Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич. Страница 14

ЗЫ. Небольшой бонус за 1.5к лайков.

Глава 5

И все-таки Бонапарт попытался нас обмануть. Взяв большую часть армии, он зашел на Смоленск с юга, а сорок тысяч бойцов под командой Нея направил в обход с севера, чтобы перекрыть дорогу на Москву и отрезать нам пути к отступлению.

19 августа состоялся третий военный совет за последние два месяца, на котором мне правда присутствовать не повезло: я, — впрочем, скорее генерал-майор Инженерных войск Ивашов под прикрытием моего имени — в это время, используя ратников московского ополчения, во всю занимался инженерным обустройством будущего Бородинского поля. О событиях же в Смоленске я узнал несколько позже от, скажем так, непосредственных участников действа.

Было решено отделить от основной армии два корпуса — Дохтурова и Раевского — и казаков Платова, которым в битве за город все равно было тесно, и под командованием Михаила Богдановича отправить их для сдерживания Нея, а основной армией принять бой. Такой вариант позволял сохранить армию даже при неудаче одной или обеих ее частей.

Барклай, забрав пятьдесят тысяч человек увел их на северо-восток, где в районе Духовщины 25 августа и был бит Неем. Собственно, «бит» — это не совсем правильное слово, тем более что стратегическую задачу он выполнил — не пустил самого храброго маршала Наполеона на смоленскую дорогу. Все было бы совсем хорошо, если бы не большие — больше восьми тысяч убитых и раненых — потери, понеся которые Барклай тут же вернулся к излюбленной тактике и, медленно пятясь, 27 августа вернулся на смоленскую дорогу, где соединился с отступающим из-под древнего города Кутузовым.

Старый лис, как это стало понятно изначально, хоть на словах и декларировал желание наступать и бить противника везде, где это только возможно, на практике держаться за Смоленск зубами совершенно не планировал, тем более что против Наполеоновских ста двадцати тысяч у Кутузова было меньше сотни.

Смоленское сражение стало своеобразной калькой Минска и Витебска. В течение двух дней французы атаковали хорошо укрепленные позиции, заваливая трупами каждый метр городских пригородов, превращенных в один большой укрепрайон. 22 августа Наполеон впервые за время кампании в России бросил вперед гвардию, что в общем-то и решило дело. Выбитые из передовых укреплений русские полки не стали контратаковать, а отошли в древнюю крепость. Весь день 23 августа французская армия, понесшая до этого немалые потери, стояла на месте пока артиллерия уничтожала каменные стены города, а когда на рассвете 24 числа передовые роты 23-й пехотной дивизии взобрались на вал, оказалось то русских войск за ним нет.

Победа — если это можно считать победой — далась Наполеону не легко. Десять тысяч убитых, столько же раненных, повисших на ногах завоевателей подобно пудовой гире, но главное — погиб маршал Мюрат, как всегда лично водивший своих кавалеристов в бой и доселе умудрявшийся всегда оставаться целым и невредимым. Вообще потери среди офицеров, в армии превышали все мыслимые и немыслимые пределы, что наводило корсиканца на нехорошие мысли. Собственно, о новых ружьях русских, позволявших стрелять чуть быстрее и с меньшим количеством осечек и новых же патронах, позволявших стрелять чуть дальше, императору доложили буквально после первого же боестолкновения, когда в руки французам попали единичные образцы. Сначала Бонапарт, как истинный артиллерист, считающий именно пушки главным козырем в любой битве, особого значения новинкам не придал, однако уже после Минска вынужден был изменить свое к этому делу отношение.

Со свойственной корсиканцу энергией он тут же принялся решать вопрос перевооружения уже своей армии, что мгновенно уперлось в неизвестный химический состав детонирующего в капсюле вещества. Прошлось отложить это дело в более долгий ящик и потихоньку перевооружать отдельные свои полки трофейными русскими ружьями, благо буквально каждое боестолкновение позволяло понемногу пополнять их запас. Проще всего оказалось с новой пулей, колпачковой формы, из-за которой русская пехота теперь могла вести стрельбу на дистанциях ранее линейным частям недоступным. Сделать пулелейку новой формы — ерунда, даже походная кузница справится. Проблема было только в их количестве: на Великую армию их нужно было несколько десятков тысяч штук. А еще после Смоленска Наполеон своим приказом по армии в самых жестких формулировках запретил генералам и маршалам лезть на передовую. Смерть Мюрата слишком сильно ударила по общим настроениям в войсках, и император просто не мог позволить, чтобы подобное повторилось вновь. Да и просто терять друзей, с которыми он начинал свою военную карьеру Бонапарту чисто по-человечески не хотелось.

Нужно сказать, что неоднозначный ход военной кампании изрядно смутил французского императора. Настолько, что он даже отправил посла к Александру I с предложением мирных переговоров, однако ответа не получил. Я, кстати, про этот момент совершенно забыл — мне казалось, что корсиканец предлагал мирные переговоры находясь уже в Москве, хотя может это мое влияние на происходящие события сказались — и подробности узнал сильно позже. Как же я матерился! Носишься тут потеешь, чтобы задержать Бонапарта, придумываешь всякое разное, а брат такой прекрасный повод потянуть немного время спускает в выгребную яму. Почему? Зачем? Кто бы мне объяснил.

В любом случае французский император, так и не дождавшись реакции на свои предложения, покинул полуразрушенный и местами сожжённый Смоленск и двинул на восток 28 августа. Дорога на Москву получилась для французской армии максимально тяжёлой, насколько это вообще возможно. Буквально все населенные пункты вдоль старой смоленской дороги были покинуты людьми и сожжены. Деревни, поселки и даже города: русские не жалели себя и было очевидно, что жалеть противника они не собираются. Мосты через все реки и ручьи были уничтожены, а колодцы завалены тушами мертвых животных. На дороге был разбросан чеснок, что дополнительно снижало скорость маршей. То и дело марширующие колонны французских войск подвергались обстрелу из неизвестного оружия, способного эффективно работать чуть ли не с артиллерийских дистанций, не обнаруживая себя при этом дымом от сгоревшего пороха. Такие налеты заставляли французов останавливаться, разворачиваться в боевой порядок и прочесывать местность, что по факту никакого результата не давало, лишь тормозя продвижения вперед. А по ночам на бивуак расположившейся на отдых армии то и дело падали эти чертовы русские ракеты, не столько убивая людей — хотя отдельные удачные попадания стоили французам десять-пятнадцать солдат убитыми и раненными — сколько делая невозможным полноценный отдых. Как тут отдохнуть, когда три-четыре раза за ночь посреди лагеря взрывалось по несколько килограмм пироксилина?

Наша армия тоже в этот раз совсем уж без боя собственную территорию не сдавала. Еще перед сражением за Смоленск я, уезжая в Москву, попросил Кутузова задержать Бонапарта на столько, на сколько он сможет. Каждый выигранный день, позволял нам чуть лучше подготовить поле будущего сражения и тем самым чуть повысить наши шансы если не на победу, то хотя бы на ничью.

Череда коротких, но ожесточенных арьергардных боев под Дорогобужем, Вязьмой, Царево-Займищем стоили обеим армиям примерно тысяч по десять убитых и раненных. При этом имеющие лучшее снабжение и более свежие русские части каждый раз успевали вовремя отступить, не давая себя втянуть в большое сражение.

Тут нужно сделать небольшое уточнение насчет санитарного обеспечения армии. Внедрение минимальных гигиенических норм, запрет на употребление некипяченой воды, поставки в войска йода и проваренного для уничтожения бактерий перевязочного материала резко уменьшили наши небоевые потери. Понятно, что в условиях большой войны все внедряемые последние годы предписания выполнялись отнюдь не так строго, как хотелось бы, однако прогресс в этом направлении был виден невооруженным глазом.

Так же на широкую ногу была поставлена работа с раненными, которым сначала помогали в полковых перевязочных пунктах а потом отправляли в тыл. Не знаю, насколько больше нам тут удалось спасти раненных защитников отечества, однако могу поставить себе в заслугу то, что случаев, когда их бросали в оставляемом противнику городе, практически не было. И из Минска, и из Витебска, и из Смоленска мы сразу при приближении француза эвакуировали все госпитали на восток, не допуская их захвата противником. Понятное дело, что смертность в отсутствии нормальных лекарств все еще была зашкаливающей, но меня грела мысль, что я сделал в этом направлении все что мог.