Лисёнок для депутата (СИ) - Морейно Аля. Страница 24

По вечерам делюсь с Иришкой папиными новостями, естественно, адаптируя под её возраст. Она очень скучает и волнуется, поскольку с тех пор, как Витя попал в больницу, они не виделись. Приходится довольствоваться видеосвязью, фотографиями и рассказами.

— И Айболит пришьёт ему ножки, и он опять побежит по дорожке? Как зайка?

Дочка всё воспринимает через призму своего книжного опыта. Как я мечтаю, чтобы Витя, действительно, мог бегать! Жду хоть каких-то намёков на информацию об успешности операции, но их всё нет и нет. Наступает момент, когда понимаю, что чуда не случилось. Какие-то позитивные сдвиги есть, но они куда скромнее, чем Витины надежды.

Спустя несколько дней он сообщает мне, что отец нанял нового помощника. Его зовут Олег, и в ближайшие дни он займётся переоборудованием дома.

Новый помощник мне не нравится. Тонкие губы, бесцветные стеклянные глаза, которые вдобавок бегают туда-сюда, будто их фиксатор сломался.

Начинается обустройство дома к возвращению хозяина. В течение недели стоит грохот и пыль — что-то пилят, режут, монтируют и снова пилят и режут… Устанавливают всё для комфорта инвалида-колясочника. И это повергает меня в ужас. Слишком хорошо я помню палату с перевёрнутым столиком. В каком настроении Витя вернётся? Не станет ли всё тут громить?

Я не пытаюсь заводить с ним по телефону разговор о том, как он представляет себе будущее. Планирует ли сохранить депутатское место? Прецеденты есть. Но готов ли Виктор таким образом попасть в центр внимания и стать объектом жалости окружающих? Сомневаюсь.

Просто плыву по течению, не до конца понимая, что у нас всех впереди.

Встречать в аэропорт не еду — Витя настоятельно просит ждать его дома. Словами не передать, что творится у меня в душе. Я и рада, что, наконец, увижу его, и боюсь нашей встречи…

Иришка в садике, я отпросилась с работы. Слоняюсь по дому, в сотый раз проверяю, всё ли везде в порядке. Пытаюсь представить, будет ли ему удобно, сможет ли он приспособиться. Нервы натянуты…

Витя приезжает молчаливый, хмурый, усталый. Он слабо реагирует на мою радость, прячет глаза и вовсе не настроен на общение. А я так его ждала!

Новую спальню оборудовали на первом этаже. И хотя успели смонтировать и специальный подъёмник на второй этаж, все основные помещения, которые Вите нужны, находятся теперь на первом.

Не знаю, как с ним говорить, как правильно себя вести. Следую по дому по пятам.

— Олеся, что ты ходишь как привидение?

— Я… хотела помочь тебе переодеться.

— Я сам с этим в состоянии справиться! — бросает мне зло, выплёвывая каждое слово. — То, что я не могу ходить, вовсе не значит, что я превратился в грудного младенца или беспомощного калеку!

Захлёстывает обида, но я держусь, понимаю, что ему куда тяжелее, чем мне. Нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть к быту в новой реальности.

Я разочарована… Нафантазировала себе, как дура, нашу встречу, напридумывала розовых единорогов. А он вон какой стал. В мою сторону почти не смотрит, будто мы совершенно чужие люди.

Когда привожу Иришку из сада, Витя немного преображается, смягчается, на губах появляется подобие улыбки.

Дочь предупреждена, что папа не может пока ходить. Но она у нас мастер неудобных вопросов и беспардонных комментариев. Наблюдая за их вознёй, постоянно прислушиваюсь, ожидая каждое мгновение какой-то недопустимой фразочки от моей непоседы.

Пока накрываю на стол, Иришка забирается к папе на руки и требует покатать её… Похоже, ей очень весело. После ужина Витя поднимается с дочерью на второй этаж, устраивается в детской и долго читает сказки, словно пытается наверстать упущенное за все долгие недели его отсутствия.

Топчусь на пороге спальни. Позволит ли он мне лечь с ним? Не помешаю ли я ему? Не ударю ли во сне? Похоже, я превращаюсь в параноика.

Устав от ожидания, решительным шагом иду и ложусь в кровать. Надеюсь, не выгонит.

Когда Витя возвращается, едва сдерживаюсь, чтобы снова не предложить ему помощь с переодеванием и принятием душа. Он уходит в санузел и со всем справляется сам. Что ж, по крайней мере, в нытика он точно не превратился. Да и в психопата — тоже.

С удовлетворением замечаю, как ловко он переносит себя на руках с кресла на кровать и устраивается рядом.

— Лисичка, иди ко мне, — чувствую его сильную руку, подтягивающую меня к себе, как раньше.

На мгновение выпадаю из реальности, предвкушая продолжение. Сердце колотится, отбивая азбукой Морзе вопрос: вернулась ли к нему чувствительность хоть немного? Мы сливаемся в требовательном поцелуе, вкладывая в него всю тоску друг по другу, всю накопившуюся за время разлуки страсть. Но… Потом Витя произносит:

— Маленькая, давай спать, я ужасно устал…

Жизнь с сильным и активным мужчиной, который привык быть хозяином своей судьбы, но по нелепой случайности оказался прикованным к инвалидному креслу, — не сахар. Он никак не может принять новую реальность, ненавидит себя и весь мир. Мучительно выдерживать его нападки, зачастую совершенно необоснованные. Но ещё тяжелее видеть, как он страдает, и не иметь возможности ему хоть чем-то помочь.

После возвращения из больницы Витя утратил надежду и замкнулся в себе. Рано утром за ним приезжает Олег, вместе они отправляются в реабилитационный центр. Как-то я попыталась заикнуться, что хотела бы поехать с ним, но он наотрез отказался. Я уже поняла — муж категорически не хочет, чтобы я видела его в минуты слабости.

Виктор никогда не жалуется и абсолютно всё норовит сделать самостоятельно. Словно пытается доказать себе и окружающим, что ничего не изменилось, и он остался таким же, как был.

По скупым рассказам помощника я знаю, что процедуры и лечебная физкультура даются мужу очень тяжело. Он не верит в успех и кричит на врачей, чтобы оставили его в покое и дали нагрузку на работающие мышцы, которые позволяют компенсировать беспомощность. От повторной операции у Шварца или в другой клинике отказывается, хотя отец разослал его обследования по всем ведущим врачам мира и получил несколько приглашений.

При всей кажущейся чёрствости и бездушности человека-скалы — Самборского-старшего я уже давно поняла, как много значит для него семья и как сильно он беспокоится за Витю. И то, что теперь ради сына он пытается свернуть горы, меня ничуть не удивляет. Даже смена помощника — довольно приятного в общении мягкого Макара на чурбана Олега теперь мне кажется логичным манёвром Бориса Григорьевича — опытного манипулятора, который умеет просчитывать действия на несколько шагов вперёд и видит людей насквозь. Макар бы однозначно не справился и позволил Виктору психовать и хандрить, а Олег определённо имеет на босса влияние, тонизирует, умело отражает и гасит его агрессивные нападки.

А я постепенно превращаюсь для мужа в пустое место, обслуживающий персонал. Как же тяжело с этим мириться! Из кожи вон лезу, чтобы привлечь к себе внимание, но безрезультатно.

Даже спустя несколько недель я всё ещё не могу с уверенностью сказать, дала ли операция результаты, вернулась ли хоть немного чувствительность. Пытаюсь подловить мужа утром в кровати и проверить, как там обстоят дела, но он словно намеренно отворачивается или вскакивает раньше меня. Стыдится своей слабости?

Витя постоянно в напряжении, как будто держит от меня круговую оборону. Мне её не пробить. Пропасть между нами всё шире и глубже. И только дочери удаётся заставить его улыбаться. С ней он может часами играть в настольные игры, устроившись на кровати в спальне или в гостиной на полу.

Обнаружила несколько новых коробок — видимо, муж купил их втайне от меня специально для вечерних посиделок или полежалок с Иришкой. Значит, для него это важно?

Изредка он вдруг и со мной расслабляется, подпускает ближе, обнимает и целует жадно и страстно, будто в последний раз. Но быстро спохватывается и снова отталкивает. Эти перепады настроения сводят с ума, но я держусь и стараюсь не подавать виду. Хотя, не будь этих неожиданных всплесков эмоций, я бы совсем скисла от беспросветного отчаяния.