Собственность мажора (СИ) - Зайцева Кристина. Страница 35

— Угу, — кладу трубку и сбрасываю ему контакт.

Куда мне с такой рожей ехать. Ещё и с отцом объясняться, да и с командой тоже.

Отшвырнув телефон, пытаюсь вспомнить что-нибудь из вчерашнего вечера после того, как вернулся домой.

Повернув голову, слышу какое-то громыхание за дверью.

— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, с трудом принимая вертикальное положение.

Доковыляв до шкафа, беру первую попавшуюся футболку и натягиваю на себя, чтобы не пугать людей. Натянув спортивки, босиком выхожу из комнаты.

Пахнет вкусно.

— Алена… — зову вязким шепотом, идя на звуки, но к моему удивлению на моей кухне орудует Лера.

— Привет, — смотрит на меня через плечо, помешивая что-то в серой стальной кастрюле.

На ней джинсы и одна из моих футболок, волосы забраны в хвост.

Какого. Хрена?

От напряжения начинает пульсировать глаз.

Смотрю на неё, напрягая мозги и пытаясь вспомнить как она, мать его, здесь оказалась и как мне от нее избавиться, потому что единственный человек, которого я бы хотел сейчас видеть — это мой Олененок. И если бы она захотела, могла бы взять из моего шкафа все, что душе угодно, хоть мои трусы, если они ей понравятся.

— Антипохмельный суп готов, — заявляет моя бывшая. — Садись, — кивает на барную стойку.

Эта сраная идиллия ни фига меня не умиротворяет.

Положив на пояс руки, осматриваю свою квартиру, в которой идеальный порядок. Подушки на диване сложены так, как должны быть сложены. Моя одежда, которая периодически появляется то там, то тут исчезла.

Посмотрев на Леру, хрипло спрашиваю:

— Что ты тут делаешь?

Ее изогнутая темная бровь ползет вверх. Посмотрев в мое лицо, она морщится как от боли и бросает:

— У тебя потеря памяти?

— Частичная, — подтверждаю я. — Так откуда ты?

Последний раз я пил полгода назад, не меньше.

Снова осматриваюсь, испытывая хреновые предчувствия.

Я должен позвонить Аленушке и узнать, как она добралась до дома.

Глубоко вдохнув, смотрю на осколки журнального стола и своей клюшки, которые аккуратно сложены рядом с мусорным ведром.

Я должен был позвонить ей еще вчера, но после драки у меня в башке всегда что-то перещелкивает. Я становлюсь просто гребаным психопатом! Это началось еще в школе. Когда на меня кто-то наезжал, я мог махать кулаками без остановки, как заведенный псих, потому что всегда знал, что мне никто не поможет. Поэтому к седьмому классу со мной связывались только бессмертные дебилы. Они всегда наваливались кучкой. Всегда. Я думал, эти мои приходы давно прошли… но нет! Не прошли…

Алена…

Она бы офигела, если бы увидела, каким психом я могу быть. Мне лучше одному… в такие моменты я всегда справляюсь с собой сам. Один. Самостоятельно.

Я знаю, что ни Колесов, ни один из его отморозков никогда ее не тронет. За такое можно очень серьезно влететь, а Трактор держится за свое место в футбольной команде насмерть, потому что это его главная жизненная перспектива.

— Ты оглохла? — снова смотрю на Леру, сжав челюсти.

Оперевшись руками о стойку, она сверкает глазами и говорит:

— Вот как ты заговорил?

— Так что?

— Ты позвонил и попросил приехать, — складывает на груди руки. — Очень сильно просил.

Что за… бред?!

Поднеся ко лбу руку, массирую висок, глядя в ее ледяное лицо.

На хрена я это сделал?

Ни фига не помню…

— Зачем? — сиплю я, сглатывая.

Усмехнувшись, она пожимает плечом:

— Чаю попить, Барков, зачем же еще.

Изо всех сил напрягая мозги, мечусь глазами по сторонам.

У нас что-то было?

Твою мать!

Быть такого не может…

Я не настолько отбитый даже под бутылкой вискаря.

В ее глазах светится превосходство, он которого по коже проходит холодок.

Я не могу ничего утверждать. Только довериться своему гребанному внутреннему я! Но я ни хрена ни в чем не уверен…

— Я уезжаю, — говорю ей. — Тебе пора домой.

Сжав губы, она выплевывает:

— Я не девочка на побегушках. Если захочешь меня увидеть, приедешь за мной сам.

Игнорирую, разворачиваясь на пятках. От всего этого дерьма у меня взрывается голова.

Вернувшись в комнату, нахожу на кровати телефон. На экране входящий от отца. Решаю отложить разговор на потом, быстро выдергивая из шкафа носки и толстовку. Усевшись на кровать, упираюсь локтями в колени и набираю Алену.

— Давай, малыш… бери, блин… ответь мне…

Звонок обрывается, а потом у нее вообще отключается телефон.

Набираю еще три раза, но бестолку.

Выйдя в холл, проверяю выключена ли плита, потому что секунду назад слышал, как хлопнула входная дверь.

От запаха еды мутит.

Блин…

Мне нужен кофе.

Набросив на плечи куртку, нащупываю в кармане ключи от машины и смотрю на свое отражение в зеркале над комодом.

Моя рожа отекла, синяк под глазом почернел, губа разбита.

Забив на мелькающий по тротуару силуэт Леры, выруливаю на шоссе и срываюсь в сторону дома своего Олененка.

В ее окнах никаких признаков жизни. Выйдя из машины, набираю в руки снега и леплю маленький снежок. Морщась от боли под ребром, запускаю им в кухонное окно и жду. Проделав то же самое со вторым окном, возвращаюсь в машину.

Долбанув затылком о сидушку, сжимаю ладонью руль.

Упрямо сжав зубы, достаю телефон и набираю ее мать.

Проводить масштабные поиски мне не впервой, но на этот раз я не сомневаюсь в том, что она… прячется от меня осознанно. От этого на подкорку закрадывается легкая паника. Мне нужно с ней поговорить, чтобы успокоиться! Я не хочу теряться в гребаных догадках!

— Да? — слышу мягкий голос Алениной матери.

— Добрый… кхм… — прочищаю горло, потому что голос звучит, как с того света. — Добрый день. Я тут… Алену потерял, не в курсе где она?

Пока она молчит, я успеваю досчитать до семи.

Все еще хуже, чем я думал. Теперь я не сомневаюсь в том, что она где-то там. Рядом со своей матерью.

Завожу машину, трогаясь с места.

Я знаю где они обе находятся.

— Она тут с нами, у дедушки.

На ходу пристегиваю ремень.

Слышу, как хлопнула дверь на том конце провода.

— Никита, — гробовым голосом спрашивает Ольга. — Что ты натворил?

— Не знаю… — сглатываю я слюну, говоря правду.

— Алена, она…

— Что она? — выезжаю на шоссе и вжимаю газ в пол. — Можно мне с ней поговорить?

Мне, блин, необходимо услышать ее голос!

— Ты ее обидел?

Этот вопрос ставит меня в тупик. Подумав хорошенько, я вынужден признать:

— Немного… дайте ей трубку, пожалуйста.

— Она предупреждала о том, что ты можешь позвонить. И просила передать… — она мнется, а я торможу на светофоре.

— Что передать? — подталкиваю, елозя по сидению.

— Она не хочет с тобой разговаривать, если коротко.

— А если дословно, — впиваюсь глазами в светофор.

Тихий вздох, а за ним:

— Там было о твоей голове и о том, куда ты можешь ее засунуть.

— Понятно… — хриплю я. — Что-нибудь еще?

— Да…

— Что?

— Она просила тебя больше никогда ей не звонить и не искать. И ты должен понимать, что она не пошутила.

Смотрю на заметенную снегом трассу за лобовым стеклом не мигая и прошу:

— Можете передать ей кое-что в ответ?

— Смотря что.

— Если она хочет послать меня куда бы то ни было, пусть скажет это мне в лицо.

Положив трубку, бросаю телефон в подстаканник и давлю на газ, обходя медленную фуру впереди.

Глава 40

Никогда не думала, что это вот так. Что боль души может стать осязаемым булыжником в груди, который давит и не даёт свободно дышать, и такскать его там дерьмово и дискомфортно.

Может быть впервые в жизни я не хочу думать ни о чьих проблемах, кроме своих собственных.

Не хочу быть рациональной и взвешенной, потому что меня достало быть такой. И то, что мои близкие ходят вокруг моей комнаты на цыпочках тоже. Будто я больна или умираю. Присматриваются к моему лицу и замолкают, как только я оказываюсь где-то поблизости. Пытаются задавать вопросы, но не знают откуда ко мне подступиться, потому что я никогда не создавала проблем и никогда не была… такой потерянной. Я никогда не чувствовала себя такой потерянной. А эта тоска… я ее ненавижу. Стоит нащупать ее где-то в душе, как на глаза наворачиваются слезы.