Четвертое сокровище - Симода Тодд. Страница 17
— Он поправится?
Она подумала немного.
— Вряд ли.
— Понятно. Мне очень жаль это слышать.
— Прошу тебя.
Долгую тихую паузу наконец прервал сам Ихара:
— Матушка, могу ли я говорить откровенно?
— Да, если ты отправишься к отцу.
— Да, я пойду, но мне бы не хотелось становиться наследником моего отца. Я с радостью уступлю свое место младшему брату.
Мать стояла молча; в тихой комнате почти не были слышны стрекот цикад и беспокойные крики ворон в соседней роще. После долгого молчания она произнесла:
— Дела нашей семьи также поражены болезнью.
— Неужели?
— Я не знаю, что делать. У твоего брата много хороших черт…
Ихара хорошо понимал смысл невысказанных слов матери: его брат предпочитал иллюзорный мир попоек, азартных игр и запрещенных чайных павильонов.
— Я отправлюсь в Эдо. Но будет ли ошибкой продать наше семейное дело? Мы могли бы получить небольшую прибыль, достаточную, чтобы начать сызнова.
Мать дернула головой:
— Прости меня за эти слова, но, мне кажется, наши долги съедят большую часть денег, вырученных от продажи. Конечно, если бы дела шли ровнее, с продажи можно было бы получить прибыль.
— Я понимаю.
Мать низко поклонилась.
— Извини, что оторвала тебя от работы.
— Мне очень жаль, что это случилось с отцом.
Ихара нашел отца в маленькой гостинице в Эдо поблизости от района Ёсивара. Комната насквозь пропиталась человеческими испарениями, вонью протухшей пищи и дешевого сакэ. Отец посмотрел на него мутным невидящим взглядом с тонкой циновки, на которой лежал.
Его отец не был болен — он был пьян.
Ихара отвернулся, когда отец потянулся к нему. По узким извилистым коридорам он поспешил наружу. Выскочив на свет и свежий воздух, он чуть не сбил женщину, несшую какой-то сверток, обернутый лохмотьями.
— Простите меня, — сказала она. — Извините.
— Ничего страшного, — ответил Ихара и сделал шаг в сторону.
— Подождите, — сказала она и дотронулась до его рукава.
Ихара остановился, одинаково удивленный мольбой в ее голосе и бесстыдным прикосновением. Женщина было одета в кимоно, которое когда-то было элегантным, но теперь совершенно истерлось. Она выглядела на несколько лет младше матери, и в то же время — как бы старше. Несколько мгновений женщина вглядывалась в его лицо, затем произнесла:
— Ихара-сан?
— Да?
— Вы похожи на своего отца. Жаль, что я не знала его, когда он был в вашем возрасте.
Ихара сразу же понял, кто эта женщина в жизни отца. Внутри у него все перевернулось. Жаль, что у него нет при себе меча Сакаты. Он бы убил ее, потом отца, а потом и себя.
— Вы его видели? Он здесь, — сказала она, показывая на обветшалую гостиницу.
Ихара последовал за ней, не в силах сказать, что видел его только что — точнее, то, что от него осталось. По извилистым коридорам они пробрались к комнате, входить в которую у Ихары не было никакого желания, но он уже не мог остановиться. Женщина замерла у двери, подождала, пока Ихара догонит ее, и ворвалась внутрь.
— Отец, — выкрикнула она, словно бы лебезя перед Ихарой. Только бы она не называла его «отцом» все время, подумал он.
Отец Ихары лежал на боку спиной к двери, а теперь перевернулся к ним лицом.
— Ногути-сан, — прохрипел он.
Ногути упала на колени на драную циновку и поклонилась сначала старшему, затем — Ихаре.
— Ваш сын приехал.
Мужчины уткнулись взглядами в противоположные стены. Поглядев по очереди на каждого, Ногути развязала узел на тряпичном свертке:
— Взгляните. Жареная рыба и рисовые лепешки.
Лицо его отца исказилось в гримасе, когда он садился. Ногути обратилась к Ихаре:
— Милости прошу.
Они поели втроем, она — больше всех. Ихара и отец просто поковырялись в еде. Отец хотел выпить сакэ за приезд сына.
— Я счастлива, — произнесла Ногути, рыгнув. — Как будто мы одна семья.
Ихару передернуло.
Его отец был действительно болен — его пожирали алкоголь и Ногути. Один день он бывал в поразительно ясном сознании, а на другой уходил в полное забытье. В дни просветления Ихара пытался, насколько мог, выяснить у отца все о состоянии семейного дела. В результате он обновил все цифры в бухгалтерских книгах, которые отец передал ему. Своей маленькой кистью он правил бухгалтерию, пока рука не онемела.
— У тебя прекрасный почерк, — отметила Ногути однажды вечером. — Ты, наверное, занимался каллиграфией?
Ихара проигнорировал ее — это уже вошло у него в привычку.
— У меня тоже когда-то был хороший почерк, — продолжала Ногути. — Я даже как-то написала стих-другой.
Оттолкнувшись от татами, он выскочил в темноту ночи. Быстрым шагом дошел до маленького храма, в который вступил через тории[38] и остановился перед алтарем.
Ногути подошла к нему сзади.
— Я очень извиняюсь. Я не знаю, что делать с вашим отцом.
Ихара глубоко выдохнул.
— Это уже неважно.
— А вы будете учить меня каллиграфии?
— Нет.
— Вы можете меня учить. Ваш отец говорил мне, что вы ученик школы Дайдзэн.
— Я не могу учить, — сказал Ихара. — Я здесь не для этого.
Ногути стояла рядом, пристально глядя на алтарь.
Кредитор — высокий и тощий мужчина — привел с собой в гостиницу двух громил-сыновей.
— Заплатите мне то, что обещали, — заявил он.
Отец Ихары изогнулся в поклоне так, что совсем простерся на татами. Оголившаяся шея была тонкой, как тростник. Ихара поклонился вслед за свои отцом и произнес:
— Я его старший сын. Я налаживаю наше дело и выплачу вам весь долг. Я только хотел бы попросить о небольшой отсрочке.
— Отсрочке? Нет уж, больше отсрочек не будет.
Двое сыновей-громил быстро прошлись по комнате, переворачивая вверх дном скудный скарб и разнося в щепки бамбуковые дорожные коробы. Они разбили лакированные шкатулки, порвали в клочья книги, мешки и одежду Покончив со всем, взялись за Ихару и его отца — стали бить и пинать их, разорвали всю одежду. Они забрали все жалкие гроши, которые с таким трудом скопил Ихара.
Когда черный туман, окутавший его сознание, рассеялся и уступил место целой радуге боли, первой Ихара увидел Ногути. Она держала над его лицом мокрую тряпку. Женщина склонила голову набок, чтобы получше разглядеть лицо.
— Ихара-сан, — сказала она мягко.
Ихара застонал.
— Что с отцом?
— Ихара-сан, — повторила она еще тише.
Прошла неделя, прежде чем Ихара смог самостоятельно встать. Синяки же сошли только через месяц.
Ногути умудрилась по крохам собрать немного денег, чтобы отправить тело его отца домой — их пожертвовали несколько клиентов, которые отцу сочувствовали. Ихара послал матери известие: он останется в Эдо, пока не закроет семейное чайное дело.
Но после смерти отца оно стоило еще меньше, чем при его жизни. Ихара метался по Эдо, стараясь изо всех сил спасти все возможное и продержаться до выгодного предложения. Устроился на работу к одному из отцовских перекупщиков — там нужно было взвешивать и паковать чай. К концу дня руки становились каменными.
Ногути все еще жила в комнате. Ихара не знал, что с ней делать. Он подумывал дать ей немного денег на отъезд, но отъезд, казалось, не входил в ее планы.
— Ногути-сан, — обратился он к ней однажды вечером. — Почему вы не уезжаете?
Она посмотрела на стену так, будто могла видеть насквозь.
— Вы хотите, чтобы я уехала?
— Нет, — выдавил он.
На следующий день, когда после работы Ихара получил свою первую зарплату, он не пошел сразу домой, вместо этого отправился побродить по улочкам ситамати[39] — нижней части Эдо, как по своему положению, так и по репутации. Проголодавшись, остановился около жаровни с подрумяненным тофу[40] и съел пару шампуров. Приятная тяжесть в желудке и жажда повлекли его к лотку с сакэ. Мысль о смерти отца была мимолетна, и он выпил сначала одну бутылочку, затем другую.