Безопасность непознанных городов (ЛП) - Тейлор Люси. Страница 7

Наверху лестницы Маджид отомкнул наружную дверь в свое покинутое обиталище. За ней оказался очередной неприглядный коридор, затем комната, что пахла травами и ладаном — густым ароматом разрушающихся храмов и запущенных садов. Парчовое покрывало на узкой кровати местами протерлось почти до дыр и мело золотой бахромой по грязному полу. Скудная обстановка. На стене — распятие, на подоконнике — коллекция курильниц и свечей всех форм и размеров: золотой Будда, баночка в технике перегородчатой эмали, терракотовая пагода.　

Маджид зажег несколько свечей и ароматическую палочку. Комнату наполнил слащавый запах отцветающих орхидей или гниющих камелий.　

— Добро пожаловать в мое скромное убежище.　

Вэл протянулась погладить соблазнительную выпуклость в паху Маджида, но он отвел ее руку и, поцеловав в надушенное запястье и ладонь, положил себе на плечо.

— Не боишься? Все-таки сейчас ночь, а ты в комнате почти полного незнакомца.　

Вэл пристально посмотрела в его чуть раскосые глаза. Она бывала с опасными мужчинами и прежде, более того, их предпочитает. Ее жизнь — сплошной риск, так зачем сейчас менять привычки?　

— По-настоящему я боюсь лишь одного — лишиться свободы делать, что нравится, ехать, куда хочется.　

— Вот как? — рассмеялся Маджид. — А что, если я прикую тебя к кровати и уйду? Просто уйду?　

— Что ж, звучит возбуждающе.　

— Но вдруг я не вернусь?　

— Вернешься.　

— Ты так в этом уверена? Возможно, однажды мы выясним.　

Нежно, без неподобающей спешки и пыла, он принялся избавлять ее от одежды. Вэл не сопротивлялась. Движения длинных пальцев гипнотизировали, расслабляли. Его губы осыпали поцелуями шею и веки, соски и промежность, все еще влажную после Сантоса. Проворный язык кружил, обводя пухлые изгибы от клитора до сморщенной дырочки между ягодиц.　

— Твоя очередь. — Вэл опустилась перед Маджидом на колени и, расстегнув ширинку, взяла в рот его набухший необрезанный член. Сдвинув кожицу, она обвела языком бархатную головку, а затем заглотила его на всю длину.　

Маджид даже не думал раздеваться. Возможно, ждал, что она сама снимет с него одежду. Вэл встала и начала расстегивать пуговицы на его жилете. Затем принялась за рубашку и, расправившись с десятком крошечных жемчужных пуговичек, раздвинула черный шелк — взгляду открылись женские груди, сплюснутые бюстгальтером, который был скроен так, чтобы они казались меньше и незаметнее.　

Вэл и раньше видела транссексуалов, но никогда не занималась с ними сексом. Тело Маджида оказалось для нее полной неожиданностью.　

Она попыталась скрыть удивление, но, по всей видимости, то все же мелькнуло у нее на лице. Маджид улыбался, наверное уже не в первый раз наслаждаясь ошарашенным видом новой любовницы.　

Вэл через голову сняла с него тесный лифчик. Груди оказались неожиданно полными, с маленькими подрумяненными сосками, темными, будто земляничины. Вэл втянула одну, и Маджид со стоном изогнул спину.

— Ты мужчина, но собираешься стать женщиной?　

Маджид со смехом потянул ее в кровать.　

— Не угадала.　

— Женщина, э... но собираешься стать мужчиной?　

— Холодно.　

— Ну, тогда...　

— Почему бы тебе не раздеть меня совсем?　

Вэл, нагнувшись, сняла с Маджида обувь и носки и потянула вниз джинсы. Узкие бедра приподнялись, и член выпрыгнул на свободу. В основании виднелась пара маленьких, но прекрасно сформированных яичек, а за ними, там, где у большинства мужчин находится промежность, — влажная щель, выбритая гладко, как яйцо. Она вытаращилась на Вэл — глаз, обрамленный розовыми мясистыми веками.　

— Вагина... — Вэл изумленно уставилась на такое чудо, а затем прикоснулась к сочным лепесткам и запустила в Маджида палец. Тот напряг внутренние мышцы, сжимая его, как тисками, и рассмеялся снова. Груди и член заколыхались, беспокоя своим раздражающим сочетанием.　

За все время путешествий, за годы секса в странных местах среди чужих людей, Вэл никогда не встречала никого похожего и теперь, столкнувшись с таким дивом, одновременно возбудилась и пришла в благоговейный трепет. Быть сразу мужчиной и женщиной — вот он, оптимум, всегда считала она. Остальное — ущербные состояния, принимаемые за норму в обществе, которое способно воспринять лишь половину спектра эротических ощущений.　

— Ты великолепен, — сказала она Маджиду. — Прекрасен. Не похож ни на что.　

— Ни на кого, — поправил ее он, подчеркнув «кого». — Пойми, я не какой-то там уродец, хоть порой слышал в свой адрес слова и похуже. Это называют гермафродитизмом.　

— Когда ты родился, твои родители... как они восприняли то, какой ты?　

— Были потрясены, и это еще мягко сказано. Пытались воспитывать, но, когда стало ясно, что мое состояние никак не спрячешь от братьев и школьных друзей, послали в один лондонский приют для инвалидов и умственно отсталых. Почему-то туда сбагривали и тех и других. Самое скверное, что меня относили ко второй категории, ведь мою так называемую инвалидность особо не видно. В тринадцать я сбежал и отправился автостопом по Британии. Какое-то время ради куска хлеба выступал «диковинкой» в захудалом цирке, полном настоящих и поддельных уродцев, и колесил с ним по всей Европе. Затем поработал массажисткой. В меня влюбился один старый преподаватель латыни из Оксфорда, увидевший меня в женском обличье. Мы собирались пожениться, но за месяц до свадьбы с ним приключился инсульт, и теперь он в частном доме для престарелых — рот вечно перекошен, глаз дергается, словно смаргивая мошку. Я отправился навестить женишка и поднял перед ним юбку — злился, наверное, из-за инсульта, из-за несбывшихся грез о замужестве и в отместку решил показать, что у его членососки-невестушки удочка больше. Не знаю, правда, понял ли он, что увидел. Мигание глазом — вот и все его коммуникативные навыки.　

— А потом?　

— Менял пол. Не физически, конечно, эмоционально. Теперь живу как мужчина. Мог бы сделать операцию, стать более обычным... отрезать что-нибудь или зашить, но... это плохо сказалось бы на моей популярности в местах вроде «Дас К***». К тому же я понял свой истинный пол: он мужской.　

Вэл принялась поглаживать шелковистые яички, что болтались за пенисом.　

— У тебя бывают месячные?　

Маджид поморщился, словно она обвинила его в публичной дефекации.　

— Не. Вряд ли это можно назвать месячными. Так, небольшая мазня, а то и без нее.　

— Похоже, я наступила на любимую мозоль. Стыдишься своей женской части?　

— Женщины влюбляются, страдают. Если отношения разваливаются, винят себя и занимаются самоистязанием тысячами мазохистских способов. А мужчина, если облажался, винит обстоятельства, неудачную случайность, других. И, влюбляясь, не отдается целиком, чтобы не потерять себя.　

— Как мало ты знаешь о любви.　

— А ты, наверно, эксперт?　

Вэл заглянула в глаза, изумрудные, как башни страны Оз.　

— Значит, сегодня будешь мужчиной?　

— Как обычно.　

— Со всеми ограничениями этого пола?

— И со всеми преимуществами.　

Маджид плюхнулся на кровать. Оседлав его бедра, Вэл поерзала по члену и протянула руку за спину, чтобы трахнуть его киску пальцем. Затем нагнулась и припала к его губам, их груди встретились и распластались друг на друге.　

Проникнув языком в рот, Вэл принялась исследовать его рельеф. Они с Маджидом совокуплялись всеми способами, какие только позволяла его удивительная анатомия. Впервые за много месяцев Вэл удалось — ненадолго — позабыть о Городе. Маджид оказался подарком, достойным султана, — любовник мечты для каждого, кто жаждет нового, странного и... извращенного. Несмотря на свои протесты, он, вне сомнения, был уродцем, но уродцем непревзойденно изящным, красивым и... женственным.　

Взять стоячий член Маджида в рот, затем нырнуть ниже и трахнуть языком его киску — все это было головокружительным экскурсом в гермафродитизм. Поднять руку и сжать шелковистые груди, пока их обладатель насаживает ее рот на свой член, — подобных удовольствий Вэл еще не знала, и странная красота Маджида пьянила ее, соблазняя сильнее любого афродизиака. Впервые ей попалось тело, которое она с радостью обменяла бы на собственное, если бы имела такую возможность.