Крестовый поход (СИ) - Куницына Лариса. Страница 108

Демон измученно закатил глаза.

— Слушай, Дирк, — раздражаясь, произнёс он. — Ты же колдун, а не чародей! Ты улавливаешь разницу между этими понятиями? Ты же читал книги, написанные в те времена, когда весьма не рядовые умы Европы всерьёз спорили по этому вопросу. Чародей — это тот, кто использует силы природы, познавший законы стихий, он творит чудеса, не посягая ни на чьё величие, потому что им движет сила познания и мудрость. Ты же слишком ленив и глуп, чтоб постичь это. Ты творишь свои делишки, чтоб достичь своей жалкой цели и причинить вред тем, кому ты завидуешь. А заодно посрамить Господа, поскольку именно на этом условии обычно подписываются пакты. Тебе кто-то помогает. Скажи мне, кто. Пойми, Дирк, нельзя усидеть на двух стульях. У тебя есть помощник, потому я не стану помогать тебе, пока не узнаю, кто это.

— Я заставлю тебя.

— Это твой ответ? — осведомился демон.

— Да, — топнул ногой Юханс.

— А это мой… — демон вдруг подался вверх. Он вытянулся и, поднявшись над полом на метр, раскинул руки в позе распятья. Вокруг него заструился странный свет, и он медленно развернулся спиной к генералу.

Кирилл не знал, сколько проспал, но, проснувшись, услышал топот многих ног и громкие голоса. Приподнявшись, он окинул взглядом небольшую комнату с деревянными стенами, полом и потолком, освещённую небольшим горящим фитилём, торчавшим из носика маленького глиняного сосуда, висящего на цепочках в его изголовье.

Дверь в горницу распахнулась, и на пороге появился высокий мужчина с чёрной бородой и горящими глазами. Свет заиграл на его кольчуге и мече, который он держал в руке. Впрочем, разглядев лежавшего на лавке человека, он спокойно убрал меч в ножны и дал кому-то за своей спиной знак. Ещё трое в доспехах вошли в горницу и молча подошли к лавке, на которой лежал Кирилл. Один из них сдёрнул одеяло, ухватил его за плечи, развернул к себе спиной и зажал плечи, словно железными тисками. Ещё один, взял Оршанина за руку и, задрав рукав домотканой рубахи, обнажил её по локоть. Потом в комнату вошёл седой старик в белотканой, расшитой солнечными кругами и петухами рубахе до пят. Он вытащил из ножен длинный белый кинжал и подошёл к Кириллу.

— Оставьте его! — в горницу ворвалась высокая статная женщина в телогрейке, накинутой на плечи. — Какой он раймонит! На нём живого места нет! Худой, как хворостина!

— Молчи, не твоего ума дело! — огрызнулся мужик в кольчуге, а старик занёс кинжал и свирепо взглянул на свою жертву.

Кирилл зажмурился и отвернулся, но почувствовал лишь небольшой укол в руку и тоненький ручеёк крови, побежавшей вниз по коже. Тот, что держал его, тут же разжал руки и отпихнул его подальше. Остальные поспешно отскочили, настороженно глядя на него. Кирилл непонимающе смотрел на них. Присутствующие явно чего-то ждали. Он на всякий случай пережал руку повыше раны и посмотрел на застывшую в нерешительности женщину.

— Перевязать бы, хозяюшка, — попросил он.

— Ну? — она тут же упёрла руки в боки и надвинулась на чернявого. — Говорила я тебе! А ты, лазутчик, да тать!

— Тать и есть, — мрачно огрызнулся тот. — Не нам с тобой, Матрёна, решать. Утром княжич решит. А пока — в острог.

— Дай хоть перевяжу его, изверг! — взвизгнула она и для пущей важности топнула ногой в красном сапожке.

— Перевяжи, и в острог! — рявкнул он. — Пока княгини нет и княжич не у дел, я тут правлю! Воевода за город отвечает, а не ты!

— Да ну тебя? — отмахнулась она и вышла.

Почти тут же вернувшись с чистой тряпицей и какой-то склянкой, она быстро перевязала рану и, нежно погладив Кирилла по голове, проговорила:

— Иди, дитя, если не пришёл твой час, вывернешься.

Кирилл с благодарностью кивнул ей и вышел вместе со своими провожатыми. Его провели по тёмным улицам деревянного города к высокому терему, освещенному фонарями из цветного стекла. Широкое красное крыльцо гостеприимно протягивало ему свою руку, но его провели мимо, к небольшой дверце в стороне. Там он спустился на десяток ступенек вниз и вошёл в тёмную нишу, которая напомнила ему ту, где ещё недавно комендант Карнач устроил ему свидание с Донцовым. Здесь тоже было чисто, сухо и тепло, и даже скамья стояла с той же стороны, что и там.

Сопровождавшие его закрыли замок на двери, ключи передали охраннику, курносому увальню в синем кафтане и лихо заломленной шапке, и ушли. Кирилл осмотрелся, и сел на лавку. Мазь Матрёны подействовала, ссадины и ушибы почти не болели, только ощущалось лёгкое жжение на коже. Голова после короткого, но крепкого сна была ясной. Он устроился на лавке поудобнее, чтоб обдумать ситуацию. Вместо баркентины он забрёл в Камень-город, и это было плохо, потому что все в крепости раймонитов в один голос твердили, что в этом случае его песенка спета. Но, с другой стороны, он не умер от страха и холода в степи, и это уже было добрым знаком. Может, это и означало, что час его ещё не пришёл.

В крепости он выяснил, что сварожичи поддерживали с госпитальерами довольно дружеские отношения и, скорее всего, вполне лояльно относились к землянам. Значит, лучше всего настаивать на том, что он с баркентины, его захватили раймониты, но ему удалось бежать. Как? Придушил охранника, отобрал ключи и вышел через осадный путь, о котором проведал раньше. Могу показать…

— Эй басурманин, есть хочешь? — поинтересовался охранник, подойдя к решётке. Был он совсем молодой, с круглым конопатым лицом и добродушными глазами.

— Сам ты басурманин, — огрызнулся Кирилл.

— Я не басурманин, — неожиданно обиделся парень. — Я Барсук.

— Барсук? Это серьёзный зверь! — усмехнулся Оршанин.

— А ты, что, видел?

Охранник подался к решётке и даже взялся за прутья руками. Кирилл покосился на него. «Взять бы тебя сейчас за грудки, подумал он, да приладить башкой о решётку. Потом ключи забрать и — дёру!» Но вместо этого он потянулся и ответил:

— Видел, в детстве. У нас недалеко от школы питомник для звериных сирот был. Там постоянно несколько барсуков жили.

— И как они? — глаза парня загорелись далеко не праздным любопытством.

— Симпатичные такие, с длинными мордочками, умными глазками и цепкими лапками. Головка белая, две чёрные полосы от носа до ушей. И хвост пушистый.

— Ишь ты! — радостно засмеялся Барсук. — А у нас тут зверей священных мало. У князя Святослава медведиха Манька была. Говорят, ласковая, да от старости померла. В зверинце росомахи живут, соболи, три лося и лисицы. В лесу заповедном волки ходят, и белки по деревьям прыгают. В тереме у княгини заяц есть. А вот барсуков нет. Жалко.

Он присел возле решётки.

— Ты парень, не серчай, — проговорил он. — Только не повезло тебе. Княжич у нас больно крут, не сдобровать тебе. Княгиня Млада с мужем своим Яснооком гостить в Коруч уехала, заместо себя брата оставила. Кабы она была, может, и отвертелся бы ты, а княжич и разбираться не будет.

— Что, такой злой? — поинтересовался Кирилл.

— Злой не злой, а сердитый. Он, вишь, младшим родился. Вперёд него сестра успела. Город ей и достался. Она его, было, князем садила, да потом сама же и свергла. Вот и сидит он наместником, пока её нет. И у него ещё какая напасть, он, говорят, оборотень. Каждую ночь в какую-то зверюгу оборачивается.

— В какую зверюгу?

— Так кто его знает, он в дальних хоромах хоронится. Может, в медведя, а, может, в волка.

— А может в барсука?

— Нет, не в барсука. В волка или медведя. Но я думаю, что в медведя.

— Тебе видней, — кивнул Кирилл.

— А хочешь, я тебе про них расскажу?

— Говори, торопиться нам некуда.

Барсук устроился поудобнее и начал свой рассказ.

— Было у нашего князя Святослава двое детей, дочь красавица да умница по имени Млада, и сын — ясный сокол по имени Боян. И как погиб наш князь в бою, стала княжить в городе нашем славном его дочь княжна Млада. В то время жили мы тревожно. С одной стороны нас степняки донимали, с другой стороны — раймониты покоя не давали. И когда совсем уж жизни не стало, пошли слухи, что раймониты на нас войной собираются идти, а народец они скверный, хитрый, а оружие у них лучевое да импульсное. А тут и степняки, вроде, ещё больше ополчились. И как наши старейшины не судили, не рядили, а выстоять против двух орд нам никак невозможно было. И вот тогда из-за степи приехал с посольством предводитель лесного рода Северного медведя Ясноок. Кто Маньку видал, говорят, что он тогда сильно на неё смахивал: большой, рыжий, косматый, весь в шкурах. Он уже тогда часть лесников и степняков, кого хитростью, кого умом на свою сторону сманил. Вот он и посватался к Младе. Дескать, выходи за меня замуж, отдай мне город, а я уж его со своими друзьями-союзниками от врагов обороню. Пометалась Млада, а делать нечего. Не хотела она за него идти, уж больно дикого вида мужик был, а что делать? Слово она с него взяла и замуж за него вышла. Только в ночь перед свадьбой собрала в капище старейшин да волхвов и отдала княжеский венец брату, строго настрого велев город никому не отдавать.