Сёрфер. Запах шторма (СИ) - Востро Анна. Страница 26

— Эй, о чём шепчетесь? — пихает Кира в бок Алексей.

— Да так — погода сегодня хорошая. Лётная, — отвечает тот, — Да, Марина?

— Точно! Такое впечатление, что это вы ветер с собой привезли. — эмоционально подхватывает она, — Когда мы приехали дул очень слабый юг и в "ложке" болталось всего несколько куполов, то проваливаясь ниже склона, то подлетая всего метров на двадцать над стартом. Потом и это скисло. Совсем не дуло. Сидели, нюхали ветер около часа, без дела. Даже мясо пришлось со склона скинуть.

— Что скинуть? Мясо? — удивлённо округляю глаза, — Это что, какой-то ваш специфический ритуал?

— Что-то вроде. Жертва, — смеётся она, — Это когда запускают со склона, как правило, новичка какого-нибудь, что называется, "на мясо". И смотрят, где и как он сядет. Если поднимет его и минут десять хотя бы продержится на потоке и потом сядет обратно на старте — значит, опытным есть смысл ставить купола и взлетать.

— А если не поднимет? — скептически сдвинув брови, уточняет Кир и мы, с весёлым удивлением, переглядываемся с Алексеем.

— Ничего страшного. Спланирует по склону как на парашюте. Только придётся потом вверх подниматься пешком, если за ним никто не приедет.

— Уфф! — Лёша шутливым жестом смахивает капельки пота, как-бы выступившие на лбу от ужаса, — А то, раз «жертва» и «на мясо», у меня уже фантазия начала рисовать мне страшные картины.

Смеёмся все вчетвером.

— Пошли ближе к краю склона! Посмотрите на «ложку». — тянет своего «красавчика» за руку Марина.

Марина — симпатичная, миниатюрная, кареглазая брюнетка, с короткой стрижкой под мальчика. Очень весёлая. Жизнерадостность так и бьёт из неё ключом. И они с Алексеем очень хорошо подходят друг другу, и внешне, и по характеру — эдакая парочка лёгких в общении шутников. То ли благодаря их благотворному влиянию, то ли между мной и Киром что-то изменилось сегодня, но я ловлю себя на мысли, что мой сёрфер больше не раздражает меня. Взаимные колкости прекратились. Он больше не выглядит отстранённым и задумчивым. То и дело ловлю на себе его улыбающийся тёплый взгляд, пока я, увлечённая открывшимся видом, расхаживаю по склону, слушая Маринины пояснения, что мы видим вокруг.

Перед нами раскинулась большая долина с вечно пересыхающим в сезон солёным озером Бараколь в её центре. Именно его и называют «ложкой» за внешнюю схожесть с верхней частью — «черпалом» этого столового прибора. Между озером и подножием склона Клемухи, покрытым пожухшей от знойного лета травой, — ровные зелёные квадраты виноградников. Слева долину ограничивает высокая, плоская на вершине, гора Коклюк, с небольшим селом Нанниково у её подножия и виднеющейся на краю горы белой колоннадой беседки «Звездопад воспоминаний». Справа — широкая линия моря и Коктебельская бухта с Карадагским массивом. Длинным живописным обрамлением от самого моря до Клемухи протянулись величественные вершины гор, подёрнутые голубоватой дымкой. И куда ни кинь взгляд, везде вокруг нас, парят на разной высоте похожие на оторвавшиеся ветром от одуванчика-склона — семена, разноцветные парапланы.

— Как красиво! Вы только посмотрите на это всё! Только посмотрите! — восторгаюсь, восхищённо прижав руки к груди и, слегка запрокинув голову, начинаю медленно поворачиваться вокруг себя.

Порыв ветра подхватывает подол моего белого платья, которое Кир зачем-то попросил снова одеть сегодня. Одежда явно не для ветреных гор. Поэтому я предусмотрительно повязала на бёдра большой красный платок, чтобы широкая юбка не взлетала выше пояса. Но, даже сдерживаемая платком, она всё равно развевается и трепещет у бёдер. И это зрелище явно доставляет моему сёрферу удовольствие, судя по его откровенно скользящему по моим ногам взгляду. Я снова вижу, как он складывает пальцы у глаз и нажимает указательным пальцем невидимую кнопку фотоаппарата.

— Представь, что ты птица, и ты летишь! — улыбается он.

Расставляю руки в стороны и продолжаю кружиться. Он подходит ко мне и прерывает мой «полёт», обнимая сзади за плечи.

— Ты похожа на парящую белую чайку.

— Ммм? Опять меня сфоткал? Увлекаешься фотографией? — хихикаю.

— Типа того. Некоторые моменты хочется задержать в памяти. Красиво! На мобильный и на фотоаппарат получится не то. У меня в машине лежит цифровая зеркалка, но я её почти не достаю последнее время.

— Почему?

— Не хочется отвлекаться от неповторимости каждого момента. Да и наснимал за лето уже много.

— Да? А вот я бы с удовольствием пофотографировала эту красоту. Но забыла свой мобильный в номере. В первые дни решила не носить с собой, а сегодня не подумала захватить. Так жаль!

— Не жалей. Фотографии должны быть здесь, — он касается ладонью моей груди, там, где бьётся сердце, и оно сразу же ускоряет свой ритм.

— А ты — хитрец! Вот, оказывается, зачем ты так настойчиво просил меня снова надеть это платье, когда я собиралась облачиться в какой-нибудь более подходящий вариант для ветреных гор.

— Чтобы любоваться на твои стройные ножки под развевающимся на ветру подолом этого белого платьишка. Именно за этим, всё верно.

— Ты — маньяк, визуал-кинестетик [4] — смеюсь я.

— Что ж поделать! Какой уж есть, — притворно вздыхает он и спустя небольшую паузу добавляет, — И ты тоже, девочка моя. Ты — тоже.

— Ну, так что? Вперёд — летать? — весело подмигивает Марина, — Тот пилот-инструктор, о котором я вчера говорила, уже ждет тебя, Лёш. Вон он стоит, в красной клетчатой рубашке — видите? Я ему и про тебя сказала, Оль. Что, возможно, ты тоже решишься после Лёши.

— Хм. Не знаю — не знаю, — скептически бормочу себе под нос я, и уже громче добавляю, — Возможно. Я ещё подумаю.

Алексей с Мариной уходят к инструктору. Мы продолжаем стоять в обнимку, наблюдая за парапланеристами на склоне и в воздухе.

— Я не понял — ты всё раздумываешь, лететь или нет? — Кир выпускает меня из объятий, становится передо мной и вопросительно заглядывает мне в лицо.

— Да. Раздумываю. А что?

— Да, брось! Весь страх только в голове.

— Вот именно, что в голове! У меня фобия высоты — я же говорила.

— У тебя нет фобии высоты, — возражает уверенно, — Иначе ты не дошла бы не только до середины Хамелеона — ты б вообще на него не полезла. И почти на самом краю склона здесь не стала бы кружиться.

— Думаешь? — с сомнением в голосе, задумчиво отвечаю я, — Но почему я тогда боюсь?

— Это защитная реакция. Нормально. Ты, просто слишком осторожничаешь.

— Гм … И что же делать?

— Лететь! — категорично ставит в обсуждении точку он.

Лёша возвращается после полёта довольный и принимается воодушевлённо рассказывать, как это было. Утверждает, что совсем не страшно — тандемом всего метров на двести поднимают, не высоко. К сожалению, не высоко, потому что ему хотелось бы подняться выше.

— Ну, так что — надумала? Полетишь? — уточняет у меня Марина.

— Нет. Спасибо, за предложение, но — нет.

Замечаю, как, услышав это, Кир одаривает меня взглядом, в котором сквозит разочарование. Скептически поджав губы, едва заметно качает головой. Поворачивается к нам спиной, садится на краю склона и закуривает.

«Он сделал вывод, что ты неисправимая трусиха», — проносится у меня в голове.

Марина с Лёшей продолжают что-то говорить, но я их не слышу. Я смотрю на него и физически чувствую — мой отказ снова воздвигает стену отчуждения между нами. Он просто сразу «выпал» из разговора и снова, как и в вечер нашего знакомства в баре, сидит с отсутствующим видом, блуждая задумчивым взглядом по долине. Мне становится очень тоскливо и одиноко.

«Ну и что?» — продолжается в моей голове внутренний диалог.

«Как это — «ну и что»? Так не пойдёт!»

— Марина, я полечу! Сколько это стоит? — слышу, словно со стороны, свой собственный тихий голос.