Война теней (СИ) - Поляков Владимир Соломонович. Страница 42

Однако, всего нескольких лет всё равно недостаточно для того, чтобы заручиться достаточным числом агентов влияния, создать при дворе полноценную «американскую партию» и даже сидящий на троне Американской империи Владимир Романов не был волшебным ключом, открывающим все нужные двери. Другое дело его брат, Александр Романов. Тот самый брат, который испытывал к ней, Марии, весьма яркие чувства. Пусть и смешанные с некоторым… опасением.

Опасения опасениями, но «её милый Саша» был действительно рад прибытию в Санкт-Петербург девушки, которая много чего ему показала, многому научила, да и помогла понять кое-что важное. Например, что жизненные радости не нужно откладывать «на потом», если можно наслаждаться ими здесь, сейчас, во всей полноте. Учеником тот оказался не столько талантливым, сколько старательным. Станич поневоле улыбнулась, вспоминая и те, первые встречи, и совсем недавние, когда она появилась тут, на берегах Невы.

Саша был и приятен в общении — разном, обычном и интимном — и полезен в том, чтобы без лишних промедлений как узнать о нужных людях, так и получить возможность встретиться с теми, до кого сложно было добраться. Естественно, Мария не собиралась раскрывать своему неожиданному, но полезному и просто симпатичному любовнику истинную цель. Другое дело прикрыть истину не ложью, но слегка искажёнными мотивами, вместе с тем не произнеся ни единого слова неправды.

Ей нужно было получить информацию о «декабристах», как умерших, так и до сих пор оставшихся по эту сторону мира? Лучше всего было высказаться в разговоре, что ей требуется как следует изучить ситуацию, когда в среде аристократии могут зародиться, а затем вызреть подобные общества. А кто знает об этом лучше, чем их вдохновители, далеко не все из которых были казнены. Император Николай I в своей милости повесил лишь пятерых, в то время как ещё с десяток идеологов и пара десятков действительно опасных исполнителей отделались ссылкой на Кавказ, Сибирью или заключением в крепость.

Убедительно? Вполне. Учитывая то, что в Американской империи тайная полиция с самого начала своего создания живо и настойчиво интересовалась всем подобным. Мария же, как не просто сестра министра, но и видный деятель министерства, хорошо разбиралась в теме революций, связанных с ними тайных обществ и всем тому подобным. Потому и получила всё нужное. равно как и обещание вызвать в Санкт-Петербург интересных ей живых «декабристов». Однако же…

Кто именно интересовал Марию первым делом? Правильно, не ограниченно осведомлённые о замыслах заговорщиков исполнители, а те, кто действительно стоял во главе этого революционного движения. Пятеро из этих самых главных были повещены, ещё с десяток умерли во время ссылки или в крепости. Однако до помилования, объявленного Александром II, кое-кто дожил. Сергей Волконский, Евгений Оболенский и Сергей Трубецкой. О, эта троица играла очень важную роль. Точнее нет, не так, они были в числе тех, кто играл остальными.

Волконский. Единственный среди заговорщиков действительный генерал, по сути управляющий Южным обществом, опирающимся первым делом на Чернигов. Организатор восстания Черниговского полка опять же. И излишне упоминать, что он знал ВСЁ! Потому и был лишён чинов и дворянства, приговорён к обезглавливанию и лишь по внезапному приступу милосердия императора отделался двадцатилетней каторгой с последующей ссылкой.

Оболенский. Глава штаба, по факту командовал восставшими войсками на Сенатской площади по причине того, что решивший проявить осторожность Трубецкой туда просто не явился. Ах да, ещё один из убийц генерала Милорадовича. Опять же Марию удивляло лишь то, что князь избежал петли, отделался вечными каторжными работами, да и то срок вскорости был снижен до двадцати лет.

Ну и третий, Трубецкой. Избранный заговорщиками на пост диктатора, хотя всем было понятно — он будет фигурой больше номинальной по причине легкой управляемости. И всё равно, номинальный или нет, но лидер восстания. Этого, пожалуй, спасло от казни лишь то, что в последний момент скрылся, не явившись руководить восставшими войсками. Его и нашли то на квартире австрийского посла, где он затаился, не то просто решив переждать, не то готовясь к бегству за пределы России. Пожизненная каторга, опять же сокращение оной до двадцати лет, но не это главное. Несмотря на свою нерешительность, этот «декабрист» знал не просто всё, но и в мельчайших подробностях. Умен был, этого у него не отнять. Вот с кем Мария очень хотела бы побеседовать, однако… Князь умер ещё пять лет тому назад. Более того, после амнистии был чрезвычайно замкнут, ограничивая круг своего общения родственниками и немногочисленными старыми знакомыми. Всячески избегал разговоров о «декабристском» прошлом, но сомнительно, что из-за раскаяния. Скорее он… опасался. Чего и кого? Это становилось более понятным, когда Станич смотрела на документы, касающиеся Волконского и Оболенского.

Сергей Волконский умер… три месяца тому назад. Сама смерть надзирающих за ним особо и не удивила — тут и возраст далеко за семьдесят, и паралич ног, и потеря из-за этого и смерти жены интереса к жизни. Однако не всё было так просто. Причина? Так ведь и Евгений Оболенский умер, да к тому же спустя месяц после смерти Волконского. Опять же почтенный возраст, хотя и не переваливший за семидесятилетний рубеж; и подорванное боевым прошлым плюс пребыванием в Сибири здоровье. Разве что потери интереса к жизни отнюдь не наблюдалось.

Один случай — это случай. Два — повод насторожиться. Вот третьего подобного не наблюдалось, а значит, подозрения Марии Станич покамест не могли трансформироваться в уверенность. Хотя… Подозрительность несостоявшегося диктатора по фамилии Трубецкой, она тоже могла быть не просто так, не растревоженными нервами много перенёсшего человека, а иметь под собой реальную основу.

Вот Мария и начала копать с усиленным энтузиазмом, запросив сведения о последних годах жизни Оболенского с Волконским. Да и Трубецкого не сказать, что обошла своим вниманием. Первым делом удалось зацепиться за то, что вскоре после амнистии князь Волконский отправился… за границу, в том числе в Лондон, где давно и прочно окопались Герцен, Огарёв и прочие. Не просто так, не парой слов перемолвиться, понятное дело.

Евгений Оболенский опять же оказался связан с Герценом и его либеральствующе-революционной сворой. Сам он за границу не выбирался, видимо, из опасений, что подобное может оказаться чрезмерно подозрительным. Особенно после вояжа туда Волконского. Однако переслал Герцену воспоминания, которые тот и опубликовал в 1861 году. А уж что было кроме явно переданных воспоминаний, это жандармерии узнать, увы, так и не удалось.

Зато что сомнений не вызывало, так это преемственность революционных поколений. Сперва «декабристы», ведущие свой исток от Французской революции, взявшие оттуда немалую часть своей идеологии. Затем от их провалившегося мятежа ниточка потянулась к новому поколению, яркими и наиболее известными представителями которого являлись Герцен, Огарев, а с недавних пор и «Земля и Воля». Пусть ослабленная, с немалым числом повешенных и отправленных в крепость участников, но ещё опасная. Особенно учитывая, что часть членов организации успела бежать за границу.

Закономерность. Двое из трёх действительно значительных фигур среди оставшихся в живых до недавнего времени декабристов оказались тесно так связаны с Герценом. Третий… Трубецкой как бы был и под особым надзором, да и предельно замкнулся, явно чего-то либо кого-то опасаясь. Это раз.

Два заключалось в датах. Каких? В конце апреля 1856 года Александр Михайлович Горчаков становится министром иностранных дел. А уже в августе того же года Александр IIподписывает манифест об амнистии «декабристов». Совпадение? Это вряд ли, особенно учитывая то, что Горчакову понадобилось некоторое время для того, чтобы убедить монарха в целесообразности подобного шага. Убеждения, бюрократические проволочки и в итоге получалось, что данная амнистия была одним из первых серьёзных действий нового министра на своём посту. Причём она как бы по ведомству иностранных дел и не проходила, касаясь чисто внутренней политики империи. Тогда, казалось бы, при чём тут Горчаков? По его словам и официальной великосветской версии — стремление упрочить облик России среди европейских стран. На самом же деле… Да-да, та самая близость Горчакова к декабристам, которую он вроде и не скрывал, но умело переводил в область обычной и ни разу не подозрительной симпатии к конкретным людям и некоторым — именно некоторым, а отнюдь не всем — их стремлениям. Этим он обманул очень многих, за исключением разве что императора Николая I, графа Бенкендорфа и ещё некоторых людей, не склонных доверять, перед этим как следует не проверив.