Я Распутин (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 37

– Он-то каким боком?

– Так студент. Они там все знаются, вдруг кого с юридического вспомнит.

– Не, студент не пойдет, – протянул я.

Но идея правильная, найти какого-нибудь голоштанного выпускника и дать ему шанс. Или еще лучше – найти его в тюрьме, наверняка ведь не один такой «за революцию» сидит. Вытащить, к делу приставить, а будет косячить – так и обратно отправить недолго. Вот и дело к Лауницу, как раз по его полицейской части.

Глава 14

Адрес несомненно легендарный – Гороховая улица, дом два. И место неслабое, угол Адмиралтейского проспекта, как раз напротив той башни со шпилем, где наверху вертится кораблик, символ города. Хорошо градоначальники устроились – домину им Кваренги построил, памятник архитектуры. Тут же и жандармское управление, тут же и внутренняя тюрьма. Настолько все удобно, что после Октябрьской революции сюда въехали чекисты, нас даже водили в мемориальный кабинет Дзержинского. Правда, он тут недолго сидел, в Москву переехал. А вот ПетроЧК тут была до середины тридцатых. Богатая история у дома, что и говорить.

Вот туда я и доехал, расплатился со знакомым извозчиком – просек, выжига, что я часто туда-сюда летаю и дежурил возле общинного дома постоянно.

Вылез, расправил плечи, перекрестился на здание. Вернее, на домовую церковь Николая Чудотворца на углу четвертого этажа, о наличии которой свидетельствовал небольшой фронтончик с крестом над крышей.

И пошел внутрь. На входе молодой совсем полицейский, видать, только в армии отслужил, хотел меня стопорнуть, да откуда-то вывернулся чин постарше, мгновенно опознал и прям под ручки по лестнице в обрамлении мраморной балюстрады довел до приемной градоначальника.

– Доложи, милай, Григорий Распутин к Владимиру Федоровичу, – рассупонил я шубу, ища взглядом, куда бы ее пристроить.

– Его превосходительство не принимает, – сухо начал было клерк, но приведший меня чин склонился и шепнул ему на ухо пару слов.

Брови секретаря дернулись вверх, он встал и, обозначив поклон, ужом скользнул в еле-еле приоткрытую дверь кабинета.

– Как звать? – обратился я к приведшему.

– Помощник участкового пристава Евстолий Григорьев, – браво отрапортавал тот.

– Ступай, не забуду.

Один вышел, другой вошел – секретарь уже куда почтительнее поклонился и с извинениями попросил подождать, даже чаю предложил.

– А водка в этом доме есть? Нету? Как же вы зимой и без водки? – шокировал я чиновника.

Тот аж растерялся, не понимал, как реагировать.

– Ну нет так нет, подождем насухую.

В приемную несколько раз заходили полицейские чины, всем было объявлено, что градоначальник еще два часа никого принимать не будет, а потом кабинет отворился и оттуда вышли двое в мундирах и двое в костюмах, один из них Филиппов.

Мы раскланялись и секретарь распахнул дверь к градоначальнику.

Кабинет у него был так себе, скромный, я ожидал куда большего. Солидный стол, перед ним два кресла и круглый столик под зеленым сукном, сбоку этажерочка с папками и бумагами, в углу сияет кафелем печь-голландка. На кроваво-красных обоях – портрет действующего императора.

– Прошу, Григорий Ефимович, чем могу быть полезен? – поднялся мне навстречу фон дер Лауниц.

– Стряпчий мне нужен, надежный, Владимир Федорович.

– Так юридический контр в столице море! Любой почтет за честь…

– Не-ет, мне эти крючкотворы не нужны. Свой надобен, чтобы должОн был. Можно из арестантов кого. Есть же по тюрьмам грамотеи?

– Ну… я могу пару-тройку адвокатов арестовать, – пошутил Лауниц.

– Так арестовывать не надо, небось из сицилистов уже и сидит кто, и раскаивается, вот я его бы на поруки и взял.

Градоначальник завис, слегонца с тормозами оказался. Может, Столыпин такого специально искал? Боевой генерал, военная косточка. Не подсидит, прямой как палка.

– А-а-а, вон вы как! Хитро, хитро… Но так с ходу не скажу. Может, чаю приказать?

– Да нет, я уж у секретаря вашего водки просил, так нету.

Лауниц опять впал в ступор, но увидев, что я улыбаюсь, облегченно рассмеялся. И схватился за телефон. Начал обзванивать тюремных начальников.

Минут через пять разговоров он снова повернулся ко мне.

– Есть один. Даже двое. Первый как раз тут сидит, уже две недели, а второй в Крестах.

– Ну вот со здешнего и начнем.

– Позвольте, я вас провожу.

Я удивленно поднял бровь. Целый генерал, начальник ГУВД, если по меркам 21 века, будет ходить со мной по камерам?

Лауниц вздохнул, пояснил: – Я все-таки вам жизнью обязан. Это самое меньшее, что я могу сделать.

– Не стоит, Владимир Федорович. Лучше помощника участкового пристава Григорьева кликните, он и покажет.

– Никак вы знакомствами у нас обзавелись? – спросил Лауниц, набрасывая записочку.

Даже боком повернулся, ну так не надо было стол правой стороной к окну ставить, это же каждому школьнику известно, свет должен падать слева.

– Вроде того. Сообразительный малый и расторопный. Ну, не буду отвлекать, в приемной подожду.

– Еще раз примите мою глубочайшую признательность за вашу руку, которая отвела от меня смерть, – склонил голову генерал и отдал записку.

– То не моя рука была, а Бога! – я воздел палец к потолку. – И напоминание, что какой мерой меряете, такой и вам отмерено будет.

– Вы о чем? – изменился в лице градоначальник.

– О деньгах, что вы Союзу русского народа выплатили. За убийство.

– Но… как…

– Не по людски это, – продолжал я, – и не по божески. Помните, что грех отмолить бы надо.

И ушел, оставив Лауница хлопать глазами.

История эта стала известна не сразу. Лауниц не только поддерживал СРН, но отвалил 2000 рублей убийцам депутата I Государственной Думы еврея Герценштейна. Ходили слухи, что сам градоначальник для этого был туповат и деньги были от людей повыше, а Лауниц был просто передаточным звеном. Мутная история, но упомянуть ее я все-таки решился – хороший крючок для генерала.

Евстолий запустил в допросную сидельца, вышел, прикрыл дверь и уехал за вторым кандидатом в «Кресты».

– Садись, господин хороший, потолкуем.

Арестант подошел к табурету у стола, сел, положил руки на стол. Спокоен, не хорохорится и не пугается, это хорошо, психика крепкая, с моими выкрутасами такой и нужен.

– Рассказывай.

– Что именно? И как вас величать?

– Григорием Ефимовичем. А рассказывай все по порядку, где родился, где учился, как в тюрьме оказался.

Ничего особенного Георгий Спиридонович Щекин, из мещан города Ромны, двадцати шести лет, вероисповедания православного, мне не рассказал. Обычные родители, состояния так себе, но старшему сыну образование дали – закончил он гимназию и юридический факультет Санкт-Петербургского императорского университета. Сильно увлекся толстовскими идеями, а от них и осознания общей несправедливости и безысходности, пришел к революционерам. В серьезных делах поучаствовать не успел, так, брошюрки-листовочки, собрания-митинги. По окончании курса съездил домой и слегка прифигел от революционного разгула – как-то не вязалась толстовская основа с эксами, бомбами и прочей револьверной трескотней. И это в тишайших и захолустнеших Ромнах, а что в крупных городах творилось?

Вернулся в Питер, в службу вступил помощником присяжного поверенного, да тут его полиция и прихватила. На допросах в заблуждениях покаялся, но никого не выдал, значит, и характер крепкий.

Лицо чистое, черты правильные, волосы темные, глаза орехового цвета, нос чуть длиннее чем надо. В целом хорошее впечатление производит.

– Такое дело, Георгий Спиридонович. Мне стряпчий нужен, толковый да верный.

– Лично вам?

– Не совсем. Вокруг меня сейчас несколько дел закручивается – партия «Небесная Россия», газета «Слово», приюты для пацанвы с работой и заработком, много чего. Без грамотного человека никак, договор там составить или вексель подписать.