том случае, если он сумеет представить суду присяжных подлинного злоумышленника, преступника, виновность которого не оставит у них и тени сомнения.