Лисёнок для депутата (СИ) - Морейно Аля. Страница 36

— Но вы ведь знаете её номер телефона? Домашний адрес? Любую контактную информацию?

— Новый номер, — хозяйка делает многозначительную паузу, — она сообщила всем, кому посчитала нужным. Если вас в число таких людей не включили, думаю, вам не положено его знать. Поэтому не спрашивайте, пожалуйста, я вам всё равно не скажу.

Как же трудно с ней разговаривать! Всегда приветливую болтушку словно подменили.

— Вы правы. У нас с Олесей возникли некоторые разногласия. Но сейчас изменились обстоятельства, и мне необходимо с ней срочно связаться.

— Чтобы в очередной раз натравить на неё своих неадекватных фанаток? — в голосе звучит злость.

И как это понимать?

— В очередной раз? — переспрашиваю как попугай, а в голове уже крутятся подозрения, что мне известно далеко не всё, что происходило тут в моё отсутствие.

Получается, Олеся скрывается от меня, потому что связала нападение тех пенсионерок со мной? Но почему вдруг такая ассоциация?

— Виктор Борисович, не нужно делать вид, что вы не в курсе. Если вам удалось подкупить полицейских, и они прикинулись слепыми и дурными, то не надо думать, что все вокруг идиоты и не умеют складывать два и два.

Чёрт побери! Этот разговор мне нравится всё меньше, а вопросов появляется всё больше. И идиот тут, судя по всему, только один — я собственной персоной.

Оглядываюсь по сторонам. За соседним столиком сидит пожилая пара, не обращая на нас внимания, других посетителей нет. Но всё-таки мне кажется, что дальнейший разговор лучше вести тет-а-тет за закрытыми дверьми. И подозреваю, что услышанное меня не приведёт в восторг.

— Мы могли бы с вами поговорить где-то наедине?

Римма мешкает несколько мгновений, но затем кивает.

— Хорошо, идёмте со мной в кабинет.

Подскакиваю, полный решимости разобраться, но к ногам будто привязали по гире. Двигаться становится неожиданно трудно. Зато это позволяет выиграть немного времени, чтобы привести мысли в порядок.

— Я хотел бы внести ясность. Дело в том, что я более двух месяцев находился за границей. И у меня не было возможности детально отслеживать происходящее здесь. Но когда увидел видеоролик с нападением на Олесю, практически сразу приехал, чтобы нанять ей охрану и разобраться в причинах.

— Охрану? Не смешите! Её от вас охранять надо! Просто оставьте её в покое — и всё.

— От меня? Но почему? Вы можете мне объяснить, что здесь случилось в моё отсутствие?

Я уже догадываюсь, что мне известна лишь верхушка айсберга. И, похоже, меня подставили. Но для того, чтобы разобраться и что-то предпринять, хотелось бы узнать как можно больше.

— Вы сказали, что нападение было «в очередной раз». Были и другие случаи, о которых я не знаю?

Римма нехотя рассказывает о демонстрации с оскорбительными плакатами возле входа в кондитерскую, о том, как фасад заведения был вымазан испражнениями. Об угрозах и оскорблениях на Олесиной странице. И о том, что обращения в полицию удивительным образом удавалось замять, будто ничего незаконного не происходило.

Слушаю и понимаю смысл выражения «волосы дыбом встали». Я даже допустить не мог, что тут такое творится! Сдуру доверился отцу, будучи уверенным, что он исполнит просьбу по защите моей семьи. Но он то ли меня неверно понял, то ли не придал значения первым звоночкам, то ли… причастен к организации. В последнее поверить невозможно, но и алиби пока у него нет.

— И вы хотите сказать, что вы тут ни при чём? Что пожилые женщины неожиданно сбились в стаю и стали травить девочку по собственной инициативе? — хозяйка продолжает нападать, но теперь её агрессию я воспринимаю куда адекватнее.

— Да, скажу, что ни при чём. По крайней мере, я об этом ничего не знал. И, честно говоря, шокирован. Буду разбираться. Но вы правы — на случайность совсем не похоже.

Мне так и не удаётся узнать у Риммы контакты Лисицы. Узнаю только, что они с Верой уехали из города. И где их теперь искать?

Выхожу из кондитерской, напрочь забыв о заказанном кофе. В голове отчаянно соревнуются два вопроса, почти по классике: кто виноват и что делать?

Сомнений, что всё было организовано, у меня нет. Имя заказчика назвать себе даже мысленно не решаюсь, хотя оно очевидно. Слишком больно и страшно. «Этот пиар нам на руку…» Но на руку ли? С учётом отвратительных, порочащих мужчину методов… От этого не отмыться.

Если дела обстоят так, как обрисовала Римма, то любому адекватному человеку ясно, что все акции — чистой воды заказуха. Люди сейчас куда продвинутее, чем раньше, им не так легко задурить голову. Разумеется, если у них есть желание думать и анализировать самостоятельно, а не плыть по течению в толпе, не задаваясь никакими вопросами.

И что адекватный человек подумает обо мне после этой грязной постановки? Поддержит ли меня в итоге? Уверен, что нет. Я и сам себе теперь противен…

Вспоминаю рассуждения Штейнберга, что я совсем не знаю психологию людей. А ему как опытному манипулятору виднее… Он ориентируется на массу, среднестатистических избирателей. Каков среди них процент думающих людей? К сожалению, меньшинство. А большинство, выходит, — как эти полоумные бабульки, собирающие содержимое своих горшков, чтобы вымазать им двери кондитерской? Не сомневаюсь, что каждая из них по отдельности — милый божий одуванчик, не способный обидеть даже муху. Но стоит им сбиться в толпу, объединённую общей идеей, сколь угодно бредовой, и они становятся терминаторами.

Но эту идею любой толпе кто-то должен вложить в голову. Почти уверен, что без Михаила тут не обошлось. У кого ещё такая извращённая фантазия? Запрограммировать старух на несусветную дикость! Больной придурок… Я ещё до него доберусь!

Интересно, посвящён ли в детали грязного сценария отец, и как именно звучала поставленная Штейнбергу задача? Понять бы, как низко папа готов упасть для достижения собственных целей — призрачных и очень сомнительных. Он понимает, что я не одобрю травлю Олеси. Знает, что для меня важны её покой и безопасность. Догадывается, что я собираюсь на ней жениться. Но, наплевав на меня и мои чувства, он прёт напролом!

Потому что я для него — не самодостаточная личность, а такой же винтик в машине, которая везёт его к поставленной цели. Деньги, влияние и власть — вот три кита, на которых стоит его вселенная. Там нет места ни человеческим чувствам, ни совести, ни порядочности. И даже законы можно обходить по любой дуге, когда возникает такая необходимость! И я ему в этом должен помогать. Не зря же он так держится за мой депутатский мандат.

Впервые смотрю на отношения и сотрудничество с отцом под другим углом. Думаю о той незавидной роли, которую он отвёл мне в своей грязной игре. Я согласился на неё добровольно. И всё это время плясал под его дудку. Значит, я — либо дурак, либо такое же чудовище.

И что мне теперь делать? Как разгрести руины моего договорного, но от этого не менее настоящего брака и выстроить на обломках нормальную семью?

— Куда едем, командир? — из раздумий вырывает голос таксиста.

Мы всё ещё стоим возле кондитерской. Пытаюсь понять, как мне найти Олесю, не обращаясь к отцу и его безопасникам. До сегодняшнего дня всё было предельно просто: любые вопросы решала папина служба безопасности или другие его наёмные работники. Сам же я до сих пор не сплёл для себя надёжного кокона из полезных людей, к которым можно обратиться с просьбой или поручением в подобных ситуациях. А учитывая мои ограниченные физические возможности и необходимость в кратчайшие сроки вернуться в клинику, чувствую себя на грани беспомощности и паники.

Раз за разом прокручиваю слова Риммы, пытаясь найти в них хоть какую-то подсказку, где мне искать Олесю. С её обидчиками я разберусь после. А сейчас куда важнее понять, где она и что я могу для них с Лисёнком сделать.

Они уехали с Верой. Может быть, подруга не сменила телефон и удастся связаться с Лисицей через неё?

Звоню Мансуру. Знаю, что семья вынуждает его жениться на девушке из их круга, и что ему пришлось расстаться с Верой. Но понятия не имею, на какой ноте это произошло, поддерживают ли они отношения, и сохранил ли он её контакты. Но теплится надежда, что друг сможет мне помочь.