Черные береты - Иванов Николай Федорович. Страница 53

– Баркашовцев, что ль? – немного настороженно попытался уточнить казак.

– Нет, омоновцев. Рижских.

– Рижане, говорят, ушли. По подземным коммуникациям.

– Как же так! – обидчиво стукнул кулаком по стене Тарасевич.

– Нормально, – пробасил казак, не поняв смысл разочарования. – Мы, если что, еще можем как?то выкрутиться. А им пуля в затылок или, в лучшем случае, тюрьма обеспечены. Пусть уходят, здесь уже все решено 31.

В подтверждение сказанному здание дрогнуло вновь, дошел, хоть и ослабленный, жар и запах горелого. Снизу раздавались автоматные очереди. Но теперь уже не Млынника. И Андрей признался наконец самому себе, что он опоздал, что Чеслав ушел и увел отряд. Спас ребят. Он всегда действовал с оглядкой на людей, их командир. Потому и осторожничал, как лис. И потому не было никогда потерь в отряде. Но – быть так близко, в одних стенах – и разминуться! И все из-за того, что обиделся, видите ли, в тот раз на парня. Не вцепился в него, упустив секунды. Идиот!

Но ничего не оставалось делать, как послушаться казака. Поднялись, уже бесцельно, на два этажа выше. Подыскали комнату, окна которой выходили на мэрию и краешком – на Калининский мост. Увидели наконец танки. Как будто поджидая их, одна из боевых машин дернулась, присела, выбросив кольцо дыма, только потом дошел грохот выстрела. Разумнее было перейти на противоположную сторону, где стреляли всего-навсего БТРы, но зрелище завораживало своей нереальностью, диким безумием:

Какими бы плохими они кому-то ни показались, но, прекрасно зная, что, кроме них, в здании еще полно тех, кто спасался в его стенах от пуль на площади, власть тем не менее

И сбросились маски. И все стали теми, кем были: лицемеры – лицемерами, убийцы – убийцами, подлецы – подлецами. Все вопли, будто депутаты могли поступить со своими противниками еще жестче – это не более чем попытка хоть как-то оправдать свершившееся злодеяние. Те – могли, а они – сделали. Судят не за помыслы, а за дела…

Особняком роились мысли о походе восставших на Останкино. Все трое прекрасно понимали, что это была ловушка: и разбежавшиеся милиционеры, оставившие автомобили с ключами зажигания, и «зеленый» коридор по всей Москве для колонны без малейших попыток остановить ее. Не будь Останкина – было бы что-нибудь другое. Наступающий понедельник лишал власть власти, и все было брошено на то, чтобы ввести в Москву войска. Даже сама Москва была брошена на произвол судьбы – лишь бы что-нибудь произошло.

И, как ни бегал Мишка между захваченными машинами, убеждая, что это провокация, что никуда не нужно ехать, малая победа на Смоленской площади опьянила и показалась окончательной. Не сомневался и Тарасевич, крутившийся в другом конце площади, что среди громче всех кричавших «К Останкину!» были и те ребята-провокаторы, которых подвозили на автобусе и внедряли в толпу. Но свершившееся – свершилось, и сидевший в телецентре спецназ «Витязь» в упор расстрелял собравшихся. А засадный полк Ельцина – Паша Грачев с танками, ждал только повода и команды, чтобы подмять гусеницами московские мостовые, стремление народа сбросить ненавистное правительство 32…

– Как Рая? – поняв, что время теперь у них хотя и есть, но может закончиться в любую минуту, подкатился Андрей ближе к Мишке.

– Волнуется, конечно. Сказал ей, что поехал к «Белому медведю» пересидеть ситуацию, чтобы не дергали после подачи рапорта, а тут…

– Может, в каком-нибудь кабинете связь все же работает, – сглаживая недавнюю неловкость, предположил майор.

В глазах Мишки тут же загорелась искра надежды. Она гасла, перебивалась сомнениями, но было видно, что Багрянцев теперь не успокоится, пока не проверит этот вариант.

– Я пройдусь по кабинетам, – извиняющимся тоном сказал он.

– Двушка-то хоть есть? – вновь подал голос Кот. Раньше Андрей как-то не замечал за ним привычки к подковыркам. Казалось, прилизанная кукла – она и есть кукла. А поди ж ты, мужик с юмором.

– Я звоню следующий, – поддержал шутливый настрой Андрей. Это было бы, конечно, невероятно здорово – позвонить Нине. Наверняка она обрадуется.

Мишка махнул на подначки рукой и выскользнул в коридор. По старой привычке Тарасевич вышел подстраховать следом, замыкая зрительную связь между ними троими. По коридору время от времени пробегали озабоченные офицеры, но Андрей даже не останавливал их, чтобы попытаться прояснить обстановку: наверняка они знали не больше него. Только однажды мешковатый на вид, страшно усталый капитан 2-го ранга, приглаживая на ходу растрепавшиеся потные волосы, сообщил:

– «Альфа» занимает первый этаж. Вроде не стреляет 33.

Не успел моряк проскочить коридор, как из комнаты, в которую только что вошел Мишка, вырвался нестерпимо жаркий огненный шар. Потом только до Андрея дошел звук танкового выстрела и, уже отброшенный взрывной волной обратно в свой кабинет, понял страшное и непоправимое: Мишка остался в том огненном аду, который породил прямым попаданием термический снаряд. Потом видел, как Кот беззвучно и совсем не больно бьет его по щекам, чувствовал, как его куда-то тащат и пятки стучат по ступенькам лестниц. Пытался вырваться, чтобы вернуться к Мишке, вытащить его из огня, но сил хватало только на то, чтобы об этом подумать. Тогда, сделав громадное усилие, прошептал для майора, чтобы хотя бы он остановился:

– Мишка.

Кот что-то ответил, но звук его голоса не пробился сквозь зияющую пустоту в ушах. «Контузия», – спокойно, давно к чему-то подобному готовый, определил Тарасевич: так ставят себе диагноз хорошие врачи. Единственное, чего пока не понял: огонь, настигающий их по коридору – он настоящий или это просто осталась в глазах вспышка, поглотившая и растворившая Мишку? Как же теперь Рая? Не-ет, если суждено будет все-таки выбраться отсюда, он жизнь положит на то, чтобы найти того гада, который стрелял. И расскажет ему, кого и как он убивал. И даст один час, ровно час, чтобы застрелился. Офицерам нельзя жить с таким позором на душе 34.

– Тихо, – прошептал вдруг Кот, и, странное дело, именно шепот расслышал первым Тарасевич.

С улицы раздался тонкий, пронзительный звук, и пока Андрей думал, что это опять его подводит слух, сквозь бетонные стены проник многократно усиленный динамиками голос «желтого Геббельса» – агитационной машины, выкрашенной в желтый цвет и несколько дней и ночей непрерывно ведшей, рассчитанную на депутатов и защитников Дома, пропаганду:

– Всем, находящимся в Белом доме, выходить с поднятыми руками и белыми флагами. Всем, кто сдается, выходить с поднятыми вверх руками и белыми флагами.

– Суки, – процедил Кот. – Даже здесь хотят унизить. Есть ли предел человеческой мерзости. Не-ет, они будут делать все, чтобы Руцкой и Хасбулатов застрелились. Нет человека – нет и проблемы. Закон мафии и товарища Сталина 35. Ну, а что будем делать мы?

– Ты давай смотри сам, а мне выходить, все равно что добровольно идти в рижский Централ, – усмехнулся невеселому будущему Андрей. – Мне выходить нельзя. А с поднятыми руками тем более не стану этого делать.