Ночь Седьмой тьмы - Истерман Дэниел. Страница 12

Когда он вернулся, на лице у него читалась озабоченность.

– Это касается вашего приятеля Филиуса, – сказал он. – Происходит что-то уж совсем забавное. – Он замолчал, сел. – Какие-то люди приходили сегодня утром, чтобы забрать его тело. Назвались родственниками. Они похоронили его сегодня днем. Я этого не понимаю. Следовало бы сначала провести вскрытие.

Анжелина нахмурилась.

– У него не было здесь никаких родственников, – сказала она. – Они оставили свои имена? Те люди, что приходили за ним.

Он покачал головой:

– Не знаю. Видимо, нет. В регистратуре больницы должна быть запись. Но зачем хоронить его так быстро? И как им удалось обойти процедуру вскрытия?

– Таков обычай. Он одинаков во всех тропических странах.

Рубен кивнул:

– Есть еще кое-что.

– Да?

– Результаты лабораторных исследований. Очевидно, там у них произошла какая-то путаница, и они все-таки подготовили анализы взятой у него крови. Занятная выходит картина с этими анализами. Что-то совершенно необычное. – Он замолчал. Анжелина пристально смотрела на него, словно догадываясь о том, что он собирался сказать. – Паталогоанатом только что разговаривал с прокурором штата по поводу официального запроса на проведение эксгумации.

7

Наступило утро среды, бледной и никчемной, – кичливый день, отполированный вчерашним дождем до блеска, свет тусклый и какой-то белесый, вся энергия вытекла из него. Что до нее самой, Анжелина не помнила ни одного дня, который начался бы так уныло и бестолково. Она в буквальном смысле не знала, что ей с собой делать. Рубен ушел рано: он хотел взглянуть на этот странный отчет из лаборатории и помочь побыстрее получить ордер на вскрытие могилы.

Верно, ей нужно было бы заняться похоронами Рика, но при одной мысли об этом ей делалось дурно. По совету Рубена она оставила эти заботы секретарше Рика в университете Лонг-Айленда. Мэри-Джо взяла на себя всю работу: звонила по телефону, давала извещения в газеты, договаривалась с похоронным бюро. Анжелина еще не говорила с родителями Рика, да и не хотела говорить. Секретарша может позаботиться и об этом тоже.

С трудом ворочая руками и ногами, она выбралась из кровати в десять часов. Ее одежда была еще немного влажной, но все же это было лучше, чем те вещи, которые одолжила ей сестра Рубена, – все не того размера и чудовищно непривлекательные. В голове у нее сложился отталкивающий образ этой сестры: громкоголосая, пышнотелая – круглолицая еврейская матрона с тяжелыми грудями и десятком детишек, которая пользовалась дешевой косметикой фирмы и раз в месяц делала покупки в «Мэйсиз».

Квартира Рубена была заполнена фотографиями: его дедушка и бабушка в хассидских одеждах, его родители, братья, сестра в день своей свадьбы, дяди, тети, кузены и кузины, племянники, племянницы – живые и умершие. Он рассказывал ей о них накануне вечером:

– Вот мои дедушка и бабушка. Я их не знал, они умерли в Аушвице. А вот это дядя Аврам, он умер здесь, в Бруклине. Вот эта смешная женщина – тетя Ривке. А вот это ее сын Ирвинг, мой двоюродный брат, он сейчас в университете Йешива.

Литания имен, лиц, воспоминаний. Он ни на секунду не уставал перечислять их: они были самым важным в его жизни. Они были его прошлым. Без них он был ничто, пустое место. Они и были той причиной, по которой ему было так мучительно видеть ее одиночество.

На столике у стены, немного в стороне от остальных, стояли несколько цветных фотографий его детей. Анжелина взяла одну в руки.

– Кто это? – спросила она.

Рубен запнулся, прежде чем ответить.

– Все это фотографии моей дочери Давиты, – сказал он. – Ей десять лет. Вот это самый последний снимок, тот, где она с лошадью; он был сделан месяц назад.

С фотографии смотрела худенькая темноволосая девочка с большими глазами. В одной руке она держала уздечку, накинутую на маленькую пегую пони, улыбаясь на фоне косого столба солнечного света.

– Я не знала, что у вас есть дети.

– Только один ребенок, только Давита.

– Вы женаты?

Его голос прозвучал словно издалека.

– Один раз, – ответил он. – Я был женат один раз. Фотографий нет. Извините... – Он поднялся и вышел на кухню, чтобы сварить еще кофе.

Анжелина брала фотографии в руки и ставила их обратно. Для нее они ничего не значили, помятые, потускневшие, с загибающимися краями в своих позолоченных и серебряных рамках; но по мере того как она рассматривала их, неожиданная волна зависти накатила на нее, накрыла с головой, проникла в нее настолько глубоко, что она закрыла глаза и скрипнула зубами, сжав их изо всех сил, чтобы не разрыдаться. Эта близость его семьи, твердое знание того, кто были его предки, – маленькие спички, от которых она могла бы вспыхнуть как факел, если бы позволила им слишком плотно прикоснуться к своей коже.

Она приготовила завтрак и вымыла посуду. Покончив с этим, она прошла в ванную и вымыла лицо в мыльной воде. Ей были нужны тонер, увлажняющий крем, косметика. Может быть, попозже она сходит и купит все это. Она вымыла голову, воспользовавшись шампунем Рубена – какой-то дешевой дрянью, которую он приобрел в ночном супермаркете. Волосы после него стали казаться ей жесткими. Фена она так нигде и не нашла.

В десять минут двенадцатого она вернулась в гостиную. Фотографии смотрели на нее из своих тяжелых рамок, каждая – василиск, неподвижными глазами буравящий ее плоть. Она встала и повернула их лицом к стене. Попыталась читать какой-то детектив, написанный человеком по имени Роберт Б. Паркер. У Рубена их была целая полка. Убийца-маньяк охотился за чернокожими женщинами в Бостоне. На месте каждого убийства он оставлял алую розу. Это были просто слова, она не могла на них сосредоточиться.

Фотографии по-прежнему наблюдали за ней: их глаза василиска могли видеть сквозь позолоту и серебро. Она отложила книгу и прошла по комнатам, собирая их вместе. Они все убрались в большой выдвижной ящик в шкафу на кухне.

В гостиной Рубен держал тропических рыбок в большом аквариуме. Они плавали дружной стайкой, взад и вперед, взад и вперед, их светящиеся краски были самыми яркими в комнате. Следуя инструкции, полученной от Рубена, она бросила в аквариум щепотку корма и наблюдала, как он сверкающими крупинками опускается на дно. Эти рыбки были так похожи на нее: жители тропиков, обреченные вечно плавать в стеклянной банке за тысячи миль от дома. Анжелина мечтала о том, чтобы опуститься на дно аквариума и закрыть глаза навеки. Никто и никогда больше не заставит ее плавать.

В двенадцать часов она достала из холодильника немного пастрами и сделала себе бутерброд. Она не могла вспомнить, рассказала она полицейским или нет о пакетах с мясом, которые Филиус оставил в ее квартире. Откусив от бутерброда несколько раз, она почувствовала тяжесть в желудке. Анжелина не стала его доедать.

В половине первого она встала и достала фотографии из ящика. Одну за одной она вынула их из рамок и разложила на столе. Старые фотографии: живые, мертвые, полузабытые люди. Какое они имели право так смотреть на нее? В другом шкафу она нашла кухонные ножницы и начала разрезать фотографии на длинные полоски, затем эти полоски на еще более мелкие кусочки. Потеряв терпение, она отшвырнула ножницы в сторону и начала рвать клочки руками, мельче, мельче, еще мельче: тетя Ривке, дядя Аврам, кузен Ирвинг и маленькая Давита. Когда она закончила, прошлое Рубена лежало на полу кучкой неопрятных обрывков.

Она вошла в гостиную и разыскала в буфете бутылку «Наполеона». Медленно потягивая коньяк, она сидела в полной тишине, наблюдая, как маленькая рыбка с ярким хвостом плавает туда-сюда в своем темном мире. Сколько кругов по аквариуму составляют целую жизнь? Над самым дном аквариума в одну из стенок был вделан кран. Она открыла его и стала смотреть, как вода выливается на ковер. Рыбки опускались все ниже и ниже, отчаянно работая плавниками, борясь с неожиданным течением, увлекавшим их вниз. Наконец они остались лежать на камнях, песке и водорослях, покрывавших дно; их яркие, светящиеся тела извивались в последней борьбе за глоток кислорода.