Сёрфер. Запах шторма (СИ) - Востро Анна. Страница 36

И, правда. А чего я, собственно, так психанула?

Я ещё ни разу не ласкала себя при мужчине, никто мне такого не предлагал, и даже мысли у меня такой не возникало. Ну и послала бы вежливо с его пожеланием, если мне слабо это сделать. Мол — не буду! И всё. Но только ли дело в том, что мне слабо?

А в чём же тогда ещё? Наверное, в том, что он своими словами опошлил мои слова о любимой сказке. Не знаю сознательно или нет, но опошлил. Сначала с трусиками. Ладно — я согласилась. Он любит эротические эксперименты в нестандартных местах и мне, как оказалось, тоже они нравятся. Но то, что он заявил дальше, видимо вступило в полнейшее противоречие с моей вспомнившей любимую сказку романтической головой. И ещё в том, что в моих мыслях в тот момент пронеслось: «Я не первая кому он предложил это сделать». Почему-то этот факт очень сильно взбесил. И продолжает бесить. Хотя, казалось бы — ну и что такого?

Истеричка.

Вырываю руку.

— Отвали!

— Да чего ты так бесишься? Почему вы все такие истерички! — восклицает он, впервые повысив на меня голос.

Ну, точно — не первая! И, судя по всему, не первая, которая так резко отреагировала.

— Я не одна из твоих девочек-марионеток! — выкрикиваю резко.

— Каких марионеток? Что ты несёшь?

— Знаешь, что? Если ты привык, что твои девицы выполняют все твои прихоти, то со мной этот номер не пройдёт! — не в силах остановиться, продолжаю кричать я.

— Ну, приехали! — морщится брезгливо, — И откуда же такие выводы, интересно?

Меня, почему-то, начинает буквально трясти от злости. При этом в голове мелькает мысль: «Какой накал страстей! Прямо сцена из любовной мелодрамы: Закат. Море. Мы — среди живописных развалин. Ни одной машины и ни одного человека вокруг. И этот фееричный переход от страстного поцелуя, к не менее страстному ору».

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Вдох — выдох. Вдох — выдох. Давай, успокаивайся!

— Спасибо за чудесный день! А теперь я хочу вернуться в Коктебель. Отвези меня.

Делаю шаг в сторону машины, но он, больно сжав запястье, снова с силой разворачивает к себе, останавливая.

— Ты не ответила на мой вопрос. Так откуда такие выводы?

— Эй, полегче! Больно вообще-то!

Хватка ослабевает, и я тут же выдергиваю руку.

— Тебя родители не учили в детстве, что с девочками надо обращаться нежно? Видимо, нет!

— А тебя твои, что нельзя строить выводы о людях из воздуха, посылать на хер по неясным причинам и хамить?

— Я хамлю?

— Ты хамишь!

— Пусть так. Но, скажешь, я не права?

— Нет, не права! А насчёт того, что я предложил — тебе просто слабо! И поэтому ты бесишься. Такая же истеричка, как все!

Такая же истеричка, как все?

— Да пошёл ты! Самовлюблённый, наглый болван!

Не сдержавшись, от души размахиваюсь и смачно запечатлеваю ладонью пощёчину на его щеке. Но его это ничуть не смущает, а напротив очень злит. Потому что в ответ он вцепляется мёртвой хваткой в мои запястья и тащит к этим развалинам. Резко впечатывает в стену и крепко прижимает к ней. Так, что из меня на мгновение вышибает дух. И пока я пытаюсь поймать ртом воздух, словно рыбка, выброшенная на берег, вижу, как блестят гневом в отсвете фар внедорожника его глаза и нервно ходят желваки на скулах.

— Ты что творишь? … Придурок! … Отпусти меня!

— Заткнись! — встряхивает и резким толчком прижимает бёдрами мой копчик к стене.

Чувствую боль и тяжесть возбуждения внизу живота.

— Охренел? Мне больно! — безуспешно пытаюсь его оттолкнуть.

Он снова толкает, вжимая в стену и, застывает, замечая в свете фар, как расширились от возбуждения мои зрачки, и как плотно прижаты наши бёдра друг к другу. Чуть отклоняется корпусом назад, опускает взгляд, скользит им с обнажённого плеча ниже, на очертания, вздымающейся от учащённого дыхания, груди с заострённым соском под тонкой белой тканью платья.

— Как же ты меня достала! — впивается в мои губы, которые вынужденно распахиваются навстречу его настойчивому языку.

Одна его рука продолжает прижимать мои руки, не давая вцепиться в него, снова ударить. Пальцы другой тянут завязки широкого ворота, сдёргивают ткань платья с обнажённого плеча дальше вниз, сжимают оголившуюся грудь, сползают на мои бёдра и крепко сжимают ягодицы.

Нас обоих накрывает волна мучительного желания, но я снова пытаюсь оттолкнуть. Он никак не реагирует на мои попытки вырваться. Сопротивление только ещё больше злит и возбуждает его. Ладонь стремительно проникает под платье, задирает подол вверх, больно сжимает между ног.

— Совсем шизанулся?! Отпусти!

Вновь делаю попытку остановить, но замираю от его рыка прямо в мой рот.

— Заткнись!

Продолжая терзать рукой тело, Кир снова впивается в мои губы, принимаясь терзать и их.

— Ты грубый жестокий придурок! … Отпусти меня! Сейчас же! Слышишь? — шепчу шокировано, уворачиваясь от болезненных, но таких возбуждающих покусываний.

— Заткнись! — повторяет он, требовательно возвращая пальцами за подбородок мои губы.

Я покорно замираю. Сейчас я уже могу, но не хочу пошевелиться. Он — хищник. Я — добыча. Он поймал. Это так сильно возбуждает меня, что он это чувствует.

Слышу его торопливую возню со своим ремнём и молнией на джинсах, и волна возбуждения закручивается спиралью по моему телу вниз. Он подхватывает мою левую ногу под бедром, отводит в сторону и врывается в меня, с каждым резким толчком сдавленным рычанием повторяя: «Заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись!»

От ощущения его плоти по мне проходит волна, которая выгибает тело навстречу этому хищнику, и он начинает двигаться, подчиняя мои движения своему животному ритму. Я чувствую, как ударяюсь спиной о кирпичную стену; как внутри, не смотря на захлестнувшее возбуждение, распространяется боль; как нас обоих разрывает в густом зелье эмоций: адреналина, гнева, похоти.

Поднимаю голову к небу: солнце уже село, темнота вечера и бухты Чалка рассыпала щедрой горстью тусклые звёзды над нашими головами. И они такие холодные и далекие! И снова в голове настойчиво звучат всё те же два вопроса: «Зачем я здесь? Зачем мне всё это?»

Нестандартность ситуации и переизбыток эмоций приводят к тому, что это торопливое исступленное сношение длится не больше тридцати секунд. Прохладный вечерний бриз приносит запахи выжженной южным солнцем степи. Где-то далеко шумит штормовое море, и надрывно кричат чайки. А меня уносит в падении на дно. Ощущения точно такие же как, если бы я тонула в этом море. Такие же, когда накрывает мощной штормовой волной и тянет прямо вниз, в глубину. Как если бы я могла осознавать тот короткий миг, когда проваливаюсь глубоко в сон после продолжительной бессонницы. И когда экстаз этой глубины накрывает Кира, я задыхаюсь от нехватки воздуха, перед тем как окончательно утонуть.

В этот раз, не смотря на сильное возбуждение, я не кончаю. Возможно потому, что просто не успеваю, до его очередного «Заткнись!», переходящего в смесь шумного выдоха и рычания, подобного волчьему. А может быть потому, что впервые за эти двое суток с ним с такой кристально ясной, как откровение, силой ощущаю свою раздвоенность: моё тело, горящее от возбуждения и подчинённое неистовому животному ритму — отдельно; моя душа, ошарашено застывшая от шока реакциям этого тела — где-то рядом. Она вдруг осознаёт своё тело в новой ипостаси, как послушный механизм, неожиданно, но уже закономерно откликающийся на исходящую от этого мужчины грубую подчиняющую силу и огонь. И сейчас ей очень холодно и одиноко!

После он резко отпускает меня, и я обессилено сползаю вдоль стены вниз, закрыв лицо руками. Кир приводит свою одежду в порядок, и какое-то время просто стоит надо мной. Слышу его шумное, резкое дыхание, которое постепенно успокаивается. Я не шевелюсь. Склоняется, тянет за руки вверх и осторожно прижимает к себе. Неловко гладит по голове, плечам, спине, словно извиняясь. Но мне всё равно. У меня внутри вакуум. Пустота.