И пришел Разрушитель. Том 2 (СИ) - Веденеева Валерия. Страница 38

— Как хорошо, я ничего не ел последние четыре дня, — сказал рядом голос Уррия.

С тех пор, как Змеиный бог вернул свою память, Арон даже мысленно не мог называть его человеком-Существом. Конечно, что-то от Существа — даже не что-то, а очень многое, — в Уррии осталось. В характере, в манерах, в общем поведении. И внешность у него осталась человеческая. Однако изменений оказалось больше, так что ни человеком, ни Существом Уррий уже не был. Но и произносить имя Тха-Оро Арону не хотелось. К счастью, Змеиный бог так и продолжал откликаться на имя «Уррий».

— Четыре дня? — повторил Арон. — Почему ты не ел четыре дня?

Уррий сейчас выглядел серым — бледность на его смуглой коже проявлялась именно так — и прижимал обе руки к желудку. Похоже, его человеческое тело нерадостно восприняло перенос сюда. Впрочем, если судить по самочувствию, Арон и сам вряд ли выглядел лучше. И, пожалуй, хорошо, что с его последней трапезы тоже прошло немало времени.

— Не могу привыкнуть к тому, что люди едят несколько раз в день, — объяснил Уррий. — Мне так не нравится.

Похоже, даже в человеческом облике змей оставался змеем, со змеиными привычками в еде.

— Что это за место? — Арон еще раз огляделся, но ничего не изменилось. Та же гладкая равнина и однотонное небо.

— Думаю, мы внутри самого Древа, — сказал Уррий. — И где-то здесь находится нужное нам место. Просто пойдем вперед, и, если Древо захочет вывести нас к нему, оно выведет.

Прежде Арон совсем иначе представлял внутренность Древа: что-то, похожее на волокна древесины, на жилы тягучих соков, поднимающихся сквозь древесную плоть, которая состоит из бесчисленных годовых колец. Как именно внутри подобного будет двигаться — да и просто останется живым — человеческое тело, он не знал.

Мир с нормальной землей и почти нормальным небом был куда предпочтительней.

— Древо разумное?

Уррий пожал плечами.

— В той же мере, в какой разумен Хаос.

Звучало это так, будто Уррий и сам толком не знал.

Арон попробовал призвать магию, но она не откликнулась. Он ощущал свое эррэ, но будто в отдалении, за стеной тумана. Уже прогресс — после падения внутрь Ветви эррэ не ощущалось вообще.

Сейчас в его распоряжении был только лед, вернее, холод и лед. Именно так, как он сказал Уррию — будто части его тела. Если магию приходилось призывать, используя Дар, если магия работала только когда резерв был полон, то со льдом было иначе. Не нужно ведь совершать мысленное усилие, чтобы шагнуть, повернуть голову, щелкнуть пальцами. В целом казалось, будто Арон получил дополнительное чувство, которого был лишен с рождения и даже не подозревал об этом. Будто он был глухим в стране глухих, и вдруг начал слышать, слепым в стране слепых, и начал видеть…

Сейчас они шли вперед, без какой-либо цели, просто шли. Земля, покрытая жухлой, побитой морозом травой, скоро сменилась на землю, полностью бесплодную.

А потом Арон остановился — и рядом встал Уррий. Поверхность перед ними изменилась опять. Теперь впереди лежало замерзшее озеро. Но толщина льда на нем казалась разной в зависимости от места — где-то он был бледно-голубым, плотным, уходящим в глубину, а где-то грязновато-темным, будто истонченным, — эти темные места смотрелись как уродливые проплешины.

Уррий повел головой, будто прислушиваясь к чему-то. Потом он уверенно прошел к ближайшей из темных проплешин и, опустившись на одно колено, прижал ладонь ко льду и закрыл глаза, но Арон видел, как быстро двигаются за веками глазные яблоки. Должно быть, Уррий видел что-то внутренним взором, и обычное зрение при этом лишь мешало.

Потом кожа на его лице зашевелилась, но не так, как бывает от мимических движений. Она словно вспучилась, и под ее тонким слоем проступил рисунок чешуи — на щеках, на лбу, на подбородке. Такой же рисунок проявился на тыльной стороне его ладони, лежавшей на льду. Чешуйки прорвали кожу на его пальцах, — крови при этом не выступило, — вылезли наружу, соскользнули на лед и вонзились в него. Несколько мгновений ничего не происходило, потом Уррий вздрогнул всем телом и открыл глаза. Они изменились, как и кожа, из человеческих, темно-карих, в такие, которые Арон видел у него еще в его бытность Существом — цвета расплавленного золота с узким змеиным зрачком посредине.

— То порченное место, которые мы должны были найти — оно здесь, — сказал Уррий.

— Что ты увидел?

Уррий сморщился — гримаса получилась вполне человеческая.

— Лучше взгляни сам.

— Как? — чешуи, чтобы отправить под лед, у Арона не было.

— Используй свой осколок божественной силы. Призови его и отправь туда.

Арон повторил движение Уррия и прижал ладонь к пятну темного льда. Тотчас волна пронзительного холода растеклось поверх озера, тут же вернулась, сконцентрировалась вокруг руки Арона, и, повинуясь безмолвному приказу, пошла вглубь.

Глаза он не закрывал, но значения это не имело — уже через мгновение его глаза перестали воспринимать тот слой реальности, который Древо для них создало. Теперь он видел то, что лежало под этим слоем.

Токи Силы.

Волны Силы.

Частицы материи и частицы пустоты, связанные, двигающиеся в вечной гармонии. Создающиеся и распадающиеся, как им и положено. Воплощение гармонии и порядка, самого закона бытия.

И рядом с ними — нечто иное, не желающее знать барьеров и законов, нечто, воплощающее абсолютную свободу, которая не равна ни жизни, ни смерти. И что-то внутри Арона отозвалось, когда его божественное наследие наткнулось на эту абсолютную свободу. Будто когда-то он — а может быть и не он — уже встречался с этой абсолютной свободой, будто бы он скучал по ней…

Усилием воли Арон заставил себя отшатнуться. Что есть полная смерть — распад тела и души — как не такая вот абсолютная свобода?

Это и был Хаос?

Отшатнулся, а потом вновь придвинулся ближе, вглядываясь. Сейчас он будто висел в пустоте и видел перед собой бесконечное пространство, заполненное волнами и частицами. И не только видел.

Все его человеческие чувства воспринимали это перемешивание — он слышал шелест, шепот, рокот. Он слышал прекрасную музыку и пронзительную какофонию звуков. Он ощущал запахи — грозы, дыма, зелени, моря, гниющей плоти, крови, пряных ночных цветов. Он даже ощущал вкус — будто поочередно все блюда, которые он когда-либо пробовал, смешивались со вкусом того, что он мог только представить. Каков вкус у ртути? У раскаленной лавы? У болотной воды, поднятой с самого дна? Теперь, как казалось, он знал…

Чем ниже спускалось его чувство льда, там сильнее становился звук-вкус-запах-вид Хаоса. Последним к этим четырем человеческим чувствам добавилось осязание — прикосновение Хаоса было нежным как шелк — и сдирало при этом его кожу до кровавого мяса, будто терка, сделанная из акульей чешуи.

И из этой свободы, из этого всего росло Древо — воплощение порядка и жизни. И смерти, ведущей к перерождению и новой жизни. Древу был нужен Хаос, Древо питалось Хаосом. Но не теперь — теперь волны Хаоса поднялись слишком высоко, угрожая захлестнуть миры живых — Листья Древа.

Арон увидел кольцо Силы, пульсирующее на границах видимого предела бесконечности. Подчиняясь его приказу, его восприятие изменилось, позволяя взглянуть на кольцо ближе. Кольцо росло, раздвигаясь, и в его присутствии потоки Силы, идущие из Хаоса, теряли напор и бессильно опадали. Но кольцо росло слишком медленно.

Знание, порожденное все тем же чувством льда, сказало Арону: по меркам смертного мира потребуются десятилетия прежде, чем кольцо вырастет достаточно, чтобы перекрыть токи Хаоса и остановить его проникновение в миры живых…

Что-то дернуло его, отталкивая от кольца, а потом потащило наверх и наружу, за пределы бесконечного пространства…

— Нельзя, — перед глазами Арона появилось хмурое лицо Уррия. — Нельзя там быть долго! Хаос затянет!

Арон втянул в себя воздух — ощущение было такое, будто он одновременно вынырнул со дна моря и упал с большой высоты — и с усилием оторвал руку от поверхности ледяного озера. И вздрогнул — с той стороны льда на него смотрела зубастая морда, растянутая в пародии на улыбку. Довольно знакомая морда.