И опять Пожарский 7 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 26

Ага, вон и пленных ведут. Какой-то шишка, бурнус белый, халат серебряной ниткой вышит. Пообщаемся.

Извините пока больше нет. Зимой на даче снег две теплицы обрушил. Пришлось два дня возиться, новый поликарбонат покупать и натягивать. Думаю через пару дней выложить уже нормальный кусочек.

Комментируйте.

С уважением. Андрей

Глава 12

Событие тридцать четвёртое.

Епифан Соловый покидал дом нехотя. Старость, что ли подходила. Желание покоя и уюта. Или это женитьба так на него повлияла. Да, дом ещё новый с печью круглой в центре, что потрескивает дровами зимой. Поговорка есть «трескучий мороз», сколько раз на реке, да и в лесу слышал этот треск. В лесу мороз обычно лиственницу выбирает, чтобы потрещать. Спросил как-то дьякона одного давненько ещё Епифан, чего трещат деревья?

«Оттого, сыне, что в деревьях есть сырость, и сырость эта замерзает, как вода. Когда вода замёрзнет, она раздаётся; а когда ей нет места раздаться, она разрывает деревья».

Печь, похоже, потрескивает, когда огонь до сучков добирается. А ещё маленькая крикунья дочка держит дома. Ходит уже, косолапит по струганым доскам двойного пола. И почти никогда не плачет, упадёт, гыкнет чего-то, поднимется и дальше перебирает ножками. Но вот если чего ей в голову взбредёт маленькую, чернявую, то криком одно своё возьмёт. Жена пытается построже с ней быть, а Епифан, на что зачерствел душой, голову отсечь, али пузо вспороть бусурманину, чуть не в радость, а этого крика переносить не может.

- Что тебе Катенька, вот эту игрушку дать, держи не плачь только.

Балует он малую. Баловал. Сейчас уже месяц с лихвой снова в походе. Нужно проклятущий исток Тобола найти. Не совсем понимал Соловый, на кой князю ручей этот. Ясно ведь, что на лодьях туда не добраться. Зачем? Чтобы была карта? А что с той карты? Польза какая? Однакось, он человек служивый, послали — пошёл.

Дорога знакома. Добрались до Уя и вниз по порожкам и перекатам. Не на лодьях знамо. На сей раз подготовились сурьёзно. Все семь десятков одвуконь. В лесу-то это не сильно помогает, всё одно пёхом приходиться двигаться. Забыли медведи дорогу проложить. Если встретим, попеняем им. А выбрались из лесу, и не стало лучше, только взгромоздишься на коня, ан опять слезать. Берег заболочен сильно. А луг рядом весь в дырках. Сусликов тьма. Только и смотришь, как бы конь не попал в норку эту. Амба тогда. Сломит ногу.

Когда о прошлом годе домой возвертались, то почти месяц от припрятанных лодей пешими добирались. Теперь же, на конях, да по знакомому маршруту, да под гору. Куда как быстрей получилось — три с половиной недели. Целых пять дён выиграли. Ещё собираясь, решали, как от этого места дальше-то. Оставить коней на нескольких казаков, да самим на лодьях вниз по Ую, а потом вверх по Тоболу. А дальше чего? Опять пёхом?

Али, господь с ними, с лодьями, одвуконь чай не медленнее, да и порог с мелью не помеха. Опять, в седле веслом можно и не ворочать. Лошадь она и без вёсел справится. Да ещё смолить ведь надо, зиму пролежали. А бросить жалко. Труда пропасть вложена, и хороши, ведь. Так выходя и не решили, на месте видней будет.

Ну, вот место. Решать надо. Соломоново приняли решение. Лодьи просмолить и спуститься до Тобола. А кони пока табуном следом. Ну, а дальше уже лодьи оставить и двигаться на конях.

В этом году состав отряда почти не поменялся, отправилось с Епифаном по весне опять семь десятков человек, включая самого сотника, башкира толмача Темира, торгута или калмыка Айтина — по ихнему «Звонкий», и самого важного участника «экспедиции» картографа гишпанского Карлоса Хосе. Чуть бы быстрее двигались, но гишпанец, то тут заставлял остановиться, то там. Компасом вертел и рисовал в своём блокноте. Выверял карту. Что ему скажешь? Если вся цель экспедиции карты рисовать, то он тут самый нужный. Рисуй! Прибился ещё прошлогодний пленный — кипчак из рода тортуыл. Звать степняка Амиржан, что по ихнему — друг или товарищ. За зиму чуть русскому научился. Да из нового ружья, что князь Пожарский «Берданкой» прозвал, первейшим стрелком стал. В степи народ ещё не пуганный, авось его умение и пригодится.

Накаркал.

Лодьи уже подходили к устью Уя, судя по картам Карлоса, вот сейчас будет поворот, а там и Тобол, когда вернулись высланные вперёд на лошадях двое разведчиков. А поперёк седла у Силантия Кожина дёргался и сучил ногами пленник. Понятно пришлось к берегу править. Сошли корабликов, обступили троицу.

- Добрались мы, Епифан до Тобола. Спешились и решили лошадей напоить, да самим умыться, а то в грязи все. Берег весь кустами зарос, нашли тропку, видно зверье проложило к водопою. Я-то впереди шёл, а Тришка следом коней вёл. Мой Орлик и всхрапывать начал. Я насторожился, почуял конь кого. Смотрю, а этот у реки костерок пытается разжечь. Стоит на коленях ко мне спиной и искры высекает. Скрал я его. Дело не хитрое. Но вёрткий, если бы Тришка не подоспел, утёк бы. Юнец-то наш, ему прямо по сопатке треснул, этот и завалился. Повязали по рукам и ногам и вот доставили. Как в себя пришёл кричать начал, пришлось леща ему вдарить. Успокоился, кажись.

- Посади его на землю, посмотрим на твою добычу, — велел Соловый.

Пленник был одет в длинный зелёный халат коричневые штаны и щегольские высокие сапоги, недавно явно смазанные чем — блестели. На голове была чёрная мерлушковая круглая шапочка с зелёным верхом и красной помпушкой в центре.

- Оружия не было при нём? — осмотрев пленника, повернулся Епифан к Кожину.

- Как не быть. Тришка принеси. Молодой казак метнулся к своему коню и принёс оружие неизвестного.

Высокий лук с медными навершиями на концах, тетива спущена. Кожаный шестигранный колчан с непонятными письменами. Соловый таких и не видел никогда. Сабля в ножнах. Не наша — тяжёлая, чуть расширяющаяся к концу. А ещё копьецо странное. Как вилы у крестьян двузубое, но зубья железные и чуть загнутые. Для чего оно? Такое не метнёшь, если только обороняться от конного. А второй зуб зачем? Чудное оружие.

- Тамана, он ойрат, — тронул Епифана за плечо торгут или калмык Айтин.

- Ойрат? Вашинский что-ль?

- Враг.

- Ясно, а язык ты его знаешь? Спроси, кто он?

Зарычали оба, загавкали. Непонятен был Епифану замысел создателя, зачем людям он пёсий язык дал.

«На той стороне, ближе всех к вам, стоит Сайн Сэрдэнгэ, сын Мангада, у которого шлем из чистого серебра, красный панцирь с бляхами, улбо из красного одноцветного шелка, лошадь совершенно чубарая. Его сопровождают 2000 молодцов с 2000 копьями и с 2000 выдержанными лошадьми. Он, скрежеща зубами и проглатывая свои слюни, постоянно спрашивает: нет ли неприятеля, с которым бы подраться. Он с жаждою ищет неприятеля, чтоб померяться силой? Нет ли зверей, за которыми бы поохотиться? Он скормит вас своим псам», — перевёл Айтин через пару минут.

Епифан хвастовство пропустил и ухватился за слова: «ближе всех к вам».

- Спроси его. Сколько их всего?

- На устье реки Убаган живёт доблестный ойратский богатырь Тэбэнэ, имеющий 8000 войска с 8000 поджарых соловых лошадей, кочующих при реке Нарин.

- Ничего себе. Это всё? — присвистнул сотник.

- Хошутский Байбагас хан, старший брат из пяти братьев Ахайн табун барас, любящий умерщвлять и грабить, имеющий голос десяти тигров, живёт в юрте о 15 решётках, обтянутых пёстрыми тигровыми шкурами. У него пять тысяч богатырей под рукой. Он стоит недалеко от Тэбэнэ.

- Хосе, где это?

- Моя думает, чё севернее приток Тобола. В прошлий раз год прошли. километров пятьсят.

- Пятьдесят километров на север. И там стоит такое огромное войско?

-Северо-восток.

- Как будто лучше от этого.

- Нам-то на юг. Пусть себе воюют, с кем найдут. Умертвляют и грабят. Нам-то чего, — хмыкнул сзади Епифана, его верный товарищ Сорока.

-Предлагаешь, оставить их за спиной и продолжить исток искать, — Соловый ещё раз внимательно осмотрел переставшего гавкать пленного.