Боевой 1918 год-3 (СИ) - Конюшевский Владислав Николаевич. Страница 7

Подняв брови, Дзержинский взял бумаги и мельком глянув на них, тихо спросил:

– Контрреволюционной? А в чем конкретно вы их обвиняете?

Я, злобно покосившись на лежащего Каменского, четко доложил:

– В попытке развала регулярных частей Красной Армии Южного и Крымского фронтов. В попытке помощи украинским националистам и немецким оккупантам в их действиях, предпринятых для захвата Черноморского флота. В попытке убийства командира подразделения Красной Армии.

Главный чекист, от столь лихого наезда, опешил:

– Это очень серьезные обвинения. А доказательства у вас имеются?

Я кивнул:

– Разумеется! Во время подготовки к рейду по тылам противника, вражеская агентура, прикрываясь документами от ВЦИК, проникла в отдельный батальон морской пехоты, где призывала командование избавится от части ротных и взводных командиров. Тем самым, желая подорвать боеготовность подразделения. Так же, они призывали рядовой состав к неподчинению. Тем самым, пытаясь полностью разложить батальон. А когда эти агенты были арестованы и осуждены решением трибунала, их московские главари ударились в панику, решив обезглавить готовящуюся к боям воинскую часть. Вот подложная телеграмма о вызове меня в столицу. А вот ордер на мой арест. То есть, эти люди были глубоко разочарованы провалом своих подельников на фронте и решили отомстить, вызывав меня в Москву, где думали арестовать и уничтожить.

Абрам Захарович трепыхнулся под ногой:

– Это навет! Не верьте ему, товарищи! Никто никого убивать не собирался!

Но тут вмешался Жилин. Брезгливо оглядев поверженных оппозиционеров, он предложил:

– Товарищ Чур, сойдите с товарища Каменского и скажите своим людям, чтобы они развязали товарища Ворошилова. И кляп из него выньте. А то мычит чего-то, а о чем мычит непонятно…

Повинуясь просьбе главы государства, противники были подняты и усажены за стол. К этому времени у Ворошилова (так вот почему он мне показался таким знакомым!) перестала заклинивать челюсть, и он разразился замысловатыми ругательствами. Нет, до моих матросиков ему было далеко, но видно, что человек старается. Правда слушали его не долго – буквально несколько секунд, после чего я, сделав два шага наклонился над моментально замолчавшим скандалистом и веско произнес:

– Не на базаре. Перед тобой руководители правительства, а ты погаными словами тут всех кроешь. Хотя… – задумчиво почесав подбородок я глянул в сторону Дзержинского протянув – Ворошилов… Ворошилов… Стоп! Он ведь тоже в списке есть? Ну тогда понятно, чего из него говно льется. Не может вражина сдержать своей звериной ненависти!

Тут и Каменский и Ворошилов завопили на два голоса. Ну как – завопили? Принялись отмазываться перед всеми, желая хоть как-то оправдать свою позицию. Жилин на пару с Дзержинским стали задавать вопросы, а сладкая парочка (печального Марка давно из комнаты выдворили) захлебываясь, пыталась объясниться.

Я же, какое-то время посидел за столом отпуская едкие комментирующие реплики, а потом, закурив, переместился к окошку откуда молча наблюдал за происходящим. Как ни странно, ко мне присоединился Иосиф Виссарионович. Так же достав очередную папироску (в комнате все дымили как паровозы), он какое-то время помолчал, слушая разговор, а потом наклонившись к моему уху тихонько спросил:

– Товарищ Чур ви дэйствительно прыговорылы к расстрелу товарища Зильберт?

Отрицательно мотнув головой, спокойно ответил:

– Нет. Ее приговорил трибунал.

Сталин задумчиво вздохнув, решил взять меня на понт:

– Но на втором съезде смэртная казн была отмэнена…

Я покачал пальцем:

– Кроме как за активную контрреволюционную деятельность, убийство и разбой.* Кстати, гражданка Зильберт была приговорена именно за КРД.

*Реально смертная казнь была полностью отменена на 2 съезде Советов 28 октября 1917 г. Но 5 сентября 1918 года в связи с принятием решения СНК РСФСР «О красном терроре» восстановлена.

Не смутившись отлупом, собеседник уточнил:

– Но она жива?

Я вздохнул:

– Жива… чего ей сделается? Но если через три месяца позицию не поменяет, то приговор будет приведен в исполнение.

Сталин, на какое-то время задумался и так же тихо ответил:

– Я ее знаю. Она нэ поменяет своих взглядов… Но это вэрный товарищ. Настоящый революционер. Такых волэвых товарищей мало…

Выпустив клуб дыма, я в упор посмотрел на собеседника:

– Понимаю. В нашей жизни кадры решают всё. Их надо всячески беречь. Только ведь сейчас вреда от нее, гораздо больше, чем пользы. И я даже не знаю куда эту пламенную особу можно пристроить, чтобы ее деятельность не разрушала все, что мы создаем.

Тот помолчал и неожиданно выдал:

– А еслы я… Лычно я возму ее на поруки? Я знаю чэм ее можно занят. Ви мнэ доверяете?

Вот офигеть! До этого наши пути никак не пересекались, только по газетным статьям друг о друге могли судить, а тут сразу – «доверяешь?». С другой стороны, зная кавказский менталитет сказать «нет» сейчас, это вот так вот сходу испортить отношения и заиметь если не врага, то стойкого недоброжелателя. Причем недоброжелателя, оскорбленного в своих лучших чувствах. На личностной, так сказать, основе. Блин… мелькнула было мысль просто предупредить Сталина что это весьма серьезный шаг. Хотел привести в пример Михайловского с Бергом. Это когда Виктор, при взятии на поруки, голову свою в залог поставил. Хотел, но, честно говоря, быстренько передумал. Нет, нынешний собеседник пока и близко не напоминал одного из самых сильных правителей России, под руководством которого была выиграна страшнейшая война. Не напоминал он и человека, от воли которого ссался весь просвещенный запад. Мда… не напоминал. Таким он станет (если станет) только лет через двадцать-двадцать пять. Но я-то знал какой потенциал таиться в этом грузине. И на пустом месте конфликтовать не хотелось. Тем более, что «донна Роза» мне никуда не уперлась.

Поэтому, на прямой вопрос просто кивнул:

– Вам – доверяю. Наслышан о вас от товарища Жилина. Так что можете ее забирать.

Собеседник важно наклонил голову:

– Благодару.

Как культурный человек я не стал напоминать о необходимости проведения повторного заседания трибунала о диссонировании предыдущих обвинений. Иосиф Виссарионович не дурак, он и сам догадается. Так же не стал говорить и о том, что в списках оппозиции, надиктованных Каменским, фамилия Джугашвили тоже присутствовала*. Вместо этого просто улыбнулся:

– Не за что. Только у меня встречная просьба будет. – Сталин вопросительно посмотрел на меня – Может быть имеет смысл сразу договориться о правилах поведения на будущее? Так скажем, во избежание потерь нужных людей. Допустим, в вашей власти находится жизнь или свобода какого-то индивидуума. Но если за него поручился тот, кому вы доверяете, то человек должен быть отпущен. Хоть с тюрьмы, хоть от расстрельной стенки. Отпущен и передан товарищу, который за него поручился.

*И.В. Сталин реально одно время входил в военную оппозицию.

Собеседник задумался:

– В прынципе, так можно сдэлат. А у вас что – уже кто-то ест на прымэте?

Фыркнув, отрицательно потнул головой:

– Нет. На примете никого нет. Просто часто бывает так, что мы не можем оценить полезность определенного человека для какого-то определенного дела. И начинаем махать шашкой, не понимая его ценности. Вот как пример – товарищ Роза. Я бы ее шлепнул не задумываясь, потому как пользы от этой особы не вижу вообще. Но вы, эту пользу явно видите. Не буду даже спрашивать на каком направлении вы хотите использовать Зильберт, просто понимаю, что для вас это ценный кадр. А кадры, повторюсь, решают всё!

Сталин надолго замолк, лишь иногда раздраженно дергая щекой на особо громкие вопли, доносящиеся от стола, а потом тихо произнес:

– Хорошо. Ваше прэдложение – интересное прэдложение. И я готов его принять.

Я кивнул:

– Вот и славно. Так что в будущем, надеюсь, не будет казусов подобных сегодняшнему. Не придется крутить странные операции, а достаточно просто телеграфировать о своем желании.