Книга несчастной любви - Ивасаки Фернандо. Страница 23

– Время следует приобретать или терять? – спросила меня как-то Ниночка.

И чтобы не сказать «зависит от», я ответил, что приобретать. Она растерянно посмотрела на меня и, залив меня сиропом нежности, призналась, что она умеет только терять. Я попытался остроумно заметить, что, мол, самым ценным было время, которое я посвятил ей, но она тут же опустила меня с небес на землю, сказав, что ей совсем не в радость знать, что кто-то приобретает время, которое она теряет. Поэтому я всегда уходил на набережную потратить впустую благоприобретенное время.

На самом деле Ниночка получала несказанно«удовольствие, когда какой-нибудь прирученные воздыхатель считал, что он явился на свет божий чтобы покорить ее, ибо тогда она заставляла en растрачивать то же самое время, которое так бездарно проматывала сама. Послы, депутаты, писатели, журналисты, живописцы и прочие широк известные массы смиренно, задыхаясь оптимизмом, терпели инквизиторские законы Ниночки, ставившей их рядами и колоннами в идиотское положение.

Я никогда не забуду тот вечер дома у Ниночки, когда мы – Регина, Макаки, Ана, Жизела, Ниночка и я – прозанимались до девяти часов, готовя к экзамену. Прислуга уже удалилась, а голод те зал наши желудки. И тут-то Ниночка вспомнила, что новый замминистра по экономике просил ее звонить «в любое время, по любому делу»; она – само великолепие – набрала номер, который знали лишь она, президент и министр.

– Скажите ему, что это Ниночка, сеньорита, и увидите, как он рванет… Привет, Бизи. Are you busy [172], Бизи?… А-а-а, из Валютного фонда… А я с голоду умираю, Бизи, и хочу, чтобы ты пришел ко мне домой с пиццей… Попозже может быть слишком поздно, Бизи… Но что для тебя важней: быть со мной или с этими из Валютного фонда?… Ну, скажи им, что пошел купить доллары… Так ты придешь? You are so cute [173], Бизи… Нет, Бизи, лангуста не хочу. Пицца, я же тебе уже сказала! Две большие римские и три обычные с ветчиной и шампиньонами… Но я же суперголодная, Бизи… Ай, какая же ты прелесть, Бизи… Прелесть! Какая же ты прелесть… Ну, ты идешь прямо сейчас? Нет?… Прелесть! Если хочешь, я снова скажу тебе прелесть… Знаешь, скажи им, что пошел купить доллары… пока-пока… Прелесть! Бр-р-р.

Лицо у бедняги замминистра окаменело, когда он увидел измученное голодом поголовье, а тут ему еще хорошенько досталось за то, что он принес на две пиццы меньше («ты остался без своей порции, Бизи»). Ниночка восседала на троне женского общества и при этом нетронутой женщиной.

Однажды она рассказала мне, что случилось с ней во время съемок фильма «Фитцкаральдо» [174], когда Вернер Херцог, Клаудиа Кардинале и Клаус Кински в 1981 году засели в перуанской сельве. «Бедняжечки, – восклицала Ниночка, – они все weekends в отчаянии приходили ко мне домой, чтобы принять душ и сытно поесть. По-видимому, на один из таких выходных напросились также Мик Джаггер [175] и какой-то испанский холеный певец с внешностью миленького мальчонки. Cast [176]захотел повеселиться, и кто-то предложил пойти на дискотеку, но Ниночка была насмерть ранена романтизмом и убедила испанчика остаться с ней дома. «Ах, ты не знаешь, – уточняла она утонченно, – он оказался педиком, но суперпривлекательным. Я сказала ему, что если бы он намекнул мне об этом раньше, то я бы пошла с Миком Джаггером, а он ответил, что тоже был не прочь пойти с Миком Джаггером. Вот такие дела».

Меня же, наоборот, интересовала Клаудиа Кардинале, решительно красивая и чудесно элегантная, как я это заметил, чтобы уколоть Ниночку, женщина. Ниночка изобразила милую мину безразличия и объяснила мне, что элегантность не в Диоре («который есть полнейшая безвкусица», – изрекла она), а в знании, кто такие Вурт, Пуаре и Марбель. «Кроме того, эта Кардинале одевается для мужчин, а элегантная женщина одевается для женщин».

Ниночка не переставала удивлять. Все, что случалось вокруг нее, было обыкновенным и сказочным одновременно. Обыкновенным было то, что самые успешные и победоносные мужчины падали к ее ногам. А настоящей сказкой было видеть, как она играла ими в футбол: отпуская пинки подъемом своей прекрасной ножки, тычки с носка или исполненные артистизма удары каблуком. Звонит телефон посреди Средних Веков:

– Алло?… Кто?… Рамиро?… Привет, Рамирито! Ты не в Манхэттене?… На острове Пасхи? Потрясающе, остров Пасхи… Что, я договорилась поехать с тобой на остров Пасхи?… Конечно, я забыла… Я и не знала, что вчера у тебя был день рождения, Рамирито. Мои запоздалые поздравления… Нет. Я не получила никакого билета, Рамирито… Рамиро, не говори мне о деньгах, а то я положу трубку! Быть может, через месяц я сама бы захотела поехать на остров Пасхи, но клянусь тебе, вчера я не была готова ехать на остров Пасхи… Нет, Рамирито. Ни завтра, ни послезавтра… Ну, нарисуй чего-нибудь… Ах, Рамирито. Если из-за этого, то завтра я пошлю тебе с курьером ящичек с темперой, твои кисточки и все-все… Не будь утомительным, Рамирито. Я и не думаю ехать на остров Пасхи. Если бы ты пригласил меня куда-нибудь в другое место, думаю, что я бы поехала… Например, во Флоренцию… Нет, не в этом месяце, рамирито… Ну, месяца через три, быть может… Да, еще раз вышли мне билет, но не заставляй меня путешествовать туристическим классом, это так неудобно… Ах да, Рамирито… Было бы здорово, если бы ты нарисовал меня на фоне острова Пасхи… Ты же художник, разве нет? Представь меня как тебе хочется, чолито [177]… Чолито! Мне нравится говорить тебе «чолито»… Нет, чолито, никто не знает, что я говорю тебе «чолито»… Чоло, чоло! Мой чолито художник-мочика [178]… Чао, чолито… Вискити, вискити [179] – это тоже тебе. Бр-р-р.

На историческом факультете мы привыкли к воздыхателям и поклонникам Ниночки, мы принимали их с тем же смирением, с каким принимают политичных родственников и родственных политиков. И к ротонде факультета гуманитарных наук косяками шли бесчисленные создания в летах, достойных Ниночки. А именно: аргентинские скотовладельцы, мексиканские нефтяники, бразильские импресарио, испанские аристократы и всякий перуанский люд. Ниночка причиняла им неисчислимое количество мучений, но самым жутким испытанием для всех было посещение лекций доктора Росы Луисы.

Доктор Роса Луиса читала курс средневековой истории – дисциплины, в которой она была признанным специалистом, но ее занятия проходили с двух до четырех, а в эти сонливые часы никому дела не было до антипап, конкордатов и соборов. Единственную радость на этих занятиях нам дарила Ниночка, когда она, поразительно красивая, прибывала в сопровождении своих воздыхателей, основательно загруженных дарами моря, рисовыми блюдами и всякими тушеными овощами – всем тем, чем изобилует креольская кухня. «Сеньорита Ниночка, кто, скажите пожалуйста, сегодня нам делает честь сопровождать нас?» – спрашивала любопытная докторша, прельщенная интернациональным успехом своих лекций. И неизбежно – после обязательного представления – жертвы величаво рассаживались в первом ряду, и через полчаса мы замечали, как терпят кораблекрушение их веки, как, бодаясь, качаются их головы, словно головы присмиревших после четвертой бандерильи быков.

Точно так же, как в двадцать второй песне «Одиссеи» падали сраженные Одиссеем женихи, падали и воздыхатели Ниночки, словно пьяные эквилибристы с каната, натянутого ею, а она, злая и красивая, смеялась и смеялась, будучи еще более красивой и злой, чем Эулалиа де Дарио. В этой жестокой снотворящей ордалии выжил только Антеро Гойенече, молодой обозреватель самой популярной в стране политической программы, безжалостный интервьюер и идеальный зять для какой-нибудь почтенной лимийской особы. Антеро, казалось, наслаждался занятиями доктора Росы Луисы, которую он обхаживал с тем же самым лукавством, что и Ниночку.