Берег Хаоса - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 60

Кстати, почему меня никто не допрашивает? Оставили одного в комнате... Ну, не в комнате, а в камере, но по отсутствию в ней какой бы то ни было мебели – ни лавки, ни лежанки – можно сделать вывод: долго я здесь находиться не буду. Правда, верхнюю одежду забрали. Хорошо хоть, сапоги оставили: через щели в дощатом полу тянет сыростью. Можно сесть, но не хочется. Да и плохо видно, что творится на самом полу, потому что сквозь решётку продолговатого отверстия в стене над дверью проходит факельного света ровно столько, чтобы моя фигура (если, конечно, не прилягу прямо у порога) была ясно различима глядящему в дверное окошечко.

Впрочем, задержка мне только на руку: если Ливин сумела внятно рассказать о произошедшем в Письмоводческой управе, можно надеяться, что Кайрен уладит недоразумение, я ведь ему уже объяснял касательно своих занятий в свободное время. Хотя, даже если не сумела, попробую сам убедить надзорного. В конце концов, ничего противозаконного в том, чтобы получать письма от эльфов, нет. Выглядит подозрительно, согласен. Особенно в свете постоянных размолвок с этими непонятными обычному человеку существами. Правда, до войны не доходит (и вряд ли дойдёт), но чем аглис не шутит... Стойте-ка! Все эти выводы хороши, просто замечательны, но я упускаю главное. Причину.

Письмоводители по собственной воле и стремлению не сообщают в «покойную управу» о том, кто кому пишет и от кого получает послания. Более того, чтобы получить право на ознакомление с чужой перепиской, нужно предъявить и доказать серьёзные на то основания, вроде угрозы государственной безопасности или чьей-то жизни. Или нужно знать, что в ворохе писем скрывается нечто, возможное к представлению злоумышлением. Что же получается? Надзорный знал об эльфийском письме ещё до того, как я пришёл в управу. Собственно, поэтому он там и находился. Ждал меня. Значит, ему было сообщено заранее. Кем? Кантой? Краснолицая, конечно, меня недолюбливает, но не настолько же, чтобы сдать в «покойную управу». Или настолько? Нет, верится с трудом. К тому же она, как сейчас понимаю, выглядела донельзя испуганной, а не торжествующей. Тогда... Кто-то интересовался моей перепиской. Зачем? В ней нет ничего ценного. И никогда не было. И преступного тоже ничего нет. Да, это клятое письмо доставило волнений, но всё непременно разрешится! Если...

В коридоре раздались шаги и голоса. Идут двое. И разговаривают, нисколько не смущаясь того, что их могут слышать те, кто находится в камерах. Но ведь это может означать... Я никому не смогу рассказать об услышанном просто потому, что не выйду отсюда. Никуда и никогда.

– Я сделал всё, как ты просил, Сим. Не думаю, что парня можно обвинить в чём-то достаточном для долгого задержания: тебе повезло, что heve Лисад сейчас в отъезде, а кроме него никто не прочтёт письма. Хотя сомнительно, чтобы там было написано что-то серьёзное.

Кажется, тот самый надзорный, что привёл меня сюда. Но кто с ним?

– Да мне плевать, что там написано! Хоть поздравление по поводу наступающего Зимника! Главное, что этот идиот попал в моё распоряжение хотя бы на несколько дней.

А вот этот голос мне, в отличие от первого, знаком лучше. Только где я мог его слышать? Слегка визгливый, скользкий, словно масло. Я точно его знаю. Это...

Лязг засова. Скрип открывающейся двери.

– Ну что, щенок, не хотел говорить по-хорошему? Поговорим по-плохому.

Салим. Довольный. Почти победоносный.

Он остановился, не переступая порога: видимо, всё же опасался, что могу попытаться напасть, а в коридоре, рядом с охранниками, стоящими у каждой камеры, спокойнее. Надзорный не стал мешать своему, похоже, давнему приятелю и стоял за его спиной, чуть в стороне, позволяя, впрочем, рассмотреть скучающее выражение на своём лице.

– Что Вам нужно?

– Ты знаешь, что мне нужно. И теперь расскажешь. Всё-всё! А уж я позабочусь о том, чтобы у тебя появилось желание это сделать!

– Только не переусердствуй, Сим, – предупредил надзорный. – Он внесён в списки задержанных, а поскольку обстоятельства задержания достаточно серьёзны, должен будет предстать перед дознавателями. Как прикажешь мне объясняться, если ты его искалечишь? Да и женщина, которая была с ним, может обратиться в управу.

– Женщина?

– По виду, из провинции. Наверное, родственница или знакомая.

– Почему ты не взял и её?

– А основание? – Надзорный взглянул на своего приятели с сожалением. – Да, ты всё же слишком давно ушёл со службы, если забыл о бумажной возне.

– Ладно, отпустил, так отпустил... Хотя она не была бы лишней.

Салим улыбнулся так мерзко, что у меня появились позывы к рвоте. Хорошо хоть, желудок был пуст или почти пуст после раннего завтрака и не слишком давнего посещения отхожего места.

– Учти: у тебя не больше суток, даже уже на час меньше. Потом надо будет вернуть всё в целости и сохранности.

– Но никто ведь не говорит, в какой сохранности, телесной или душевной, верно?

Надзорный нахмурился:

– Ты о чём?

– Я и не собирался допрашивать щенка обычными методами: он слишком хилый и может не выдержать. У меня есть кое-что другое в запасе. Кое-что, не затрагивающее целостность тела. А если заключённый сойдёт с ума, скажем, от страха, это же неудивительно, верно?

– Неудивительно. Но ты говоришь о...

– Я пригласил Заклинателя.

– Дорогое удовольствие! – Присвистнул надзорный.

– Надеюсь, оно того стоит. Так что, – злорадное обращение ко мне, – готовься к скорой встрече!

Дверь захлопнулась, а я, теперь уже не обращая никакого внимания на сырость и холод пола, сел прямо на доски.

Он хочет допросить меня с помощью Заклинателя? Уж лучше бы пытал, право слово! От чрезмерной боли меня защитила бы печать Сэйдисс, которая, помимо всего прочего, чутко следит за моим телесным здоровьем, и если бы пыточных дел мастер перегнул палку, я просто потерял бы сознание. На всё то время, пока боль не вернётся в допустимые пределы. Соответственно, пока можно было бы терпеть, аглиса лысого бы от меня Салим дождался, а не ответов на свои вопросы!

А собственно, о чём он собирается спрашивать? Всё так же терзать меня описанием средоточений? Я мог бы рассказать, но... не теперь. Теперь вообще боюсь открывать рот. После всего, что увидел, узнал и понял за последний месяц. Если проговорюсь, всё будет кончено. В руки неизвестных, но несомненных злоумышленников попадёт ключ к власти, полной и безраздельной.

А может, он уже в их руках? Потому Салима и прислали, чтобы он выспросил всё о средоточениях? Как только порядок и механика описания станут известны, будут составлены описания для всех крупных и значимых городов, начиная с Меннасы, и их жители попадут под влияние. Чьё-то. Если пришлецами командует какая-то из имперских служб, верных престолу, ещё ничего, но если это противная сторона? Те, кто мечтает сменить династию, к примеру? Что же мне делать?

А что я вообще могу? Разве только разбить голову о стену. Но и то не выйдет: печать не позволит. Особенно в таком смятенном состоянии чувств. Только успокоившись, я мог бы попробовать... Хм. Заклинатель. Салим не может не знать о печати в моём теле: догадываюсь, как он вообще встрял в происходящее. Тот хозяин дома свиданий, Полту Стручок. Помнится, он обещал до меня добраться. Вот и добрался: заплатил кому-то из «вольных ищеек», чтобы разузнать о моих занятиях, привязанностях и прочем. Попасть в мэнор без моего согласия невозможно, оставалось что? Отправиться по местам, где я обычно бываю. На службу, к примеру. Скорее всего, ищейка разузнала по Регистру, в какой управе я получал жалованье, и стал наводить мосты. Разумеется, столкнувшись при этом с Салимом, который, не будь дураком, ухватился за возможность «дружить» со Стручком против меня. И к письмоводителям они могли заявиться уже вместе, подкупить Канту, которая видела, что в получаемых мной письмах частенько встречаются эльфийские руны, дождаться письма... Вот ведь повезло мерзавцам! А Гебара за такую подставу убью. Если сам останусь в живых после встречи с Заклинателем.