Детектив на пороге весны - Устинова Татьяна. Страница 39
Если в американском кино действует мерзавец, значит, героине взбредет в голову непременно полюбить его чистой любовью, выйти за него замуж, перевести на него все состояние ее папочки и смирно ждать, пока он не подстроит ловушку с целью засадить ее в тюрьму, сумасшедший дом или на электрический стул.
Если в американском кино действует бравый полицейский, который спасает героиню от двух предыдущих категорий негодяев и строгим голосом приказывает ей не покидать укрытия, значит, в разгар перестрелки ее непременно понесет выяснить, отчего это так мяукает кошка. В результате выяснений она непременно попадет в ловушку, ее возьмут в заложницы, будут бить и унижать до тех пор, пока полицейский не спохватится и не вызволит ее – ценой ужасных потерь.
Анфиса искренне считала, что после таких вот «разумных действий» любой разумный мужчина вместо поцелуя наградит любимую пинком под зад, и, собственно, именно этим пинком, а не поцелуем, фильм и должен закончиться.
А что?.. Находка. Финальные титры на фоне женской задницы с отпечатком мужского ботинка – это фурор. Впрочем, вряд ли прогрессивная женская общественность это допустит.
– Я не боюсь, но эта фотография… странная. Нам нужно срочно выяснить, что здесь было до войны.
– Нам нужно срочно выяснить, откуда у него на руке воск и почему дверь была открыта, когда вы приехали с бабушкой! Вот что нам нужно.
– И «пионеры», – не слушая ее, продолжал Юра, – которых видела Клавдия. Что это за ребята и откуда они взялись? Зачем они приходили?
– Ну, если он учитель истории, может, он репетиторством подрабатывал!
– Вот это нам и нужно выяснить.
– Посветите мне! – приказала Анфиса. – Давайте по порядку, одно за другим.
Она подошла к белевшей в темноте кровати, наклонилась и стала рассматривать. Юра вздохнул. Сколько раз все это было в прошлой жизни – осмотр места происшествия, протокол, эксперты!.. Все повторяется на следующем витке, только чуть-чуть по-другому.
Нет, не так. Совсем по-другому.
– Юр, а свет точно нельзя зажечь?
– Лучше пока не зажигать.
– Тогда светите, светите мне!
Он поднял фонарь над ее плечом и нацелил его на постель.
– Что вы хотите здесь увидеть?
– Капли воска. Я хочу понять, есть ли воск на постели.
– Вряд ли он лежал в кровати со свечой в руке.
– Очень смешно, – сердито сказала Анфиса. – А то я без вас не понимаю, что вряд ли! Только воск откуда-то взялся!
– Он мог быть со свечой в каком-то месте, где нет электричества.
– Вот именно. Где в доме может быть такое место?
– Сарай? – предположил Юра. – Погреб?
– Это не в доме, – отрезала Анфиса. – Он ни за что не стал бы выходить из дому, он был напуган привидением до полусмерти!
– Но мы с Марфой Васильевной встретили его на улице! Помните? После чего ваша бабушка решила, что должна все выяснить и угостить его пирогами.
– Но тогда было светло, – зашептала она в ответ, – а ночью темно! Когда светло, силы зла не действуют! Вы что? Ничего не знаете о привидениях?
– Почти ничего, – покаялся Юра. – Вам видней.
Анфиса сделала решительное лицо и, как в воду, запустила в постель руки. Переложила одеяла и подушку, осмотрела их со всех сторон. Юра светил.
– Ничего нет, – констатировала она. – Надо искать. И именно в доме. Где в доме может не быть света?
– Например, в ванной?
– Там есть свет!
– Откуда вы знаете? Может, там лампочка перегорела! Надо посмотреть, – предложил разумный и приземленный Юра. Вот кто точно не стал бы целовать бестолковую героиню взасос, а по заднице надавал бы! Не выйдет из него романтический герой!
Паровозиком, он впереди, она позади, дошли до ванной. Окна в ней не было, и, протиснувшись в крохотное помещение, они оказались к кромешной темноте, потому что фонарь Юра погасил, да еще очень близко друг к другу.
Одри Хепберн и Питер О’Тул в чуланчике!
Как назывался фильм? Кажется, «Как украсть миллион», и там все было не так, как у них, – весело, красиво и с надеждой на лучшее будущее.
Он раздраженно зашарил по стене – искал выключатель, а Одри Хепберн выразительно сопела рядом.
– Нашел!
Свет коротким ударом хлестнул по глазам и погас.
– Что такое?!
– Все в порядке. Свет есть.
Анфиса ничего не могла рассмотреть. Теперь перед глазами плавали фиолетовые круги с оранжевым ободком по краям. В центре каждого круга была старенькая раковина и водонагревательная колонка над ней. И еще Юрина рука, протянутая к выключателю.
Анфиса все терла глаза.
– Значит, в ванной свет есть, а из дома он не выходил. Юра, пойдемте на кухню.
– Зачем?
– Там должен быть подпол. Не может быть, чтобы у Петра Мартыновича не было подпола!
– А почему вы думаете, что он на кухне?
– Потому что с кухни банки в подпол проще опускать!
И тем не менее подпол был не на кухне. Они последовательно обошли весь дом, поднимая старые домотканые половики и вытертые ковры, прежде чем нашли квадратный вырез в досках, довольно большой.
– Анфиса, помогите мне!
Вдвоем, пристроив фонарь к ножке пузатого буфета, они кое-как приподняли тяжеленную крышку.
– Как же он один его открывал?!
– У него наверняка было какое-нибудь приспособление.
– Какое приспособление?!
– Кочерга или что-то в этом роде.
– Тогда странно, что поблизости ничего нет… такого. Глупо держать кочергу, которой открывается погреб, далеко от него.
– Может, и есть, – пропыхтел Юра, – только мы не знаем где!..
Крышка, сколоченная из половых досок, тяжело скрипнула, отваливаясь к стене, и открылся зев, черный и страшный, гораздо темнее и страшнее, чем окружающая их лунная тьма.
Юра подхватил фонарь – луч полоснул по стенам – и посветил вниз.
Анфиса, сдерживая дыхание, заглянула в погреб.
Оттуда пахнуло сыростью, гнилым деревом и мокрым кирпичом как будто. Был еще какой-то запах, довольно странный и непривычный, тяжелый.
– Там… кто-то еще умер?
Юра оглянулся на нее и понял, что она не шутит. Анфиса не шутила. Она была напугана.
– Нет. Это… не трупный запах. Это химия какая-то.
– Откуда вы знаете?!
И он сказал:
– Я много лет проработал ментом.
– Вы?!
– Я.
– Как?! Почему?!
– Потому что у меня была такая работа. Думаете откуда Иван Иванович меня взял?.. Кстати, на крышке погреба капель воска нет, вы заметили?
– А почему вы перестали работать ментом?
На этот вопрос он не ответил. Свесив голову, он смотрел вниз, в подпол, водил лучом по ровным рядам банок.
– Здесь закуски на много лет вперед. Если еще и самогоночка есть…
– Почему вы ушли из милиции сторожить чужую дачу?
– И грибы! Как вы думаете, если я притащу домой банку с белыми, Клавдия меня убьет на месте или будет долго пытать?
– Вам в детстве никто не говорил, что воровать нехорошо?
– Так они все равно все пропадут, а мы… под водочку…
– Вас уволили за пьянство?
– Анфиса, – он выпрямился и все-таки посветил ей в лицо, потому что она ему надоела. – Я не хочу об этом говорить. Хотите узнавать – узнавайте. Я вам помогать не буду.
– Вы что, застрелили напарника? Или соседского мальчишку-хулигана? Или вашу жену взяли в заложницы и вы не смогли ее спасти?
– Света там действительно нет, между прочим. И запах странный.
– А если я у Ивана Ивановича спрошу?
– Надо туда спуститься. Держите фонарь.
Анфиса взяла у него фонарь, стала на колени и тоже свесилась головой вниз.
В подполе оказалось просторно и холодно, как бывает только под землей. Воздух был довольно влажный, спертый, и пахло на самом деле какой-то химией.
Ряды банок уходили за горизонт – огурцы, помидоры, перец. Грибы стояли отдельно, на широкой полке, все пронумерованные по годам и месяцам. Петр Мартынович был исключительно аккуратным человеком. Видимо, он даже пыль с них стирал, потому что банки сверкали, как недавно вымытые. Анфиса повела фонарем и обнаружила бутыли, которые стояли на цементном полу. Некоторые были темного стекла, а другие прозрачные. Видимо, голубая мечта бывшего мента Юры Латышева – самогон. На горлышки темных бутылей были надеты воздушные шарики разной степени надутости, а светлые были заткнуты чистыми тряпицами.