Убежать от себя (СИ) - Бини Оливия. Страница 5

— Спасибо, Иления. Как продвигается учеба в автошколе?

— О! Я сдала теорию и получила розовый листок и теперь могу водить машину под присмотром твоего отца. Правда, у него на это совсем нет времени, поэтому я беру уроки вождения каждый день. И мне ужасно нравится водить!

— Если бы я только мог, — в разговор вмешался отец, — я бы купил тебе танк, чтобы ты была в безопасности.

— Думаю, внедорожника будет достаточно, — заметила я, понимая о чем он беспокоится.

Когда я получила права, отец сразу же купил мне большую машину, чтобы я была хотя бы в чуть большей безопасности, чем на обычной легковушке. Но это, пожалуй, было единственное внешнее проявление того, что он переживал за меня.

— Останешься сегодня у нас? — отец спросил об этом потому, что не хочет, чтобы я возвращалась в Рим поздно.

— Не знаю, как пойдет.

К счастью из кухни вышла Мария и, разыграв со мной бурное приветствие, пригласила нас к столу.

— Что у тебя нового? Как твоя работа?

— С переводами сейчас небольшое затишье перед Рождеством.

Отец догадывался, что мои заработки были небольшими и непостоянными. Но он также точно знал, что я имела определенный стабильный доход с того капитала, который был получен мной в тот же день, когда я переехала в собственную квартиру. Именно отец познакомил меня с человеком, который в данный момент занимался преувеличением моих средств, возможно, он даже получал кое-какую информацию о состоянии моих дел, но сам лично никогда не спрашивал и тем более не занимался постоянным пополнением моей кредитки. В моем финансовом положении проще всего было просто не работать. Но у меня не было столько друзей и фантазии, чтобы заполнить все дни недели. А потому я занималась переводами.

— На следующей неделе мы с Иленией едем на Тенерифе. Хочешь к нам присоединиться?

Интересно, как отец представляет себе эту поездку?! И потом, что можно там делать в начале декабря? Разве что спрятаться от работы и залечь в постель с молодой женой. Но тогда мое присутствие уж точно ни к чему. Как хорошо, что хотя бы сегодня мне не придется изворачиваться, чтобы отказаться.

— Спасибо за приглашение. Но с понедельника я начинаю курс итальянского для иммигрантов. Меня попросили подменить одного учителя.

— У тебя появились филантропические идеи, Звева? — съехидничал отец.

— О нет, — серьезно ответила я, сосредоточенно накручивая спагетти на вилку, — просто надо помочь.

Мне совершенно не хотелось рассказывать истинную причину отказа. Может, если бы отец был один то я бы смогла поделиться своими идеями, но рядом с Иленией мне казалось, что я больше не являюсь частью этой семьи, и мне не за чем рассказывать о своих планах.

После ужина я засобиралась к себе. Мне хотелось домой в свою нору. Отец не уговаривал. Он вышел на улицу проводить меня.

— Звева, ты ведь скажешь мне, если тебе будет нужна моя помощь…

Это был его способ сказать мне, как он за меня волнуется. И от этой его неловкости при общении со мной я тоже начинала чувствовать себя неловко. Сразу его взгляд начинал казаться мне пытливым и тяжелым, и я старалась быстрее отвязаться.

— Да, спасибо за ужин.

Мы попрощались, и я выехала за ворота. Он не попросил позвонить ему или набрать сообщение, когда я доеду. Не знаю, думал ли он когда-нибудь о том, что так поступают многие любящие родители. Но я уже и сама не знала, когда, а самое главное кто установил такие правила игры. Только уезжая от отца я каждый раз плакала по дороге домой. Это было то щемящее чувство в груди, когда на тебя накатывает тоска и беспокойство.

Я и сама в полной мере не отдавала себе отчет, что конкретно я испытываю к отцу. Была ли это злость за то, что у меня не было нормального детства, или за то, что мать меня бросила. А может, это были мои невысказанные ему обиды за все те случаи, когда я оставалась одна, за то, что он не смог или не захотел заступиться за меня в тот день перед матерью.

Мать ушла от отца окончательно, а было такое, что она уезжала на пару недель, а потом возвращалась, когда мне было двенадцать. Она сообщила мне об этом обыденным голосом перед школой, стаскивая тяжелый чемодан с лестницы. Помню, я тогда не придала этому никакого особого значения, ведь она и чемодан были неразлучны. Я равнодушно попрощалась и вышла в сад, чтобы сесть в машину и поехать в школу. Оказалось, что я оставила рюкзак у входной двери, поэтому мне пришлось вернуться. Когда я снова вошла в дом, мать и отец уже ругались.

— Ты ей сказала? — настойчиво спрашивал он.

— Да, — в голосе матери чувствовалось раздражение.

— И? — нетерпеливо спрашивал отец.

— И ничего. Она никак не отреагировала. Ей все равно. Но так оно и лучше.

— Ей не может быть все равно… Догони ее…

В тот момент я схватила рюкзак и уже собиралась выскочить на улицу, но мать быстро заговорила, и я осталась слушать.

— Послушай, Доменико, мы с тобой совершили большую ошибку. И теперь ей уже двенадцать лет. Я не хочу и не собираюсь посвящать ей свою жизнь, потому что я еще так молода и у меня большие планы. А тебе она не помешает. Отправь ее учиться куда-нибудь. Делай, что хочешь. Она тебя не обременит так, как меня. Тебе будет проще справиться с этой обузой…

В тот день в школу я опоздала, но не потому, что заливалась слезами в машине и не могла выйти. А потому, что очень долго ждала у входной двери, когда же отец возразит этой женщине и скажет, что никакая я не ошибка, что я для него не обуза, а единственная любимая дочь. Но разговор прервался в тот момент окончательно. Им не было произнесено больше ни слова. А когда я вернулась из школы, все было как раньше. Только не было за ужином матери, хотя она вообще редко ужинала дома, а Мария вела себя как побитая собака.

О том, что женщина, которая меня родила, не будет жить вместе с нами, больше в доме не обсуждалось. Об этом завела разговор Мария, спустя пару месяцев. Она застала меня за жадным поглощением сцены материнской нежности моей подруги и ее матери на моем дне рождения. И вроде в происходящем не было ничего особенного: просто мать и дочь сидели рядом и разговаривали. Но сколько любви было в глазах той женщины. Казалось, она смотрела и видела только свою девочку. Именно в тот момент я поняла, что по-настоящему, у меня никогда не было ничего подобного. А Мария обняла меня и сказала, что я все равно смогу вырасти хорошим и добрым человеком. А недостающую любовь она даст мне.

Кстати, родившая меня женщина, в тот день рождения меня не навестила.

Глава 4

До конца недели я решила подчистить оставшиеся незаконченными дела, чтобы с понедельника меня ничто не отвлекало. Во вторник и среду я налегла на перевод, закончила его и отправила заказчику. В четверг разобралась со счетами и заказала кое-какие вещи для Рождества. В пятницу я договорилась выйти вечером со своей единственной подругой. На самом деле у меня не было настроения, но я успела уже кое-что прочитать по интересующей меня теме, и мне хотелось понаблюдать за людьми. Кроме того, откажись я сейчас, кто знает, когда мы обе освободимся одновременно в следующий раз.

С Ниной мы познакомились в лицее. В отличие от меня, она была из самой средней семьи со средним достатком. Ее родители в меру ругались и до второго года старшей школы жили вместе, а потом решили развестись. Вернее, решил отец, так как мать изрядно затюкала его своими претензиями и недовольством. Вот тут-то как раз мы и сошлись с Ниной. Благополучных девочек я от себя отталкивала. Если бы в моей собственной семье все было в порядке, то сейчас моей лучшей подругой была бы Ливия, та девочка, с которой так доверительно и с любовью разговаривала мама на моем тринадцатом дне рождения. Но я интуитивно отвергала тех, кто был эмоционально стабильнее меня. Перед такими людьми мне было трудно раскрыться. А Нина знала обо мне многое, как и я про нее. Именно я сопровождала ее на аборт на первом курсе медицинского. Я специально прилетела из Парижа для этого. Я должна была быть с ней. Я не могла потерять еще и ее. А она утешала меня каждый раз, когда у меня что-то случалось с отцом Именно она была рядом, когда я рыдала после первого неудачного сексуального опыта. Нина была моей настоящей семьей. Только с ней мне не хотелось притворяться.