Царетворец. Волчий пастырь (СИ) - Извольский Сергей. Страница 23

Серебристый мобиль был двухдверным, но по размерам мало отличался от припаркованных вокруг массивных представительских колесниц. И судя по вытянутому капоту, с обтекаемым воздухозаборником, на месте двигателя находился какой-то стальной и определенно прожорливый монстр.

В мое время на Европе, а тем более на Юпитере, на машинах с такой низкой посадкой ездить особо было некуда – асфальтированных дорог и трактов мало, сплошные пешеходные улицы и грунтовки. Да и вообще в то время мощные и быстрые машины стояли лишь на вооружении легионов. Но, видимо, дорог за время моего столетнего отсутствия понастроили немало, раз такие колесницы по улицам общего пользования катаются.

Впрочем, привлекала примечательная машина внимание не только своим внушительным, хищным и стремительным (даже в неподвижном положении) видом: она, кроме прочего, была явно потрепана. Сдвоенная правая фара разбита, часть переднего бампера оторвана и болтается у самой земли, а по видимому мне отсюда левому боку, через длинную дверь, идут многочисленные глубокие царапины.

Такие повреждения бывают, когда машина выезжает через ворота, которые кто-то забыл открыть. И я даже знаю, откуда машина выезжала – явно из ворот особняка Дома Кастельмор. Потому что их герб – бело-красный щит с черной головой кабана, ни с чем не перепутаешь.

Вот только в этом мобиле Кастельморов, как я видел через широкое и непривычно склоненной назад лобовое стекло, за рулем на месте водителя сидела, судя по силуэту, девушка. Причем леди-водительница явно пожирала меня взглядом.

– Прошу извинить, – повернулся я к секундантам, – но видимо мне требуется несколько минут. Надеюсь, не обременю вас ожиданием?

Агилар хотел что-то сказать, но Воронцов едва заметно коснулся его предплечья.

– Мы подождем, – произнес Воронцов. Говорил он уже мне в спину – я шагал к машине.

По пути к серебристому побитому мобилю я заметил еще несколько машин, которые здесь – на стоянке Дворца Правосудия, выглядели совершенно не в тему. Неприметные транспортные повозки – задача которых не выделяться на улицах города; вот только здесь и сейчас, в царстве роскошных представительских колесниц, они выглядели очень заметно. И я даже знаю, кто внутри вот этих двух фургончиков – наверняка группы захвата, которые получили задание вернуть беглянку. Кто же находится в серебристой машине, даже еще точно не видя черты лица, я не сомневался. Наверняка Филиппа, баронесса Бланшфор.

Серебристый мобиль был заведен – двигатель мягко, но внушительно и раскатисто рокотал под капотом. Или только что приехала, или просто не глушит. Когда я открыл дверь, заглянув в салон, увидел, что не только мобиль потрепан, но и сама Филиппа пребывает в весьма примечательном виде: по раскрасневшимся щекам пролегли высохшие дорожки слезы и следы растекшийся туши; волосы распущены и растрепаны, из одежды только легкомысленное платье, больше похожее на соблазнительную ночную рубашку. В мое время так только ночные рубашки и выглядели, но так как сейчас странная мода, я уж делать выводы не тороплюсь. Зато выводы о кое-чем другом можно было делать уверенно: платье-рубашка было порвано на плече – и на белоснежной коже заметно несколько царапин, а на шее определенно видны темнеющие пятна наливающихся густотой кровоподтеков.

Бежала от Кастельморов баронесса явно с боем. И на фоне вида Филиппы в восприятии терялась даже полностью красная, слепяще-яркая бархатная отделка салона. Я на этот праздник алого даже почти внимания не обратил.

– Кайден, милый, – прошептала Филиппа, едва наши глаза встретились. – Кайден, спаси меня, пожалуйста.

Хм. Вот не ожидал.

Со смертью барона Бланшфора, по идее, титул отходил его первой жене, Филиппе. Она же, как сейчас вижу и понимаю, частью Дома Кастельмор становиться сегодня почему-то явно не захотела. А собравшиеся вокруг машины – миньоны Кастельморов, которые должны «попросить» явно взбрыкнувшую Филиппу вернуться домой. Туда, где за высокими стенами уговорить поменять мнение и поменять позицию, причем приняв любое удобное и самое главное «добровольное» решение, очень легко.

Был и еще один вариант – как мне, прошлому Кайдену, подложили ее в постель недавно, чтобы спровоцировать дуэль, так подсовывают и сейчас. С самыми разными целями – от того, чтобы просто войти в доверие, вплоть до того, чтобы ночью сунуть отравленный лириумом мизеркорд в сердце.

Ладно, поговорить с Филиппой можно и чуть позже. Сейчас же… немного искрометного веселья никому из юных индигетов никогда не мешало – принял я решение.

«Действуем сейчас, а зачем – разбираемся после», – кстати, любимая присказка как раз моего старого друга и соратника Кастельмора. Он так всегда говорил, когда открывал каждую бутылку, начиная с третьей.

– Почтенные, – обернулся я к подошедшем ближе секундантам. – Благодарю, что откликнулись на мою просьбу. Обстоятельства вынуждают меня вас покинуть, прошу извинить.

Пока я говорил, внимательно смотрел на Агилара и взглядом показывал ему закинуть чемодан с дуэльными принадлежностями в открытую мной пассажирскую дверь. А тот совершенно не понимал, что я хочу, глядя на меня своими синими глазами.

Помог Воронцов – разгадавший мою пантомиму. Взяв за предплечье Себастиана, он развернул его, при этом под прикрытием открытой двери выдернул у него из руки чемодан, и аккуратно бросил его на пассажирское сиденье.

– Удачи, Рейнарссон, – на новогородский манер переиначил мою фамилию Воронцов. – Она тебе явно понадобится, – добавил он, улыбнувшись. Причем улыбался этот боярский сын с предвкушением – свара Домов Рейнар и Кастельмор явно приносила ему удовольствие.

– Я любимец Фортуны, – дежурно улыбнулся я Воронцову в ответ. И захлопнув пассажирскую дверь, обошел машину, подходя к двери водительской.

Филиппа, увидев что я взялся за ручку, собралась перелезать на пассажирское сиденье прямо в салоне, чтобы не выходить. Но прежде, развернувшись и изогнувшись, она перекинула чемодан на заднее сиденье.

Потом, для того чтобы перелезть через рычаг коробки передач, ей пришлось приподняться и изогнуться. Я в этот момент как раз открыл водительскую дверь и увидел, как невесомый шелк платья-ночнушки скользнул по коже. Мелькнули оголенные, до самой талии, бедра – нижнего белья на Филиппе не было.

Если это постановка, то весьма недурственная – мысленно усмехнулся я. Вышибить разумные мысли вернувшемуся с дуэли вьюноша такое зрелище должно гарантированно, далеко и напрочь.

Между тем перебравшись через рычаг коробки – с массивным набалдашником в виде головы кабана, Филиппа приземлилась на пассажирское сиденье своими примечательными ягодицами. Которые, как я уже знал со слов горничной Мэри, крайне волновали мужские комнаты светских салонов Равенны. И сразу после Филиппа изящно перекинула через рычаг и ноги, усаживаясь как полагается. При этом я обратил внимание, что ноги ее босые, грязные; кроме того, с удивлением заметил подсохшую кровь на ступнях и пальцы с еще кровоточащими ссадинами – явно сбитыми, пока сбегала от Кастельморов.

Если это действительно постановка, то не просто недурственная, а невероятно качественная. Сложно представить, как новоиспеченная глава фамилии Бланшфор колотила ногами по камням, или терпела, пока ей били чем-то по пальцам ног, чтобы так качественно содрать кожу.

Когда я сел на водительское сиденье и уже захлопнул дверь, Воронцов в этот же момент на прощанье хлопнул ладонью по крыше, после чего они с Агиларом от мобиля отошли, не оглядываясь.

Больше к стальному, красному (в душе и внутри) кабану, как я этот мобиль теперь называл про себя, никто не приближался. При этом на стоянке Дворца Правосудия машин становилось все меньше – собравшиеся на дуэль зрители разъезжались.

Стоянка освобождалась, но неприметные в иной другой ситуации машины, фургоны-повозки, оставались на месте. Но никто к нам не подходил. Неудивительно, ведь бегство Филиппы из-под покровительства Кастельморов – это личное дело фамилии. И выносить на публику внутрисемейную разборку, устраивая прямо перед Дворцом Правосудия в самом центре Равенны грязную сцену, явно никто не собирается.