Иллюзорная реальность (СИ) - Блэр Аси. Страница 35

Угрозы Вадима и его нападки сначала жутко пугали меня, но потом я поняла, что пока его мать жива, он совершенно точно не поедет за мной и не сдаст. Ведь, как ни крути, парень является свидетелем и соучастником этого преступления. И если меня посадят в тюрьму, то я, рассказав всю правду, неминуемо потяну его за собой.

Научившись жить с этим тяжелым камнем на душе, с ночными кошмарами, с приступами паники и периодическими срывами и истериками, внешне я постепенно начала успокаиваться. Думала, что поработаю ещё год-два, накоплю денег и поеду к старушке с повинной, а она пусть сама решает мою судьбу… Но неожиданно мне позвонила Оля и сообщила, что соседи нашли эту женщину – Нину Федоровну – без сознания у двери собственной квартиры и вызвали скорую. Оказалось, что приступы у старушки участились давно, но она чаще всего переживала их одна дома. Её обследовали врачи и вынесли вердикт, что в ближайшие три-четыре месяца нужно делать операцию. Иначе она просто умрёт. Но подобного рода манипуляции на голове делаются только в порядке очереди на платной основе. Когда Нина Федоровна об этом узнала, то сама позвонила Оле, думая, что та реальный представитель выдуманного ФПОП, и попросила помощи у фонда. По словам подруги, она горько плакала в трубку и постоянно повторяла, что ещё хочет жить, что у неё есть ещё незавершенные дела в этом мире… Тогда-то я и попросила Олю записать женщину на операцию (так как подруга уже официально работала медсестрой в городской больнице и знала всю систему изнутри), поставить в очередь, и пообещала во что бы то ни стало найти деньги. Так я и ввязалась в этот дурацкий эксперимент… А Лену в своё время обманула про долг несуществующего друга, чтобы не раскрывать ей своих истинных причин. Сейчас понимаю, как же хорошо, что я тогда не доверилась Ивановой на все сто, но сейчас речь совсем не о ней…

– Знаешь, Оля, ты права! – возвращаюсь к реальности из своих тяжелых воспоминаний и тягостных мыслей, только сейчас заметив, что передо мной уже стоит чашка с чаем, который, кажется, остыл. – Я должна перед операцией пойти и познакомиться с Ниной Федоровной. Не уверена, что смогу сразу ей во всём признаться, но поддержать и настроить на благополучный исход я просто обязана. Представлюсь, как и ты, представителем ФПОП и поговорю с ней. Узнаю, что у неё на душе…

– Ох, ну слава богу! Давно пора! Всё скоро наладится – вот увидишь!

– Не знаю, не знаю… Но жить с этой огромной каменной глыбой на сердце я больше не могу.

Глава 20.

– Как вы сказали, вас зовут? Евгения Александровна?

– Можно просто Женя. Не люблю все эти официальные обращения, – взволнованно произношу я и не могу придумать ничего лучше, чем присесть на краешек больничной кровати Нины Федоровны.

Этот день настал! Я пришла к ней, попыталась взглянуть в глаза, но сразу же отвела свои бесстыжие в сторону. Эта женщина – сущий ангел, божий одуванчик во плоти. Такая маленькая, хрупкая, ранимая, приветливая. Сидит и добродушно улыбается мне своей частично беззубой улыбкой, а я чувствую подступающие к горлу слёзы… Какая же я трусливая мразь!

– Женечка, вы тоже, как и Оленька, медсестра здесь? Ой, если бы не ваши добрые сердца, мои дни бы уже были сочтены…

– Нет, я не медсестра… Я работаю продавцом… – стиснув челюсти, чтобы не разреветься, тихо отвечаю.

– Да? Какая вы молодец! И как только успеваете совмещать? – восхищенно смотрит на меня, даже не представляя, что по моей же вине здесь и лежит. – А потом ещё что-то про безответственную молодежь говорят. Да мы в свои годы и то были более ветреными! – вновь по-доброму усмехается она, когда мне хочется провалиться сквозь землю от того, как сильно она ошибается на мой счет.

С большим трудом я заставляю себя остаться в палате и натурально улыбаться, а не бежать отсюда сломя голову. И если я думала, что самое сложное – это взглянуть этой женщине в глаза, то теперь понимаю, насколько я заблуждалась…

Ведь намного тяжелее сидеть сейчас здесь и общаться с милой доброй старушкой, в чью жизнь я внезапно ворвалась и изменила в худшую сторону, и видеть тепло в лучистых глазах женщины, взгляд которых направлен на меня.

Это угнетает и неимоверно давит на мою грудную клетку, делая дыхание частым, а желание выдать всё как на духу – сильнее.

Но как? Как я ей скажу правду, да ещё и перед операцией?

Ведь теперь, когда я встретилась со своей невольной «жертвой», всё четче осознаю, что не хочу видеть её реакцию на свои слова Просто морально не вынесу тот момент, когда эти чудесные глаза и милое лицо исказят ненависть, презрение и разочарование, направленные прямо на меня.

И снова, будто бы мне семнадцать лет, я трусливо сбегаю, напоследок пожелав Нине Федоровне удачной операции. А затем – отдавшись чувствам, которые тотчас вырвались вместе со слезами наружу, стремительно покидаю здание больницы.

Я ей всё обязательно открою при нашей следующей встрече, но не сегодня – пусть хотя бы денек побуду в её мыслях добрым, хорошим человеком.

На следующий день после тяжелого рабочего процесса и долгих метаний я всё же рискнула заглянуть к отцу. Тихо приоткрыла дверь палаты и наблюдала за ним оттуда, не осмеливаясь зайти вовнутрь. К счастью, папа лежал спиной к двери, а потому не видел меня, оживленно дискутируя с соседом на какую-то политическую тему, яростно доказывая свою точку зрения. Я улыбнулась сквозь поступившие слезы счастья – в этом спорящемся мужчине сразу же узнала того самого человека, которого бросила восемь лет назад… Радуясь папиному хорошему самочувствию не заметила, как сзади подкрался врач.

– Не хотите войти? – шепотом спросил он, а я вздрогнула от неожиданности. Неслышно закрыла дверь и обернулась к мужчине в халате.

– Не думаю, что он захочет меня видеть, – пряча глаза в пол, неловко призналась врачу.

– Ну что вы – любой отец будет рад видеть свое дитя, – мягко улыбнулся Виктор Евгеньевич, чем несказанно удивил меня.

– Совсем недавно вы говорили обратное, – нахмурилась я, неторопливо следуя за ним по коридору.

– Мало ли, что я там тогда вам наплёл, – отмахнулся врач. – Каждый может совершить ошибку, главное – вовремя её исправить, – улыбнулся Виктор Евгеньевич так, будто не он не так давно обвинял меня во всех грехах. – Вашему отцу пошли на пользу купленные лекарства, как вы наверняка успели заметить. Думаю, такими темпами выпишем его уже через несколько дней, – обрадовал меня доктор.

Сначала я в неверии воззрилась на него, но когда поняла, что он не шутит, на радостях чуть не обняла врача.

Может, всё не так уж и плохо, и моя жизнь постепенно сможет наладиться?

Вскоре выпишут и папу, и Нину Федоровну после операции, а я, наконец, смогу вздохнуть спокойно.

Прекрасная новость насчет отца приободрила меня, причем настолько, что я стала верить, впервые за долгое время, что и в моей жизни когда-нибудь будет счастье.

И именно в тот момент, когда я подумала о своем уже не таком мрачном будущем, на телефон снова пришло сообщение от Штормова, которое сразу же было удалено. Даже не стала читать, что пишет это проклятый бабник, чтобы не бередить и без того измученное, тоскующее сердце.

Но мне всё равно стало невыносимо грустно от того, что я никак не могла выкинуть этого двуличного придурка из головы, хотя очень старалась.

Проклятый Тимур…

Как же глубоко ты засел у меня под кожей?..

***

Через час я была уже в своем номере, что несказанно радовало, потому что безумно хотелось смыть с себя усталость от сегодняшнего дня как можно скорее.

И каково было мое удивление, когда после того, как залезла в душ и неспешно начала мыться, я обнаружила у себя в комнате Штормова!

В моем городе!

В этой гостинице!