Лисёнок для депутата (СИ) - Морейно Аля. Страница 16

Лисица колдует на кухне. Дочка крутится возле неё, гремя кастрюлями. Кажется, она вытащила всё содержимое шкафа на пол. Первая реакция — возмущение. Как можно вывалить на пол чистую посуду? Почему мать ей это позволяет и не ругает?

Некоторое время наблюдаю за ними, стоя в дверях. Но Лисёнок быстро замечает меня и тут же атакует своей активностью, будто электровеник. Её так много! Она везде. А ведь только что сидела, как мышка, лишь кастрюлями постукивала. Недаром говорят: «Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не плакало».

— Иришка, мой руки, сейчас будем ужинать, — Лисица говорит совсем не строго, но девочка её слушается. Она слезает с моих рук и отправляется в ванную.

— Помоги ей, пожалуйста, она не дотягивается до мыла.

Плетусь за Лисёнком. Сегодня целый день не покидает ощущение, что меня упорно превращают в подкаблучника. Даже Лисица умудряется раздавать мне указания. И как сопротивляться этим двоим в моём доме — я пока не могу придумать.

Меня затапливает злостью на Штейнберга, который навязал мне эту липовую семью. Чем дальше, тем сильнее убеждаюсь, что и без них я бы вполне победил. Но только обратной дороги нет… Чувствую себя тигром в клетке. А ведь всё только начинается…

— Мама, пусть папа мне почитает, — капризничает Иришка, когда Лисица укладывает её в кровать.

Голос малышки долетает до меня через стену. Закатываю глаза. Быть отцом — то ещё наказание. Никакого покоя. Спустя всего несколько мгновений ко мне заглядывает Олеся.

— Иришка хочет, чтобы ты ей на ночь почитал. Я ей в больнице, видимо, надоела.

— Что ты за мать такая, что твоя дочь предпочитает тебе чужого мужика? — зло шучу, и она ожидаемо принимает мои слова за чистую монету, моментально краснеет и вспыхивает.

— Ну, знаешь ли! Ты сам захотел назваться её папой! Если бы не ты со своей свахой, мы бы жили себе, как жили, и в ус не дули! Сдался ты нам сильно. Не хочешь — не читай. Только потом не жалуйся, что она отказывается фотографироваться у тебя на руках!

— Ладно, давай книгу, — произношу примирительно.

В конце концов, она права — это было моё предложение, Лисица в этой игре такой же заложник, как и я, или даже больше. Но она уже обиделась, уходит и то ли не слышит, то ли игнорирует мои слова. Зашибись…

Спустя час застаю её на кухне.

— Олеся, я не хотел тебя обидеть.

— Всё в порядке. Только когда твоя долбанная избирательная кампания провалится из-за того, что тебе никто не станет верить, пеняй сам на себя! Придурок…

Последнее слово она произносит едва слышно, но я его улавливаю. О том, чтобы попробовать затянуть её в спальню, и речи быть не может. И правда — придурок…

Утром уезжаю рано, даже кофе выпить не успеваю. На сегодня назначено три важные встречи и первое общение с избирателями в качестве официального кандидата. Программу мне разработали, но я никак не могу до конца вникнуть во все нюансы. Меня слишком долго не было в стране, да и точечные проблемы моего округа мне чужды и неинтересны.

В голове крутится поговорка: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Смешно надеяться, что кто-то решит за людей их проблемы. Наше население слишком инертно, люди привыкли, что барин или секретарь парткома за них всё порешает, отдаст указания, кому-то прикажет, кому-то запретит, кому-то погрозит пальчиком — и наступит всеобщая справедливость. Но в современном мире нужно уметь воевать за свои интересы. Хочешь чего-то добиться — действуй, а не жди манны небесной или волшебника.

Все эти новомодные лозунги о полной смене власти до икоты забавны. Как ни крути, а поменять можно только шило на мыло. Потому что всё зависит не от отдельных лиц, а от общего менталитета. Какая разница, какой условный Вася Пупкин занимает кресло в правительстве? Даже самого честного и неподкупного депутата рано или поздно купят. А если не сложит себе цены, то его нагнут и заставят каким-то другим способом. Народ же как бросал мусор мимо урн, так и будет бросать, а потом возмущаться, что Вася Пупкин плохо следит за дворниками. Народ как плевал на законы, так и будет плевать, а виноватым обязательно назначат того же Васю Пупкина. По их мнению, это из-за него у нас в подъездах грязь и лампочки выкручены. Потому что люди считают, что им все всё должны, а они — ничего и никому. Какая ерунда!

Я могу им обещать что угодно. Они поверят любой лапше на ушах — и будут счастливы. С одной стороны, этот факт придаёт мне уверенности в победе, а с другой, делает эту победу особенно мерзкой и грязной. Раздражает необходимость участвовать в этом фарсе.

Нет, конечно, я не собираюсь забивать на свои предвыборные обещания и депутатские обязанности. Возможно, часть проблем округа мне удастся решить. Но точно так же люди могут это сделать и сами. Достаточно лишь приложить немного усилий и проявить инициативу. Другие же обещания так и останутся на бумаге. Потому что проблема не в них, а в соломе в головах у жителей. Пока люди не поменяют её на мозги, пока не научатся быть взаимно ответственными, ничего не изменится. «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь» [4]. Занавес.

На этой философской ноте я вхожу в офис Штейнберга. Михаил уже на работе, в его муравейнике, как обычно, все при деле и снуют туда-сюда.

— Что-то ты сегодня похож на Бармалея, — многозначительно подмигивает пиарщик.

А мне неожиданно хочется ему врезать посильнее, потому я уже тихо ненавижу Чуковского и всех его героев оптом. И виной всему — этот самодовольный индюк.

— Н-да, — тянет Михаил. — Вижу, что дома тебя уже построили и достали по полной программе.

— Слушай, а прекратить этот балаган никак нельзя? — заранее зная ответ, всё-таки задаю вопрос, который не даёт мне покоя.

— Охрана, отмена! — задорно выкрикивает Штейнберг.

На его крик в кабинет заглядывает секретарша и смотрит вопросительным взглядом. Он ничего не отвечает ей, только машет рукой, и она исчезает за дверью.

— Не-а, так не получится. Назвался груздем — полезай в кузов, — хохочет.

А мне совсем не до смеха!

— Признавайся, ты намеренно мне их подсунул? Чтобы они меня свели с ума?

— Что, не даёт? — его голос весь пропитан деланным сочувствием, из-за которого кулаки чешутся ещё сильнее. — Плохи твои дела. Теряешь квалификацию.

Дразнит меня специально! И я не выдерживаю, кидаюсь на него и хватаю за грудки.

— А не много ли ты себе позволяешь? — бросаю ему в лицо.

Штейнберг становится серьёзным, стряхивает мои кулаки и поправляет воротник.

— Ладно, пошутили и хватит. Давай обсудим сегодняшние планы и твою речь.

Мне удаётся быстро взять себя в руки. Хотя следует признать — нервы расшатаны. Нужно и вправду начать принимать успокоительное. Потому что я волнуюсь перед встречей с избирателями. Во-первых, я не умею проигрывать. Не скажу, что за тридцать лет у меня были одни победы, но поражения я всегда переживал очень тяжело. И сейчас проиграть выборы для меня — это даже не удар ниже пояса, а катастрофа для моего самолюбия. Проиграть — означает расписаться в своём ничтожестве. Смогу ли я это пережить? Не уверен.

Во-вторых, моя победа нужна отцу и нашему бизнесу. Ни разу его не подводил, и папа знает, что всегда и во всём может на меня положиться. Ради него я готов на многое, в том числе выиграть эту гонку и просидеть пять лет в депутатском кресле вместо того, чтобы заниматься любимым делом. Впрочем, мандат откроет передо мной многие двери, я создам себе надёжный задел на будущее, и бизнес никуда от меня не денется, особенно, когда отец отойдёт от дел.

Минутная слабость из-за обстановки дома быстро забывается. Ничего, потерплю как-нибудь — цель оправдывает средства. Нужно серьёзно поговорить с Лисицей, напомнить о наших общих задачах и штрафах, которые ждут её за нарушение договора. Мерзкий червячок из темноты моей души напоминает, что мне невыгодно угрожать ей. И я обещаю ему вести себя благоразумно.