Детектив из села Бубновый Туз - Ивенин Владимир. Страница 5

— Какой там спид?! — немного придя в себя, радостно выкрикнул Дмитрий Васильевич. — Тут дело не спидом пахнет! Хуже…

Иван Парфенович округлил глаза и снова осипшим голосом спросил:

— Так какой же ещё иностранной болезнью сукин сын мог мою Ксеньку заразить?!

— Если бы не этот резиновый мешочек, то ваша Ксенья через девять месяцев обязательно бы бычка принесла!

— Какого бычка? Морского, что ли?! — изумился Иван Парфенович.

— Да нет. Обыкновенного, как наши коровы от Кузьки приносят, — успокоил его осеменатор и, тут же хлопнув от радости в ладошки, продолжил: — Считай, что наши коровы теперь яловыми не останутся. Теперь я этой спермой их всех осеменю, если Кузька за это дело не хочет браться.

— Ты, Василич, не того? — покрутил указательным пальцем у своего виска Иван Парфенович: — Что-то пока на своём веку я ещё не слышал, чтоб коров человеческой спермой осеменяли?

Дмитрий Васильевич ещё шире улыбнулся и торжественно сказал:

— Это научное открытие мирового масштаба! Если не веришь, то сам посмотри в ок-ок-кулятор и увидишь, как там на стёклышке целое стадо бычков и телок резвятся.

Иван Парфенович, а следом за ним и детектив уже шагнули было к столу с микроскопом, как дверь лаборатории с треском распахнулась и телохранители председателя АО втащили в неё упирающегося Криушина, который при этом вопил:

— Это незаконно! Сейчас у нас демократия! Я буду жаловаться!

— Кому? — рыкнул, подступив к Стёпке почти вплотную, Иван Парфенович.

Степан, заметно оробев, ответил:

— В милицию! В Думу или Конституционный Суд в Москву писать буду. Там сейчас тоже права граждан защищают.

— Дурак ты, как я погляжу, — миролюбиво, совсем по-отечески начал поучать Иван Парфенович флотского. — Хотя ты и по многим морям плавал. И много портов в цивилизованных странах с борта своего корабля повидал, а ещё никак не освоил нашей российской демократии, — и уже повышая тон, заговорил по-начальственному: — Какая тебе милиция поможет?! Она же вся из моего корыта кормится! И про Конституционный Суд позабудь! Ему с разными партийными блоками времени не хватает разбираться! Так что судить тебя сами будем. И приговор сами в исполнение приведём. Закопаем вон в силосную яму, и весь твой рыболовецкий флот тебя не сыщет.

— Торговый, — тихонечко поправил его Степан. На что Иван Парфенович съязвил:

— Это все равно, будь хоть военный… Сейчас сами командующие флотами-то никак не могут разобраться, не только в людях, но и в кораблях. Какой корабль принадлежит Украине, а какой корабль за Россией числится? Так что ни один торговый комиссар не вспомнит о пропавшем морячке. Понял?

Побеждённый таким веским доказательством Степан Криушин чуть слышно пролепетал:

— Понял.

— А раз понял, тогда штаны с себя стаскивай.

— Это ещё зачем?! — испуганно спросил флотский. Иван Парфенович, все больше и больше чувствуя свою власть над Степаном, вновь по-отечески заговорил:

— Ты, сынок, должен дать нам сперму для анализа. Думаю, походная жизнь научила тебя этому нехитрому делу. Так что не кобенься. Стаскивай с себя штаны и начинай.

— Не буду! — сказал и набычился Степан.

— Я тебе не буду! — рявкнул один из телохранителей и приложил свою широкую ладонь к его затылку так, что голова флотского качнулась на полметра вперёд.

Дмитрий Васильевич, чтобы не быть свидетелем насильственного взятия спермы у Стёпки Криушина, вытащил из-под микроскопа стёклышко с размазанной по нему Кузькиной спермой и, положив его на стол рядом с микроскопом, заспешил за фанерную перегородку, чтобы пропустить там ещё один мерзавчик спирта. В голове у него давно уже шумело, а после принятия очередной порции, Дмитрий Васильевич уже ничего не слышал. Все голоса и звуки там, за перегородкой, слились в один гул, словно над ушами висел рой пчёл, вылетевших из улья.

— Василич! Ты что, заснул там за перегородкой-то?! — послышался грозный голос Ивана Парфеновича. — Готово вещественное доказательство для следующего анализа. Иди бери!

Пошатываясь, Дмитрий Васильевич вышел к ожидающим и забрал из дрожащих рук Стёпки пепельницу с драгоценным содержимым. На лабораторном столе взяв все то же стёклышко со спермой племенного быка Кузьки, макнул палец в вздрагивающую и перекатывающуюся жидкость и мазанул им по стёклышку. Потом приблизил свои затуманенные глаза к окуляру микроскопа и пристально в него посмотрел. Сначала как-то неестественно дёрнулся, а потом, оторвав глаза от окуляра и подняв голову, тряхнул ею раза три из стороны в сторону, а затем снова прильнул к окулярам. Все с недоумением смотрели на исследователя. Василий даже рот открыл из опасения не услышать что-нибудь важное. Иван Парфенович, нащупав слева от себя колченогий табурет, в волнении сел и старался дышать не так шумно.

Но вот наконец ветврач оторвался от микроскопа, поднял голову и, широко улыбаясь, торжественно произнёс:

— Феноменально!

Подельников с удивлением посмотрел на шефа. Тот, не выдержав неясности и тумана, положил свою тяжёлую руку на плечо осеменатора и грубовато спросил:

— Это как же понять? Уж не новый ли какой-нибудь африканский вирус ты там обнаружил? Говори, ничего не таи, Василич, лучше горькая правда, чем пугающая неизвестность!

— Какой вирус, Иван Парфенович! — воскликнул осеменатор. — Это, так сказать, переворот в науке! Мы в нашем селе Бубновый Туз за счёт Степкиной спермы можем вместо дерьмовой демократии настоящее коммунистическое завтра сотворить! Ведь подумать только! — и Дмитрий Васильевич, скрестив руки на груди и закатив куда-то под потолок глаза, мечтательно объяснил: — Ведь если каждую бабу из Бубнового Туза осеменять его спермой, — и он снова ткнул пальцем в сторону Стёпки, — то каждая будет приносить и телку, и будущую доярку одновременно. Ну, а если осеменять коров его спермой, то и коровы ежегодно будут приносить и пастуха, и бычка тоже одновременно. И будут у нас, значит, в изобилии и рабочие руки, и молоко с мясом. Вот если бы до этого дня Никита Сергеевич Хрущёв дожил! Царство ему небесное. Он только мечтал догнать по мясу и молоку Америку. Если бы сейчас жив был, то за такое открытие уж точно бы к Ленинской премии представил. Да что там к премии?! Героями бы соцтруда стали!

Ивану Парфеновичу наконец надоело слушать бред пьяного осеменатора, он снова положил на его плечо руку и тряхнул так, что голова Дмитрия Васильевича была готова скатиться с плеч куда-нибудь под лабораторный стол. При этом он ещё и гаркнул начальственным голосом:

— Ты, коновал чёртов! Лучше толком скажи, что там на стёклышке увидел?! А потом, если позволю, и сказочное завтра рисовать будешь!

— А я и так всю правду рассказал. Что на стёклышке под микроскопом вижу, то и рассказываю. В Степановой сперме — бычки и телки, пастухи и доярки, правда, ещё в живчиках, табунами бегают. Теперь понял?!

— Пусть там стадо африканских слонов и бегемотов бродит! — взорвался председатель АО. — Но Ксеньку, хотя и разводиться с ней собираюсь, на порчу этому флотоводцу не отдам! — и, переводя дыхание, добавил: — Чтобы в течение двадцати четырех часов и духу его в нашем селе не было!

— Не имеете право! — возразил Стёпка, в это время натягивающий на себя брюки.

— Имею! — рявкнул в ответ Иван Парфенович.

— А я говорю, не имеете! — расхрабрился от чего-то Степан. — Я ещё свой отпуск не отгулял! А отпуск по демократическим законам я могу провести, где хочу и с кем хочу! Это вам не при коммунистах в двадцать четыре часа из страны выдворять!

— Ишь ты, как он снова запел! — нахмурил брови Иван Парфенович. — О коммунистах, как о покойниках заговорил! — и, стукнув кулаком себя в грудь, закричал: — Мы как были коммунистами, так и остались ими, каждый на своём месте! Понял, сопляк?! И, переводя дыхание, обратился к своим телохранителям: — Одним словом, вывезите его, ребята, за пределы села немедленно. А не послушается, сами знаете, что делать.

Но тут за флотского вступился Дмитрий Васильевич: