Детектив на пороге весны - Устинова Татьяна. Страница 18
«Девушки» появились с двух разных сторон – бабушка из гостиной, а домработница Клавдия из кухни.
– Наконец-то! – воскликнула Клавдия и кинулась обниматься.
– Наконец-то, – проворчала бабушка и скрылась за широкими «зальными» дверьми. Внучка должна была подойти к ней и никогда не наоборот.
– Господи, девочка, что ж так поздно?! Ты себя уморишь, разве можно по ночам кататься в эдакую темнять! И луна сегодня…
– Что луна, Клава?
– Луна оглашенная сегодня! А в такие ночи волки всегда на дорогу выходят, по весне-то особенно!
Из комнаты, куда сразу направился Архип, которому не надо было разуваться, донеслось фырканье.
– Что ты, Клава, какие волки?!
– Да ей везде волки мерещатся, – сказали из комнаты. – А может, черти.
– Тьфу на вас, Марфа Васильна!
– На вас-то тьфу, Клавдия Фемистоклюсовна!
У домработницы было диковинное отчество, и хозяйка сорок лет отчетливо его выговаривала, и никогда не позволяла себе говорить просто Клавдия.
– Бабушка, ты как тут?
– Отлично, а ты как там?
Анфиса пристроила на вешалку дубленку и кургузый пиджачок, который Клавдия сразу же подхватила, чтобы снести на место – в гардеробную.
– А худая! – жалостливо сказала она, рассматривая Анфису. – И что ты с собой делаешь, девочка? Небось на работе твоей ни поесть как следует, ни попить!
– Клава, нынче модно быть худой.
– Не знаю я, что модно, а ты тростиночка прямо! И зачем ты на работу эту ходишь? Ну что тебе дома не сидится?!
– Клавдия Фемистоклюсовна, не портите мне ребенка!
– Сердца у вас нет, Марфа Васильна!
– У вас зато на двоих хватает!
– У меня-то хватает! А вот здоровье девочка угробит, что будем делать, Марфа Васильна?
– А вы не каркайте, Клавдия Фемистоклюсовна!
– Девушки! – подала голос девочка Анфиса, чьей судьбой обе дамы были так озабочены. – Не ссорьтесь. Дайте лучше поесть.
Клавдия моментально убралась в кухню, а Анфиса прошла в гостиную. Бабушка качалась в кресле, а Архип мыл заднюю ногу. Увидев Анфису, он перестал мыть, встряхнул ушами и уставился на нее неопределенным взором.
– Привет, дорогая моя, – сказала Анфиса, подошла к креслу, остановила его и звонко чмокнула бабушку в нежную щеку. Бабушка ответно поцеловала ее и снова принялась качаться.
Она была в белой блузке с пышными рукавами, черных брюках и замшевых туфлях на низком каблуке. На блузке лежала плоская золотая цепочка шириной примерно с мизинец. Цепочка шла в брючный кармашек, где помещались часы. У нее был дамский «Брегет» знаменитой швейцарской фирмы, купленный в прошлом году в Женеве.
Швейцария бабушке тогда не понравилась, и она заявила, что больше никогда в эту страну «жвачных животных» не поедет.
Ах, как Анфиса любила свою бабку!
– Ну что? – спросила та, перестав качаться. – Завтра опять уедешь?
Это был давний и бессмысленный спор о том, где внучке лучше жить. Семья, то есть Марфа Васильевна, Клавдия и Иван Иванович, находили, что жить непременно следует в Аксакове, чего Анфиса решительно не могла себе позволить. Аксаково слишком уж ее расслабляло.
– Уеду, бабушка. Расскажи, как у тебя дела и что это ты вздумала на ночь кофе пить?
– Уже нажаловались?
– Да никто не жаловался, Юра мне сказал, что он варит тебе кофе. С каких это пор?
– А с тех, – издалека крикнула домработница, – что я отказалась! У ней сердце болит, а она кофе пить! Сказала, не стану варить, и не стану! А Юре вашему наплевать на вас!
– Бабушка, ты же знаешь, что кофе на ночь тебе нельзя!
– Знаю. Мне про это говорил еще Марк Захарович покойный, папаша нашего Захара Марковича! Нельзя, говорил, вам кофе, Марфа Васильна! И курить, говорил, лучше бросьте! Сам не курил никогда и рюмки в рот не брал! Он когда помер-то, Клавдия Фемистоклюсовна?
– Да уж… уж лет двадцать пять как. На Пасху.
– На Рождество он помер.
– На Пасху.
– Да тогда снег лежал!..
– Потому что Пасха ранняя была!
– Девушки, – перебила Анфиса, – какая теперь разница, когда он помер?
– А и правда никакой, – уже в дверях сказала домработница. – Ты руки мыла, девочка?
– Нет.
– Немедленно марш мыть руки и за стол! И так позднотища такая, разве ж можно так поздно ужинать?
– Может, я не буду?
– Я тебе дам, не буду! Не будет она! Марфа Васильна, скажите ей, чтобы руки шла мыть!
– Анфиса, вымой руки и за стол.
– Иду.
В просторной ванной с окном, выходящим в темный сад, было тепло и хорошо пахло лавандовым мылом и чистой водой. Хрусткое льняное полотенце было пристроено на рогатую вешалку, и еще стоял кувшин с синим цветком на выпуклом боку. Анфиса помнила этот кувшин столько, сколько помнила себя. За окном, в чернильной и очень весенней темноте, политой сверху холодным светом, росли старые деревья. Яблоневый сад примыкал прямо к дому, а лес начинался уже за ним, и там ничего нельзя было разглядеть, так плотно стояли деревья.
Анфиса никогда и ничего не боялась, особенно в бабушкиной усадьбе, а тут вдруг почувствовала себя неуютно, как будто с той стороны тонкого стекла, из весенней чащи, кто-то смотрел на нее, не отрываясь и не моргая.
Или луна смотрела?..
С этой стороны дома никого не могло быть – Юрин коттеджик стоял у ворот, – но она чувствовала, что там кто-то есть!
Дом был очень старый, построенный «без дураков», как это называл Иван Иванович Калитин, поэтому звуков с улицы никаких не доносилось, только иногда булькала вода в трубах отопления.
Анфиса вытерла руки, изо всех сил стараясь не волноваться, погасила свет – как будто с ходу упала в банку с тушью – и приблизилась к окну. Ничего не было видно, кроме массы деревьев, которые стояли, не шелохнувшись, и стекло моментально запотело от ее дыхания.
Анфиса протерла его ладошкой.
Ничего. Ничего.
Луна светила и впрямь очень ярко, и казалось, что свет ее с каждой секундой прибавляется, и черно-белая картинка за окном проявляется все четче – глаза привыкали к темноте.
Ничего.
Но она твердо знала – там, в этой темноте, что-то затевается.
– …А я сколько раз вас просила, Клавдия Фемистоклюсовна, никаких пирогов нам не печь! А вам все равно, хоть я сто раз скажу, хоть двести!
– Да лучше моих пирогов ничего на свете нет!
– А фигура?
– На что нужна ваша фигура, если поесть как следует нельзя!
Анфиса шла по коридору, и голоса становились все громче, будто накатывались на нее. У дверей гостиной она приостановилась на секунду и, помедлив, оглянулась назад. В конце широкого коридора тоже было окно, плотно прикрытое толстыми шторами.
Да что за ерунда!.. Никого там нет и быть не может!
Анфиса отворила дверь и вошла в гостиную.
Домработница и хозяйка с двух сторон сидели за круглым столом, где было приготовлено место и для Анфисы. Белая скатерть с бахромой свешивалась веселым краем, и что-то вкусное было расставлено на ней, и пироги, пироги – горой на овальном блюде!
Клавдия, оттопырив толстый мизинец, откусывала от пирога с капустой, а Марфа Васильевна ничего не оттопыривала и откусывала от ватрушки. От самоварчика к лампе поднимался уютный пар.
Неизвестно, как это получалось, но к приезду Анфисы всегда поспевал самовар, и зимой и летом. Клавдия топила его в кухне, где была специальная вытяжка для самоварной трубы. Когда ее делали, прораб чуть ума не лишился – все никак не мог понять, зачем на современной кухне вытяжка для трубы!
– Садись, садись скорее, все остынет. Вот курочки кусочек, – домработница захлопотала, вкусно звякнула тарелка, салфетка зашуршала. – И овощей тебе положу.
– Спасибо, Клава!
– Ешь без разговоров, исхудала вся!
– Ужасно, – пожаловалась бабушка, примерилась и взяла с блюда второй пирог, – и как это можно на ночь так трескать!
– Так если вы днем не трескаете ничего!.. Анфиса, она целый день тебя ждала, вот первый раз только села! А за весь день чашку бульона…
– Я на диете!