Лихой гимназист (СИ) - "Amazerak". Страница 15

Директор смотрел строго. Он откинулся в кресле, и мундир на его пузе чуть не лопался от натуги. Бакенбарды торчали в разные стороны лохматыми щётками, придавая лицу комичный вид. Рядом с директором стоял инспектор Пётр Семёнович, его обычно добродушное лицо, сейчас выражало крайнюю степень недовольства. Возле окна, обрамлённого тяжёлыми шторами, стояли мой классный руководитель, классный руководитель Гуссаковского, два классных и один дежурный надзиратели. Все эти люди осуждающе глядели на нас.

— Возмутительно! — директор уже раз десять повторил это слово, пока произносил свою длинную речь. — Пороть за такое беззаконие надо и взашей гнать. Всякое уважение к порядку потеряли. В стенах гимназии дуэли устраивают. Куда это годится?

Мы стояли тут уже больше часа. Вначале директор нас допрашивал, теперь отчитывал. Он то и дело грозился всех нас исключить, особенно зачинщиков, то есть меня и Василия Бакунина, который, якобы, подстрекал нас. На тот факт, что инициатива устроить дуэль в стенах гимназии принадлежала Гуссаковскому, никто почему-то внимания не обратил.

Сам же Гуссаковский стоял, смиренно потупив взор, словно невинная овечка.

— В солдаты вас отправлю, не посмотрю, что дворяне, — грозился директор. — Такому беззаконию не место в стенах моего учебного заведения. Что смотрите, разбойники? Что ещё мне с вами делать? Устроили тут… Ладно, господа, устал я увещеваниями заниматься. В карцер всех. На два дня. А зачинщиков — на три. Надеюсь, хоть там вы образумитесь немного. А если какой проступок ещё за кем из вас обнаружится — выгоню.

— Ваше высокородие, у нас нет столько карцеров, — наклонившись к директору, тихо произнёс Пётр Семёнович.

Директор насупил брови, недовольно закряхтел.

— Тогда так, — сказал он. — Найдите пустые классы и этих четверых господ посадите по двое, а зачинщиков — в карцер по одному. На этом всё, все свободны. А вы, Андрей Прокофьевич, обождите, и вы, Державин — тоже.

Все вышли, а я и мой классный надзиратель остались в кабинете. Андрей Прокофьевич вид имел виноватый, словно это он набедокурил, а не мы. Я же никакой вины, разумеется, не чувствовал. Думал только о том, как бы ни выгнали из гимназии. В солдаты совсем не хотелось.

— Вы, Алексей Александрович, буквально притягиваете неприятности, — произнёс директор. — Вы избили гимназистов дворянского происхождения, вы дрались на дуэли и ранили нескольких человек. Дай Бог, чтобы никто из них в суд не подал. А ведь поначалу я считал вас воспитанным молодым человеком. Когда мы с вами разговаривали последний раз, мне показалось, вы всё прекрасно поняли. Но нет же. Второй день в гимназии — и такое учинили. Пожалуй, в армии вашей удали нашлось бы более достойное применение.

— Ваше высокородие, можно задать вопрос? — спросил я.

— Задавайте.

— Как вы думаете, когда трое гимназистов ловят одного и избивают его так, что тот лишается возможности ходить — это нормально? За это не надо наказывать?

— Для разбора подобных вопросов существует педагогический совет или суд, — директор повысил тон. — Что вы мне тут зубы заговариваете? Провинились, а теперь ещё и дерзите? Дуэль в стенах гимназии — случай вопиющий и непростительный. Вы должны это понимать.

— И я должен был отказаться, когда Гуссаковский бросил мне вызов? Я должен был поступиться честью? Стать посмешищем в глазах окружающих? Поставьте себя на моё место. Что бы вы сделали?

— Сударь, вы, кажется, забываетесь, — директор сверкнул глазами, и я понял, что дальше его провоцировать не стоит. — По доброте душевной и из уважения к вашим семьям я решил не давать ход делу и не выносить за пределы этих стен, но ещё одно слово, и вы будете исключены немедленно!

— Прошу прощения, ваше высокородие, — произнёс я. — Больше такого не повторится.

— Очень надеюсь, сударь, иначе вы не будете тут учиться. Андрей Прокофьевич, уведите Алексея Александровича в карцер. И тщательнее следите за настроениями в доверенном вам классе.

Таким образом, не успев вернуться в гимназию, я попал в карцер, оказавшись на целых три дня выключенным из учебного процесса. И всё же я считал, мне повезло. Учитывая то, как легко директор исключал некоторых учеников за совершенно невинные проступки, было удивительно, что мы отделались куда меньшим наказанием за куда большую провинность.

Следующие три дня я провел в тесной комнатушке на цокольном этаже. Из удобств тут были только кровать, стол, ночной горшок, да свеча. Притом что кровать даже кроватью нельзя было назвать — обычная деревянная полка. Ни матраса, ни одеяла — ничего, а из пищи — вода и чёрный хлеб два раза в день. Свет проникал через небольшое окошко, расположенное на высоте человеческого роста, и потому даже днём в карцере царил полумрак. Помещение не отапливалось, и ночами я мёрз, даже укутавшись в шинель.

Одно радовало: с собой разрешалось взять книги, тетрадки и письменные принадлежности. Более того, каждый день классный надзиратель приносил список домашних заданий, чтобы я не отрывались от учёбы. Но основная часть дня всё равно оставалась свободной, и я проводил её, как мог, с пользой: изучал российскую и мировую историю.

То, что я узнавал и вспоминал, удивляло меня не меньше того, что видел вокруг. В голове не укладывалось, как мог существовать мир, так похожий на мой прежний мир и в то же время так разительно отличающийся от него.

Многие вехи истории в этих двух мирах совпадали, но при этом имелись совершенно разительные отличия.

Жил я теперь в Российской Империи. Она походила на дореволюционную Россию девятнадцатого века. Порядки были похожи, нравы, религия, законы, вплоть до того, что тут существовали такие же сословия, имелась табель о рангах (только из двенадцати классов, а не из четырнадцати), а во главе государства стоял монарх-самодержец.

Границы, конечно, отличались, но не сильно.

На западе граница проходила по линии Кёнингсбер-Варшава-Кишенёв. До недавнего времени это была граница между Российской Империи и Великой Францией, установленная по результатам русско-французской войны 1812–1816 годов. Теперь же по ту сторону оказались Австрия и Пруссия. На юге мы соседствовали с Османской и Персидской империями. Граница с турками была в Бессарабии и Закавказье, с персами — в основном, в Средней Азии. Однако сейчас с этими государствами шла война, поэтому ситуация была неопределённой. Граница с Китайской Империей пролегала по Амуру. Территория южнее принадлежала Китаю, севернее — нам. В связи с этим на политической карте Дальнего Востока совпадений оказалось мало.

Западная Европа куда сильнее отличалась от западной Европы образца девятнадцатого века в моём мире. После наполеоновских войн все земли от Атлантического океана до линии Кёнингсбер-Варшава-Кишенёв вошли в состав Великой Франции. Эта империя просуществовала неделимой большую часть девятнадцатого века, но в восьмидесятых годах в ходе войны за независимость отделилась Испания, а буквально пять лет назад самостоятельность обрёл Австро-Германский союз.

А вот государство Северной Америки к началу двадцатого столетия недалеко ушло в своём развитии. Там, как и у нас, на основе колоний образовались штаты, которые в восемнадцатом веке отвоевали независимость, но развитие их тормозилось второй по счёту гражданской войной. Да и Франция до сих пор имела там владения и отказываться от них не собиралась.

Отечественная история гораздо больше напоминала историю России из моего мира. В конце семнадцатого века на престол взошёл Пётр I, который, как и у нас, основа Санкт-Петербург, построил флот и принёс из-за границы много новшеств в быт Российского царства. Однако здесь он царствовал на десять лет дольше, а сменил его сын Алексей. После смерти Алексея I на трон взошёл Пётр II, который у нас считался третьим.

Дальше было, как у нас: Петра свергла его супруга, ставшая первой и единственной императрицей на Российском троне, а после неё правил Павел I. Тут он был совсем не похож на Павла I из моего мира. Его политика напоминала скорее политику Александра I: тоже проводил реформы и прославился, как либеральный и просвещённый монарх. Он даже хотел дать конституцию и отменить крепостное право, но так ничего не дал и не отменил, завещав продолжать своё дело сыновьям. Царствовал он до 1825 года.