Детектив из села Бубновый Туз - Ивенин Владимир. Страница 2

— Вот Подельников — взяток не берет, угроз он не боится, ни перед какими слезами даже дряхлой старухи не склонит головы и оштрафует её за переход улицы в неположенном месте!

И быть бы ему вечным милиционером, если бы не эта неутомимая жажда к сыскному делу и раскрытию преступлений глобального масштаба.

В стране полным ходом шла горбачевская перестройка. То тут, то там вскрывались застарелые язвы общества, всем хотелось стать обличителями, клеймить старое, отжившее. Всюду пахло демократией. А Василий с рождения демократ в душе, всегда борьбу за справедливость считал своим долгом. Стоял он как-то на посту у обкомовских дверей и заметил, как в два правительственных ЗИЛа складывают ящики с динамитом, замаскированные под чёрную и красную икру. То, что это был динамит, он знал точно. Потому что не бывает же икры в таком количестве! Подумал про себя: «Готовят диверсию!» и тут же, как только ЗИЛы отъехали, оседлал свой служебный милицейский мотоцикл и решил проследить, кому подложат эти ящики с динамитом, замаскированные под икру.

И проследил, конечно же, все, до последней баночки. После чего вернулся в своё родное отделение милиции и доложил обо всём увиденном вышестоящему начальству, за что утром же следующего дня и был уволен из рядов милиции, как самовольно покинувший ответственный пост. Зачитанный приказ об увольнении из МВД Василий перенёс стоически, покорно отдал удостоверение, а потом, приложив правую ладонь к левому нагрудному карману, торжественно сказал:

— А вот партийного билета я вам не отдам!

На что кадровик МВД, седеющий подполковник, улыбнулся и ответил:

— Болван ты, Вася! В Центральном-то Комитете боссы свои билеты в нужники побросали или принародно сожгли, чтобы в других демократических партиях высокие посты занять. А ты: «Не отдам!» Ну и сохрани его для своих внуков. Пусть потом посмотрят как на экспонат. В милиции же, при демократии, люди поумнее тебя должны быть. Те, которые могут и взять, и дать, и с преступным миром в одной связке поиграть. Да что тебе, дубовому человеку, объяснять! — сказал под конец он без улыбки и выдал Василию трудовую книжку.

Пришлось Василию с женой Маней (детей у них не было) вернуться в родное село. Клавдия Петровна умерла, оставив сыну в наследство старую, скособочившуюся на левый бок избу да пятнадцать соток приусадебного участка за ней.

Колхоза в Бубновом Тузе уже не было. При новой демократической власти его реорганизовали в акционерное общество «Гвоздика и Арбуз». Руководил этим обществом неизменный до этого председатель колхоза Иван Парфенович Свешников, мужчина предпенсионных лет, с тройным подбородком и белесыми глазками под кустистыми широкими бровями. У него был бульдожий оскал, даже когда не злился, и такая же мёртвая хватка в делах. Акционерное общество «Гвоздика и Арбуз», благодаря деятельности этого человека, процветало, а потому в сейфе Ивана Парфеновича можно было увидеть пачки не только российских денег, но и зелёненькие американские доллары. Насколько росло благосостояние Ивана Парфеновича и его окружения, настолько же падала планка доходов рядовых членов общества. Но никто не роптал на такое неравенство, боясь, что бульдог может проглотить любого из них.

Как только Иван Парфенович прослышал о возвращении «великого сыщика», то сразу прислал за ним посыльного. Василий не заставил себя долго ждать. Иван Парфенович тут же, без всяких предисловий, предложил работать на него, в качестве частного детектива. В основную задачу Подельникова входило слежение за его, пятой по счёту, молодой женой Ксеонорой. Иван Парфенович опасался, что ища утех на стороне, она принесёт ему от какого-нибудь кобеля наследника, потом разведётся и по нынешним несовершенным законам отхватит большую часть его капитала. Потому-то и нужно доказать неопровержимыми фактами, что она шлюха, а потом уже выгнать её, на основании всех тех же несовершенных законов.

— Она уйдёт из моего особняка в том же синем сатиновом халате доярки, в котором пришла! — потирая руки и оскалясь по-бульдожьи, добавил он.

Нанятому сыщику шеф акционерного общества назначил зарплату, такую же, как личному шофёру. Подельников остался доволен: наконец-то его талант кому-то понадобился. Но радость не выказал. Решил сразу приступать к делу. Спросил Ивана Парфеновича на прощанье:

— Почему это ваше АО так странно называется?

— Тебе-то, дурак, зачем это знать? — хитро засмеялся Иван Парфенович.

— Так ведь я давно дома не был, должен в курс дела поскорее войти, узнать, что тут творится.

— Беру свои слова назад, Вася! Не такой уж ты и дурак, как снаружи кажешься. Так и быть, отвечу тебе честно. Ты думаешь, что коммунисты совсем ушли? — невзрачные глаза его засияли огнём. — На-ка вот, выкуси, если думаешь, что они ушли! — он почти ткнул в кривой нос Василия свою фигу. — Коммунисты сейчас так же, как после февраля в семнадцатом, в подполье ушли, чтобы выжить, снова набрать силу, как во времена Сталина, и одним махом покончить со всеми партиями!

Тут он замолчал, подошёл к стоявшему в углу холодильнику и вынул баночку пива. Щелчок — и пиво забулькало в его горле. Подельников сглотнул слюну, кадык его заходил, как поршень. Но Иван Парфенович и не думал угощать работника. Оторвавшись от пива, крякнул, пухлой ладонью вытер губы и с увлечением продолжил:

— Я ведь от пяток до корней волос коммунистическим духом пропитан. А потому, пока демократы и разные элдепеэровцы разглагольствуют и в мальчишеские игры в центре и у нас в глубинке играют, я тоже под них подладился. Часть колхозной земли своему брательнику под ферму отдал. Теперь он фермер. Но чтобы на меня бочку не катили, я ещё одному приезжему горлопану землю дал. Не по душе это мне все, потому что я был коммунистом, коммунистом и останусь. Хоть и скрытый пока. Вот отсюда и гвоздика.

— А арбуз, арбуз-то с зелёными полосками? — не выдержал Подельников.

— Хоть ты и детектив, Василий, но политической хитрости в тебе нет! Если арбуз разрезать пополам, то какого он будет цвета?

— Если созревший, то красный!

— То-то и оно, что красный! — возликовал Иван Парфенович. — Конспирация — дело тонкое. Понял?! — И не дав собеседнику ответить, заключил: — Значит, так. Гляди у меня за Ксенькой в оба. За каждым её шагом от меня на сторону следи. И чтобы, при всём этом, были неопровержимые доказательства против неё.

— За Ксеонорой Федоровной, — поправил Василий Ивана Парфеновича.

— Какая она к чёрту Ксеонора?! — взорвался тот. — Съездила в Испанию. Я, дурак, ей путёвку туда выхлопотал! Оттуда-то она и приехала Ксеонорой. Другого имени и слышать не хотела. А по ночам, во сне, часто выкрикивала: «Тореодор! Миленький!» Тьфу! Развратница! Она мне через этого тореодора и племенного быка Кузьку испортила. Напялит на себя красную юбку и — на ферму. А там, об этом мне уже потом скотник Федька рассказывал, перед привязанным на цепь быком и крутит задом. Как говорил Федька, до истерики доводила Кузьку. И как-то сорвался он с цепи и к центру села направился. А тогда ещё на шесте перед правлением красный флаг висел. Кузька-то, выйдя на площадь, и увидел это серпастое полотнище, не раздумывая, попёр на него, пригнув к земле свою рогатую голову. Даже на дыбы становился, что с быками случается редко. И казалось, залезть хотел по гладкому шесту, будто мужик на ярмарке за сапогами. Свалил он шест и полотнище красное вмял своими копытами в пыль. После этого он и бурёнок не стал к себе подпускать. Мычит как оглашённый. И получается у него прямо-таки по-человечески: «Свободу-у-у!»

Ксенька тоже как белены объелась. На каждого вновь появившегося в селе мужика, как голодная собака, кидается. А если я её учить начинаю, так она мне рот теперешней демократией затыкает: «Дурак ты, — говорит, — старый, а потому и в сексе ничего не понимаешь! Вот когда я на Западе была, там демократия так демократия! Любая девушка, к примеру, прямо на улице у дверей дома стоит, ласково улыбается и проходящих мужиков к себе в дом заманивает. А что у нас?! Анютка всего-то один только разочек соседа завлекла, так муж её за это краткое любовное увлечение второй год как Сидорову козу лупит. Темнота!» Стучит кулаком мне по лбу и отворачивается. Теперь я решил окончательно развестись с ней. Но без обличительных, неопровержимых фактов против неё, этого сделать нельзя. Наш-то районный суд за хорошую взятку и разведёт, и без всего из моего особняка отправит, но ведь есть сейчас ещё и Конституционный Суд. А тот суд не подкупишь. Некоторые фракции, чтобы попасть в Государственную думу, с какими деньжищами туда прут! И то ни в какую. Не конституционно — и все тут. А по новой конституции она мне жена, и без неопровержимых доказательств её в одном сатиновом халате из дома не вытуришь. — Тут Иван Парфенович сделал ещё перерыв, достал новую банку пива. Щёлк! Буль-буль-буль! И опять кадык Василия заходил поршнем. Не было уже сил слушать шефа. А он, как назло, разговорился, не остановишь.