Виновник завтрашнего дня (СИ) - Александер Арина. Страница 56

— Не ори на меня! — очнулась Влада, устав везде и во всем быть козлом отпущения. — На шмару свою будешь орать, понял?

От воспоминания о брюнетке захотелось рассмеяться истерическим хохотом. Что ей псины какие-то, когда он прямо на её глазах заливал к другой.

— И вообще, ты достал меня. Сколько можно? — вскинула голову, распаляясь. — Влада то, Влада се, Влада пошла на х*й… Сам ты пошел туда, — закричала ничуть не хуже него и едва не слетела с сидения от резкого торможения. — Лёш, — прошептала оторопело, усаживаясь обратно, — ты чего?..

А ему уже было всё равно. Кровь ударила в лицо. И если ещё минуту назад испытывал к ней жалость, то последний выпад лишил последних крупиц спокойствия.

Не дав опомниться, рванув её на себя и грубо перекинул через колени, пропихнул под руль таким образом, что если и захочет подняться, то хрен получится. Левой рукой перехватил тонкие запястья, заломив за спину, а вот правой… правой принялся хлестать по заднице. Хлестал за всё пережитое и за то, что ещё придется пережить. Додуматься только — схватить за глотку самого Турского?!! Тут чтобы не придумал — не сработает. А всё она… дрянь мелка, выпила всю кровь и сидит сейчас перед ним, психи свои показывает.

— Тварь. Скотина. С*ка… Ай… Козел! Ты больной? — зашлась слезами, вскрикивая от боли.

— Больная у нас ты! — огрызнулся, нанося удар за ударом, прикусив от усердия нижнюю губу. — Надо было прежде думать, чем лезть к натренированным псам. Видимо, мало тебя пороли в детстве. Может, хоть сейчас поумнеешь.

Боже, так стыдно ей ещё не было. Сволочь. Брыкалась изо всех сил. Ругалась — так же. Правда, в её положении, свесившись лицом едва не в самый низ, любая угроза звучала как минимум нелепо.

— Успокойся, — жестко процедил Лёшка, чувствуя спустя время онемение в ладони. Рука горела огнем. Между лопаток — жаркая испарина. В паху, как не странно, болезненное давление. Не растрогали её слёзы, а ещё больше распалили.

— Да пошел ты! — дернулась Влада и тут же болезненно застонала, ударившись об руль лопаткой.

Лёшка вжался в спинку сидения и рывком поднял мгновенно вспыхнувшую девушку, собираясь ответить как следует, однако не успел и рта раскрыть, как отгрёб такую пощечину, что из глаз искры посыпались.

— Ах ты ж паскуда… — захлебнулся возмущением, дойдя до критической точки. — Ты совсем охренела? Ты когда уже повзрослеешь? — затряс хрупкие плечи, зверея от прилетевшего удара. Жгло невероятно. Владка только с виду хрупкая и ранимая, а на деле — хрен сломишь.

— Никогда! Так и подохну безмозглой, — бросила ему в лицо разъяренно. Хотя, может и не разъяренно, а скорее с болью.

Лёшка несколько секунд всматривался в её безумные глаза, понимая где-то на задворках сознания, что это всего лишь защитная реакция на проявленную жестокость. Что стоило успокоиться, не реагировать так агрессивно, но ничего не мог с собой поделать. Всё как-то сразу навалилось, не оставив возможности перемотать кассету и начать всё сначала. Лучше бы он тогда потерял друга, отказав в поездке, чем вот так терять себя.

Устало уронив плечи, посидел так некоторое время, а потом оттолкнул от себя Владу и молча вышел из машины.

Всё смешалось воедино: злость, ненависть, неутоленная жажда, страсть, отчаянье. Глубоко втянул в себя ночной воздух, покрываясь колкими мурашками.

«Что же делать? Как быть?»

Не узнавал себя. Ведь ещё немного, и мог придушить Турского. Убить, защищая свое. Свое ли? Почему-то именно сегодня получил сокрушительный удар по чувствам. До сих пор его ощущал. И дело уже не только в похоти. Не в животном влечении или магнетическом притяжении. А в самой настоящей любви.

Глава 20

Гончарова не было минут двадцать. За это время я трижды порывалась выйти к нему. Зачем? Не знаю. Возможно, объясниться, рассказать, почему до сих пор не «повзрослела» и элементарно поблагодарить.

Я не истеричка. Да, бастую иногда, отказывают периодически тормоза, но всему есть причина. Я не выгораживаю себя, не ищу оправданий. Но если бы он хотя бы раз, один единственный долбаный раз пошёл мне на встречу, поговорил со мной на равных, выслушал, позволил выговориться — возможно ничего бы этого и не было.

Все мои залеты, так или иначе, связаны с ним. Почему он упрямо не замечает этого?

Вернулся. Я сцепила пальцы, прикусив до боли губу. Ощущения на заднице тоже не позволяли забыться. Скажи ему сейчас, что влюблена беспамятства — по-любому отхлестает повторно. Успела его выучить и уже знаю, что за полыхнувшим темнотой взглядом скрыты далеко не светлые мысли.

Пришлось уставиться перед собой, усердно делая вид, что меня здесь нет и слиться с кожаной обивкой. Кстати, Гончаров так гнал, так резко притормаживал на светофоре и так круто поворачивал на поворотах, что исчезнувшая на время ссоры тошнота снова напомнила о себе, грозясь вырваться наружу. Я не то, что не решилась признаться в чувствах, а рта открыть не могла, боясь стать высмеянной в очередной раз.

Он молчал, я тоже сидела с плотно сжатыми губами. Он хмурился, присматриваясь к зеркалам, я — смотрела перед собой, вытянувшись в натянутую струну. Его лицо было будто высечено из камня, ни намека на мягкость, я же безвольно плыла от одного только запаха его парфюма и безвозвратно обмирала от брошенных в мою сторону мимолетных взглядов.

Благо, Турские жили почти что рядом. Каких-то пять километров пути, так что к дому Скибинского домчались за считанные минуты. Успокоившись и обдумав свое поведение, я поняла, что перегнула палку. Кто-кто, а Лёшка не заслуживал моего хамства. Обидно, что отлупил, но его тоже можно понять.

Я хотела хотя бы на последок поблагодарить, показав, что умею быть благодарной и ценю оказанную помощь, но меня практически вытолкали из салона, после чего, не сказав и слова, рванули с места.

Я помню, что его ждали и что после случившегося его вряд ли погладят по головке, но блин, это не значит, что я пустое место и что мне пофиг. Хотя… чего это я? Пора уже и привыкнуть к подобному обращению.

Только не привыкалось. Каждый раз, всё больнее и больнее. И как бы не обижалась, сколько бы не дулась и не ойкала, прикасаясь к заднице, а всё равно любила. Зависима была от него, болела им и температурила постоянно. Сколько бы не выедала жгучая ревность, не отравляла своими вредными парами, а думала о нем постоянно.

Вот и сейчас: он уехал, а я принялась ходить по комнате, предвидя очередную бессонную ночь. И чем больше думала, тем больше накручивала себя. А вдруг что-то случилось? После продемонстрированной Олегом жестокости была готова ко всему. До сих пор колотило от увиденного. Перед глазами мелькали кадры сцепившихся ротвейлеров, в ушах стоял подбадривающий свист, во рту пощипывала прикушенная изнутри щека.

За пять лет работы волонтером я повидала всякого. Как только не издевались над собаками и кошками их хозяева. Даже вспоминать тошно. Человеческой жестокости в этом вопросе нет равных. Но чтобы вот так? Прекрасно зная мое отношение к этому? Не ожидала. И всё из-за чего? Не поверите — что не захотела пойти прогуляться. Не знаю, что там наобещала ему Вика, но в тот момент я реально испугалась. Олега знаю не первый год, много раз отдыхали вместе, но никогда не видела его таким обозленным.

Внезапно тело одолел озноб. Кожа, которая ещё недавно горела огнём, заледенела. Это злость отступила, обида притихла, а вот тревога заполнила собой каждую клеточку. Напомнила, что живу я не среди обычных смертных, а среди жестоких хладнокровных убийц.

Волновалась за Лёшу. Сильно. Чувствовала себя виноватой. Да, я не просила его набрасываться на Турского и душить со всей силы, но я могла остаться со Скибинским и никуда не идти…

Боже, когда уже рассвет? Такая длинная ночь. Устала очень. Чем больше думала о Лёшке, тем больше грузилась, изнывая от беспокойства. Захотелось кому-то пожаловаться, открыться, поделиться наболевшим… Кому тут пожалуешься? Ни матери, ни сестры, ни любимого человека.