Карта костей (ЛП) - Хейг Франческа. Страница 14

Когда мы закончили, воцарилась долгая тишина.

— Есть и хорошие новости, — наконец тихо произнес Леонард. — Об Исповеднице. На прошлой неделе мы проходили мимо Затонувшего берега. Говорят, она была родом из тех мест, поэтому пересудов о ее смерти мы слышали много. Но я не смел верить слухам.

— Это правда, — кивнула я, отводя взгляд. Не хотелось видеть ответную улыбку Леонарда. Он не знал о цене, которую за эту хорошую новость заплатил Кип. Цене, которую продолжала платить я.

— А все остальное, о резервуарах, — прошептала Ева. — Это тоже правда?

Леонард нас опередил:

— Чистая правда. Черт возьми, это настолько неправдоподобно, что ни в жисть не выдумаешь. — Он потер отсутствующие глаза. — И это все объясняет. Почему Синедрион в последние годы теснит нас все сильнее и повышает подати. Они гонят нас в убежища.

— Думаете, сможете сочинить про это песню? — рискнула я.

Леонард положил ладонь на гриф гитары.

— Конечно, в вашей истории достаточно материала для песни, но веселой она точно не будет. — Он взял гитару в руки и начал водить по струнам большим пальцем, словно ласково пробуждая инструмент.

— Как сказала Касс, очень опасно разносить эту молву, — предупредил его Дудочник.

Леонард кивнул:

— Верно. Но для всех нас также опасно, если молва об убежищах и баках не распространится.

— Мы многого от вас просим, — вздохнула я.

— Вы ничего у нас не просите, — возразил Леонард. Из его голоса пропала мелодичность, и слова теперь падали, будто камни. — Но вы рассказали нам все, что знаете. И теперь, раз я это выслушал, написать песню — мой долг.

***

Долгие часы дежурства я слушала, как барды сочиняют песню. Сначала они придумали мотив. Время от времени до меня доносились обрывки фраз: «Нет, попробуй так. Не меняй аккорд до припева. А как насчет такого?». Но в основном они не говорили. За них говорила музыка. Леонард наигрывал мелодию, а Ева ее подхватывала и додумывала: меняла ноты, добавляла гармонии. Они сидели вдвоем, передавая друг другу мелодию.

Даже когда Ева легла спать, Леонард продолжил работать, теперь сочиняя текст. Он пел медленно, подставляя в строчки разные слова. Нанизывал их на мелодию как бусины на нитку, а иногда распускал плетение и начинал заново. Когда Дудочник сменил меня на наблюдательном посту, я уснула, слушая пение Леонарда и печальные нотки в его бархатистом голосе.

Позже я проснулась и увидела, что в темнеющем небе всходит луна. Леонард все еще играл. Я спустилась к роднику. Музыка преследовала меня до самой воды, и, наверное, поэтому Зои не услышала моих шагов. Я увидела, что она стоит совсем рядом с источником метрах в десяти от меня, прислонившись к дереву и небрежно обнимая его одной рукой. Головой она тоже прижалась к стволу и смотрела куда-то вверх, медленно покачиваясь под доносящуюся с поляны музыку. Глаза ее были закрыты.

Я видела Зои без одежды, когда мы купались в реках. Видела, как она спит. Даже видела ее сны, когда спящий разум стремился к морю. Но я никогда не видела ее такой уязвимой. Я отвернулась, словно увидела нечто постыдное, и тихо отступила. Зои открыла глаза.

— Шпионишь за мной?

— Просто пришла за водой, — робко промямлила я, поднимая пустую флягу словно белый флаг.

Зои отвернулась к роднику и заговорила, не глядя на меня.

— Была одна певица, которая несколько раз в год проходила через нашу родную деревню. Она играла на скрипке как никто другой. Мы с Дудочником были совсем малышами, но даже тогда сбегали из дома вечерами, чтобы ее послушать.

Больше она ничего не сказала. Я колебалась, нужно ли что-то отвечать, прекрасно помня лезвие ее ножа в опасной близости от моих кишок, после того как она узнала о вторжении в ее сны.

— Если хочешь поговорить… — наконец выдавила я.

— Предполагается, что ты знаток будущего, — перебила она, подойдя ко мне, и забрала флягу. — Вот об этом и думай. За этим ты нам и нужна. Держи свой нос подальше от моего прошлого. — Она опустилась на колени на берегу, выдернула пробку и наполнила флягу.

Мы встали лицом друг к другу. Я видела, как вода капает с мокрой руки Зои, и пыталась придумать ответ, на который она не отзовется едкой ремаркой.

Прежде чем я успела заговорить, музыка оборвалась. С вершины холма нас звал Дудочник. Зои прошла мимо меня и ни разу не оглянулась.

— Песня еще не закончена, — предупредил Леонард, когда мы окружили их с Евой. С наступлением темноты вновь сгустился туман, и Дудочник рискнул разжечь костер. — Она еще будет меняться по пути, и другие барды тоже будут что-то в ней менять. Если песня достаточно живая, она меняется. — Я вспомнила разные версии ранее слышанных баллад. Например, песню о взрыве, которая менялась от барда к барду и от сезона к сезону.

Леонард начал тихо, с почти жизнерадостного вступления. Простыми аккордами — ничего общего с той виртуозной игрой, которой он впечатлил нас ранее.

— Я старался придумать легкую мелодию, — пояснил он, увидев, что я смотрю на его пальцы. — Если хочешь, чтобы песня стала народной, ее должен уметь сыграть любой бард, а не только пятнадцатипалый.

Мотив продолжился, в него начали вкрадываться печальные ноты, и когда барды дошли до припева, мелодия уже рвала душу. Ева пела свою партию высоким скорбным голосом, а Леонард — низким ровным баритоном. Их голоса резонировали друг с другом настолько, что казалось, будто паузы между нотами натянулись, словно веревки, свитые из тоски.

Когда Леонард и Ева играли нам утром, мы пританцовывали под быстрые мелодии и хлопали после виртуозных соло Леонарда. Но сейчас никто из нас не захлопал. Последние ноты ускользнули во мрак между деревьями, которые обступали нас, будто толпа. Наше молчание было лучшей наградой за такую песню.

Мне хотелось послать в мир нечто иное, а не огонь, кровь и ножи. Слишком много моих поступков за последние месяцы обагрены кровью. Эта песня стала чем-то иным, тем, что мы построили, а не разрушили. Но я знала, что она очень опасна. Если Леонарда поймают, то за одно это его могут повесить как мятежника. Если солдаты Синедриона услышат, что он ее поет, или заподозрят его авторство, песня станет веревкой на его шее и смертным приговором ему, Еве и их близнецам.

— Вы двое поступаете очень смело, — сказала я Леонарду, пока мы в темноте собирали вещи.

Он фыркнул.

— Люди сражались и умирали на Острове. Я просто слепец с гитарой.